Большевики - Михаил Алексеев

— Да, на–днях письмо из дома получил. Оказывается, теперь у меня и дочурка есть. Только голодно там.

* * *

Командир молчал. Борин в такт орудийным выстрелам топал ногою. Дорога стала немного подниматься в гору. Впереди на бледно–голубом горизонте дрожали очертания лесной опушки. Слабый горячий ветерок доносил до брички то пряный запах хвои, то едкий дым махорки.

Вдруг командир быстро повернулся к Борину.

— Все, что я говорил раньше о жизни — ерунда, жалкая привычка. Не смерть волнует, а то волнует, что ты как–то не вполне уверен — принесет ли твоя смерть хотя какую–нибудь пользу человечеству. Я без войны, без опасностей прожить не смогу. Это для меня истина я себя знаю. Но я вам сознаюсь, товарищ Борин, не уверен я, что дело наше теперь — нужное дело. Не рано ли начали? Уверенности нет. Не подумайте, что я вдруг стал тряпкой. Нет — с пути, на котором стою я, не сверну ни за что. Но…

— Я понимаю вас, — сказал Борин: — вся ваша беда в том, что вы поздно пришли к революции. Вы ее плохо знаете. Вы просто приняли ее как факт. Но это не ваша вина, а беда. Но беда поправимая. Нет. Наше дело не преждевременное. Революция всегда совершается во–время. Она может быть тотчас же удачной или неудачной. Но она всегда является нужной тому классу, во имя интересов которого она совершается; я больше скажу, — революция всегда неизбежна. Революция нужна и неизбежна. Если даже мы на этот раз не выдержим и мировой мешок с золотом задавит нас, то все равно наша революция является необходимой именно теперь. Их победа будет их гибелью. Наша рабочая революция есть одна из ступенек мировой рабочей революции. Наша революция есть один из участков мирового рабочего фронта. И если на нашем боевом участке будет неудача, то это вовсе не будет значить, что мы по всему мировому фронту потерпели поражение.

— Борин энергично поднял палец в уровень рта.

— Однакож я уверен, — продолжал он, — что наша революция не только будет началом борьбы, но я убежден, что она закончит классовую борьбу во всем мире. А вообще говоря, вы, как военный, знаете, что нам нужно поменьше рассуждать и побольше действовать. Будем сражаться. Кто ж сражается, тот имеет много шансов на победу.

* * *

На лице командира видно было напряженное внимание. — То, что вы сказали о борьбе, совпадает с моим убеждением. Нам лучше умереть в бою, чем остаться живыми и побежденными.

Дальше ехали молча. Командир сосредоточенно курил трубку и иногда бормотал себе что–то под нос.

Мягко покачивалась тачанка. Неслись с пыльной дороги крики красноармейцев. Дребезжала у колеса гайка. Орудийная канонада осталась где–то позади. Отдаленные залпы напоминали далекие глухие раскаты грома. Душный пыльный воздух томил. Пыль скрипела на зубах. Отлагалась слоем на лицах, одеждах, лошадиных спинах. Солнце светило позади. Впереди тачанки бежали серые тени. Было пыльно, душно и скучно. Борин слегка вздремнул, откинувшись в угол брички.

* * *

— Э‑ге! Да я никак заснул, — сказал громко Борин, протирая глаза. — Уже вечер.

Командира в коляске не было. Храпели усталые лошади. Тачанка раскачивалась по корням лесной дороги. Вдоль дороги между деревьями и на полянах поднимались седые космы туманов. В густых синих безднах неба, мигая, загорались крупные красноватые и бледно–оранжевые звезды. Теплый хвойный душистый воздух мерцал в далях.

Внезапно бричка остановилась.

— В чем дело? — спросил Борин у ездового.

— Передовые встали. Кто знат чего, — не оборачиваясь, ответил возница.

Борин выпрыгнул на дорогу. Расправил занемевшие члены. От головы колонны замаячила скачущая конная фигура. То был командир.

— Отсюда нужно двигаться пешим порядком через лес, — сказал он и добавил: — орудия придется здесь оставить… Вы не возражаете? Их через чащу ни за что не протащить, с пулеметами и то намучимся.

Командир принялся раскуривать трубку. Трубка с присвистом пыхтела. «Пуфф, пуфф» — делал губами командир. Огонек в трубке то. загорался, то потухал.

— Есть ли проводник, командир, и скоро ли тронемся в путь? — спросил Борин. — Здесь нам быть небезопасно.

— И даже очень небезопасно. Проводники есть. Вот только ребята пожуют, и мы трогаемся. Нам же тоже не вредно перекусить.

— Не хочется что–то…

— Э, пустяки, ешьте. Эй, Ванятка, зажги–ка огрызок да давай перекусить.

Командир взял под руку Борина и немного отвел его в сторону.

— Только что вернулась разведка. В Михайловском и в местечке белых около конной бригады. Пехотный полк и офицерская рота. Во всяком случае, нашему батальону при шести пулеметах да двух орудиях с ограниченным запасом пуль и снарядов их не разгромить. Это вы верно заметили. Притом мы находимся у них в тылу. Очень хорошо вышло, что мы до сих пор не замечены. А это случилось потому, что к нам близко никого не подпускали наши конные разведчики.

— Проводники знают, где расположены партизаны?

— Говорят, что не были ни разу у них. Но обещаются провести.

— Нам лишь бы соединиться с партизанами, — сказал Борин. — Их теперь наверное с полтысячи. Мы здесь такую кашу заварим в тылу у белых, что не расхлебают. Жалко, что мы не знаем штаб–квартиры партизанов. Можно было бы к рассвету с ними соединиться.

— Соединимся. Мы все же знаем район. Но пойдемте, перекусим.

Ездовой уже разостлал шинель командирам возле дороги. На шинель положил полкаравая черного хлеба, кусок холодной вареной баранины, тряпицу с солью и кусок сыру. В бутылку он вставил зажженный огарок свечки. В синем вечернем воздухе затеплился ярко–желтый огонек. Уселись все трое: командир, Борин и ездовой. Ели молча. Сияющий месяц выплыл из–за темных деревьев. Почернели тени. Прозрачные, но резкие контуры деревьев и кустарников принимали причудливые формы дворцов, людей и животных. С дороги от телег, под которыми мигали огоньки, несся придушенный шум речи.

— Будем строиться… И пора в путь. — Командир мягко вскочил на ноги.

— А тачанка? — спросил ездовой.

— Оставим у батареи. Нам с нею таскаться некуда.

— А как же я? — с тревогой спросил ездовой.

— А ты пойдешь с нами.

— Возле орудий вы кого оставляете, командир? — на ходу спросил Борин.

— Первый взвод 1‑ой роты с одним пулеметом. Народ боевой. Вот как только уедут подводы, они здесь вблизи замаскируют и орудия, и пулемет, и себя. Я им оставлю провианта на одну неделю.

— Кто ими командует?

— Мой помощник Старкин — коммунист. Надежный. Но… время трогаться в дорогу. Вы слышите — подводы уже уехали.

Борин прислушался. По лесу несся треск и скрип.

— Ну, я иду строить.

Через несколько минут отряд выстроился по дороге в длинную ленту людей. Послышались слова команды, и отряд тронулся в путь. Посередине колонны позвякивали катившиеся на колесах 5 пулеметов. За ними шли пулеметчики с железными коробками в руках. В хвосте отряда несколько десятков человек несли по–двое ящики с патронами, хлеб и мешки с продуктами. За ними бренчала походная кухня.

Во главе отряда шли два проводника, коренастые бородатые крестьяне, в лаптях, с большими суковатыми палками в руках и с котомками за плечами. По сторонам их шли командир и Борин.

Через четверть часа колонна уже была в глухом лесу. Она двигалась по лесной тропинке узорной и кружевной от ночных лунных светотеней.

* * *

— Время сделать привал, — попыхивая трубкой, сказал командир. — Уже больше двух часов идем.

— Который час? — спросил Борин.

— Без десяти двенадцать.

— Нужно подумать о ночлеге. Возможно, что завтра будут столкновения с противником. Пусть отдохнут бойцы, устали за день.

— И то ладно, — решил командир. — А где здесь можно остановиться на ночлег? — обратился он к одному из проводников.

— Што–сь — спросил тот.

— Где бы нам на ночлег? — говорю я.

— А здеся. Здеся можно… — в один голос ответили оба проводника. — Места хватит.

Посредине поляны отряд остановился, стал разбиваться поротно. Пока командир устраивал ночевку Борин разговорился с проводниками.

Оба крестьянина, казалось, мыслили совершенно одинаково. В разговорах они взаимно дополняли и подтверждали друг друга.

Больше говорил одни из них — седой старик. Он говорил степенно и изредка поглаживал бороду.

— Мы тоже, чай, понимаем… — говорил он.

— Как жить — вторил другой. — Суветская власть очинно даже хорошая для нашего брата.

— Не то что старый прижим.

— Да чем же она хороша вам? — выпытывал Борин.

— А ты вот сам посуди, друже, — землицу нам дала.

— Вот, вот — дала.

— А то раньше, бывало, идешь вот эфтим лесом, али вон поляной, что прошли, — ды‑к сердце–то кровью так и зальется — землица–то такая блаженная, а не у дела.