Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг. - Александр Иванович Спиридович

необходимости доложить о случившемся государю. Я высказал генералу, что скандал, устроенный мужиком в публичном месте, не является обстоятельством, которое бы позволяло ему, градоначальнику, делать личный доклад государю. Наскандалил мужик в ресторане — ну, и привлекай его к ответственности. При чем же тут государь? Если же посмотреть на дело так, что Распутин нечто большее, чем простой мужик, если смотреть на него, как на фигуру политическую, тогда доклад должен быть сделан или министром Маклаковым, или его помощником Джунковским. Затем очень странно, что его начальники советуют ему добиться аудиенции как генералу свиты его величества. При чем тут свита, когда в градоначальстве произошел скандал по пьяному делу?

Мы обменялись еще несколькими фразами, и генерал поехал к генералу Воейкову. Видимо, дворцовый комендант не посоветовал Адрианову просить аудиенции, и тот вернулся в Москву, предоставив министру самому доложить государю о случившемся, если тот придает этому делу политическое значение. Маклаков сделал его величеству доклад и даже оставил его написанным. Государь сказал, что он сам переговорит с Распутиным. Государь сделал старцу весьма строгое внушение, и тот должен был уехать к себе в Покровское.

Вскоре меня командировали на Брянский завод, куда должен был приехать государь. 4 апреля государь выехал в Ставку, и о Распутине с его скандалом как бы забыли. Царица же все последнее время лежала, жалуясь на сердце.

Глава 8

Апрель 1915 года. — Седьмая поездка государя на фронт. — Вызов меня с Брянского завода в Ставку. — Поездка государя в Галицию. Мой предварительный выезд туда. — Галиция. — Настроения. — Во Львове. — Генерал-губернатор граф Бобринский. — Затруднения в охране. — Риск. — Генерал Веселаго. — Государь на станции Броды. — Проезд 9 апреля на автомобилях во Львов. — Речь архиепископа Евлогия. — Во дворце. — Речь государя. — 10 апреля в Самборе у генерала Брусилова. — Железные стрелки. — Пожалование Брусилову звания генерал-адъютанта. — Брусилов целует руку государю. — Смотр 3-го Кавказского корпуса в Хырове. — Восторг солдат. — В Перемышле. — Осмотр позиций 11 апреля. — На господствовавшем над всей местностью холме. — Восторг от побед нашей армии. — Возвращение во Львов. — Отъезд в Броды. — Расставание с великим князем Николаем Николаевичем 12 апреля. — Пожалование великому князю сабли «За присоединение Червонной Руси». — Отъезд на Юг

Только что успел я перезнакомиться с администрацией завода, как получил телеграмму от дворцового коменданта [с требованием] возвращаться немедленно в Ставку, где находился государь, делавший свою седьмую поездку по фронту. Вернувшись в Барановичи, я получил приказание выехать немедленно со своим отрядом в Галицию, во Львов, явиться к генерал-губернатору Бобринскому и принять все нужные меры охраны ввиду приезда в Галицию его величества. Я был поражен.

Как, государь поедет во Львов? В город, только что занятый у неприятеля, где мы ничего не знаем. Как же можно так рисковать? Да еще во время войны. Ведь это безумие. Генерал Воейков был вполне согласен со мной, что поездка эта весьма рискованна, что меры приходится принимать наспех, но такова воля государя. Поездка придумана Ставкой. Предложена государю великим князем [Николаем Николаевичем]. Ставка брала на себя всю организацию поездки, и настолько, что из царского гаража брали только один автомобиль лично для государя. Великий князь, генерал Янушкевич и князь Орлов придумали и провели эту поездку. Когда великий князь получил согласие государя на эту поездку, он, выйдя из вагона его величества, с торжествующим видом объявил генералу Воейкову, что государь изволил согласиться на поездку, но чтобы дворцовый комендант не беспокоился, так как штаб уже все предвидел и все подготовил для поездки.

Несколько минут спустя государь передал Воейкову о своем согласии поехать в Галицию, сказав, что великий князь очень настаивал на безотлагательной поездке. Когда генерал Воейков пошел разговаривать с Янушкевичем о том, что сделано штабом по поводу поездки, то, по красочному выражению генерала, он «увидел только палец Янушкевича, показывающий на плане Галиции маршрут следования государя, и на этом вся подготовка штабом поездки оказалась оконченной».

Поговорив еще с генералом и доложив, что, по моему мнению, можно будет сделать там, в завоеванной стране, я скрепя сердце пошел делать нужные распоряжения. Повидав затем еще кое-кого из чинов штаба и осветив себе еще более настоящий момент, я ночью уже выехал со своим отрядом в Галицию в специальном, данном Ставкою, поезде.

В сущности говоря, поездка государя вызывалась следующими соображениями, о чем тогда, конечно, держалось в строгом секрете. По плану главнокомандующего Юго-Западным фронтом Иванова, вернее, по плану его начальника штаба Алексеева, победоносное занятие нашими войсками Галиции должно было закончиться перевалом через Карпаты и занятием Венгрии. К началу апреля 3-я армия генерала Ратко-Дмитриева овладела главным Бескидским хребтом, а корпуса 8-й армии Брусилова стали спускаться с главного хребта. Ставка, относившаяся сначала к проектам Иванова и Алексеева осторожно, стала наконец на ту точку зрения, что отныне главный центр действий надо перенести на Юго-Западный фронт, что надо идти на Венгрию.

Предполагалось энергичное наступление по всему фронту.

6 апреля были отданы соответствующие указания, и было решено, что перед наступлением государь посетит Галицию, куда и выедет 8-го числа. Под большим секретом передавали, что генерал Данилов не разделяет этого плана, но что Янушкевич и великий князь стоят за него. Истинным же автором плана вторжения в Венгрию считали секретного и безответственного советника генерала Алексеева его друга, генерала Борисова. Но оба они уже были переведены на Северо-Западный фронт, и задуманное и начатое ими предприятие пришлось осуществлять уже другим лицам.

Занятие нашими войсками Галиции и разгром австрийских армий очень всколыхнул наше национальное чувство, напомнил нам о нашей родной колыбели всего славянства — Карпатах, напомнил о Червонной Руси, о наших братьях по вере и крови, томившихся под австрийским игом. Туда полетели более экспансивные националисты, члены Государственной думы. Туда обратил взоры Святейший синод.

Все только и говорили о возвращении России древних родных областей с русским населением, которое старались ополячить, но которое, как думали, остается в душе русским.

Двести лет тому назад католические ксендзы с продажными элементами из местного дворянства выдумали униатское вероисповедание, а в последние десятилетия продажные профессора из малороссов по указке австрийского Генерального штаба стали выдумывать новые названия для населяющего Галицию русского простого народа. Всякие Грушевские и иные выходцы из Киевского университета разрабатывали, по австрийской указке, теорию украинской самостийности, выдумывали разные «мовы», а забитый простой русский галичанин продолжал хранить в сердце мысль о национальном освобождении, что связывалось с мыслью о Белом Царе.

И когда русские войска победоносно продвигались по Галиции, бежал поляк, уходил немец, но простой народ встречал русского солдата как своего