Гладиатор Гора - Джон Норман

Я вновь улыбнулся про себя. Как далеко кажется теперь Земля с ее мелкими проблемами. Почему-то я даже не чувствовал себя несчастным из-за того, что меня похитили оттуда, и не понимал, почему это так. Безусловно, мое положение постыдно. Безусловно, я в ужасе от мира, в котором оказался. Меня едва не сожрали слины. Я познал плеть. И все-таки меня нельзя назвать несчастным.

Земля отравлена и загрязнена. Сам воздух, которым дышат ее жители, сама пища, которую они едят, содержат токсические элементы. И с этим невозможно что-либо сделать. Каким невообразимым миром кажется земная цивилизация! Неужели нельзя понять, что экологический преступник гораздо более опасен, чем маньяк-одиночка или наемный убийца? Его преступление затрагивает не единичную жертву, а целую планету и ставит под угрозу жизнь не родившихся еще поколений! Неужели нажива настолько священна? Неужели она ценнее, чем будущее Земли? Земляне самодовольно поздравляют себя с достижениями демократии, при которой якобы правит народ. Но так ли это? Если так, почему же многие процессы на планете угрожают человеческому благополучию? Как мог докатиться до полного убожества мир, которым правят люди? Но может быть, они и не правят? Может быть, им просто внушают, что они — цари природы и люди удовлетворяются этим?

Кто же, интересно, настоящие правители Земли? Иногда мне кажется, что вовсе не было никаких правителей, одно только сумасшествие неуправляемых машин.

Я поднялся со скамьи, прошелся по клетке и потрогал одну из сырых стен. Теперь у меня есть одеяло. Я чувствовал благодарность.

Подойдя к тяжелой решетке, я ухватился за нее.

Меня надежно заперли. Я — невольник. На мне стальной ошейник. Однако мне совсем не досадно. Очень хочется увидеть мир, в котором я, землянин, не более чем простой раб. У меня оставалась надежда, что мне позволят жить, если я стану слушаться своих хозяев.

Почему отступила безысходная тоска, терзавшая меня в первые дни пребывания на данной планете? Я долго размышлял над этим. Из-за здорового питания и упражнений, которые меня заставляли делать, я стал гораздо сильнее, чем прежде. Возможно, это как-то повлияло на мои мысли и ощущения. Такие незамысловатые вещи, как питание, отдых и физические упражнения, могут творить чудеса с восприятием жизни.

И еще — я с волнением ожидал приключений.

Возможно, все дело просто в свежей воде и чистом воздухе Гора. Они возбуждают даже в тюрьме.

Я схватил скамью за одну из ножек и поднял ее, медленно и ровно, полностью вытянув руку. Я никогда бы не смог проделать этот трюк на Земле. Уменьшенная гравитация планеты здесь ни при чем — во мне играет вновь обретенная сила.

«Возможно, госпожа пожелает узнать, чем она окажется в твоих руках», — говорила мне леди Джина.

Я засмеялся и медленно опустил скамью на пол. Затем сел и, отправив в рот еще один кусок мяса, обвел камеру взглядом. Мне снова вспомнилась Земля — мир, полный мелочности, жадности, тщеславия и самодовольства. Вредные выбросы и яды, пропитавшие этот мир, его несчастное население, мучимое постоянными страхами, — хватит ли энергии, чтобы завести все эту безмерную и по большей части ненужную технику? А также полностью оправданный ужас — дамоклов меч ядерной войны.

Земля казалась скопищем болезней и ловушек, оскорблением природы, миром, в котором воздух благодаря деятельности людей состоит сплошь из вредных газов. Нет ничего удивительного в том, что, попав в совершенно иную среду, я не находил в себе неудовольствия. Здесь я чувствовал свежесть и чистоту, стремление и надежду, жажду жизни, которых не стало на Земле, еще когда Парфенон только строился. Без сомнения, на этой планете есть многое, о чем можно сокрушаться, но я не могу заставить себя делать это. Без сомнения, Гор нетерпим, жесток и бессердечен, и все же он чист душой, как лев. Нетерпим, жесток, бессердечен и чист душой. Такова его природа.

Гор — планета сильных людей, мир, в котором мужчины снова могут поднять головы к солнцу и засмеяться. Мир, где они снова могут пускаться в длинные путешествия. Здесь уместен был бы Гомер, воспевающий звон мечей и темно-красное море.

Я подумал о грязно-серых ландшафтах Земли. Как печально, когда планета стареет, становится покорной и скорбной.

Я не могу заставить себя сожалеть об изобилии, радости, энергии и свободе, о том, что и есть Гор. Пусть другие делают это, если хотят. Я не буду. Я живу здесь.

Пусть мужчины снова возьмут в руки весла. Пусть спускают на воду низкопалубные быстрые корабли!

Я взял еще один кусок мяса из деревянной миски, снова полюбовавшись на одеяло, тяжелое и теплое. Спать мне еще не хотелось.

Затем я услышал всхлипывания и вскочил.

По ту сторону решетки стоял Продикус, стражник-великан. Я уже испытал на себе его силу: однажды он поднял меня над полом с пугающей легкостью. Я знал, что с такой же легкостью он может переломать мне руки и ноги, если захочет.

— Отойди в глубину камеры, раб, — приказал Продикус.

Я подчинился.

Он вел обнаженную девушку, запустив руки в волосы и наклонив ее голову к своему левому бедру. Она плакала. Ее маленькие руки были скованы за спиной наручниками для рабов. С ошейника свисал ключ, подвешенный на проволоке. Я догадался, что это ключ от наручников. Там же болтался хлыст.

Девушку я узнал сразу.

Продикус выбрал из связки ключ от моей камеры и открыл дверь. Широко распахнул ее и вошел, грубо бросив рабыню на колени передо мной.

— Она твоя на ночь, — сказал он. — Не убивай ее и не ломай ей кости.

— Понимаю, — ответил я.

Повернувшись ко мне спиной, Продикус покинул камеру, снова запер ее и исчез в глубине коридора. Девушка взглянула на меня с ужасом.

— Пожалуйста, не делай мне больно, господин, — проговорила она.

Я, признаться, удивился ее обращению, а затем вспомнил: мне отдали ее на ночь. Я мог владеть ею этой ночью!

— Встань, Лола, — сказал я.

На четвереньках рабыня отползала от меня, пока не оказалась у решетки.

Я приблизился к ней. Тогда Лола поднялась, прижавшись спиной к железным прутьям. Она боялась смотреть мне в глаза и отворачивала лицо.

— Мне жаль, что я так часто обижала тебя, господин, — прошептала девушка.

Мне припомнились многие примеры ее жестокости: удары хлыста, которыми она удостаивала меня, тычки ее маленьких кулаков, пинки, ее постоянное желание унизить меня. Лучше всего я запомнил, как она разлила вино и приговорила меня к двадцати ударам «змеей». Леди Джина милостиво сократила их количество до пяти. Двадцать ударов могли стоить мне жизни!

Меня раздражало, что Лола не смотрит мне в глаза. Неожиданно для самого себя я сжал ее рот пальцами, вдавив щеки между зубов, и, причиняя ей боль, повернул голову рабыни так, чтобы видеть ее лицо. Однажды на моих глазах стражник сделал так же с Телой, когда та не сразу обратила на него внимание. Против этого приема любая женщина бессильна. Испытав его на себе, она сразу же подчиняется. Удерживая Лолу таким образом, я заставил ее посмотреть на меня. Рабыня испугалась еще сильнее. Но внезапно я понял по ее глазам, что она сама хочет, чтобы с ней обходились жестоко. Впервые в жизни я подчинил женщину, как грубый мужчина, ее хозяин. Это чувство я запомнил навсегда. Но тогда я отпустил ее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});