Ледяное озеро - Элизабет Эдмондсон

Дело в том, что Джейн и сама не хотела стать женщиной, которая ходит на службу. И будь она сейчас в возрасте Аликс — тоже бы не захотела. Она, как и раньше, мечтала иметь семью.

Никогда ей и не мыслилось, что жизнь пойдет по какому-то иному пути, кроме традиционной стези ухаживаний, замужества, рождения детей. Никогда бы она не предположила, что ей не разрешат иметь детей из страха перед тем, что зовется плохой наследственностью. Джейн порой спрашивала себя, не был ли страх Каролин вовсе не боязнью глухонемоты, пару раз встречавшейся в их роду в предыдущих поколениях, а боязнью перед возможностью передать детям извращенную натуру Джека.

Джейн позвонила, вызывая горничную, и велела наполнить ванну и распаковать одежду. Приняла ванну, оделась, нанесла на лицо крем — в «Уинкрэге» телу требовалась защита от стихий. Здесь всегда очень холодно, сыро и ветрено. А летом порой очень жарко, когда палящий зной словно скатывается с гор.

Джейн свистнула собакам, порылась в нижней гардеробной в поисках сапог; все оказались велики: у Ричардсонов большие ноги. Она нашла носки для рыбалки, ботинки, которые оказались почти впору, и в сопровождении двух сеттеров старого Генри, весело скакавших вокруг нее, вышла из дому.

Лежавшая вокруг белизна должна была бы поднять настроение, однако вызвала в памяти историю о Снежной королеве и осколке ледяного зеркала — сказку, ненавидимую с детства. В небе светило солнце, но в его бледных зимних лучах не было теплоты. Джейн миновала террасу и по ступеням спустилась на тропинку, ведущую к озеру. Там, стоя на заснеженном берегу, она швыряла собакам палки, наблюдая, как они мчатся за ними по льду, а затем гонят обратно на берег, скользя и подскакивая, вздымая в воздух белые фонтаны снега и оставляя ледяные желтые лужицы у кустов и камней.

На льду народу было не много, все это далеко от шумных зимних радостей с горячими пирогами на лотках и жареными каштанами с жаровен. Двое мужчин катались чуть поодаль от берега; умелые фигуристы, они прыгали на льду и вращались. Тот, что повыше, своими грациозными и одновременно энергичными движениями напомнил ей Джека. Это, конечно, всего лишь фантазия. Джек мертв и похоронен, благодарение Господу. Пора прекратить бесконечно и бессмысленно пережевывать свои печали, как сегодня утром.

Мимо проехала какая-то пара. Спортивного сложения мужчина; судя по виду, иностранец — англичане для выхода на лед никогда так не одевались. Женщина, скользящая легко и изящно, выписывая замысловатые фигуры внутренними и внешними лезвиями коньков. Волосы были скрыты под большой шерстяной шляпой, глаза заслонены темными очками. Оба описали широкую дугу и ровно, уверенно двинулись обратно, к противоположной стороне озера.

Джейн медленно побрела по берегу, поддевая неуклюжими ботинками попадавшиеся на пути камешки-голыши и кидая их собакам, которые их отыскивали и торжествующе приносили к ее ногам, будто полноценную охотничью добычу. Потом настала пора возвращаться, чтобы успеть скинуть ботинки, отмыть руки от собачей слюны и точно в срок предстать перед холодным оценивающим взором свекрови и благожелательной благодарностью свекра за то, что вывела собак размяться. Проклятый «Уинкрэг». Проклятый, проклятый «Уинкрэг»!

Она приблизилась к дому; собаки рысью бежали впереди и скрылись за углом. Джейн толкнула заднюю дверь, повесила поводки на крючок рядом с другими и зашагала по коридору, ведущему в холл. И конечно, наткнулась на Липп, которая выскочила на нее невесть откуда, с недоброжелательно блестящими глазами-бусинками.

— А, вот и вы, миссис Сол! Мы как раздумали, куда вы подевались.

Джейн проигнорировала ее, приберегая недобрую мысль для Кэролин. Она прекрасно понимала, что означает в устах Липп это «мы».

— Леди Ричардсон хочет вас видеть, — не унималась Липп. Джейн не услышала ее первой реплики.

Джейн не остановилась.

— Спасибо, Липп, я увижусь с ней за ленчем.

Липп шагнула наперерез и встала у нее на пути — маленькая, тучная, наводящая жуть жаба.

— Она хочет видеть вас сейчас.

— Сейчас я иду снять верхнюю одежду. Затем — в свою комнату, привести себя в порядок перед ленчем. Во время которого, без сомнения, увижусь со свекровью. Будьте добры, дайте мне пройти.

Липп помедлила в нерешительности, сердито сверкнула глазами, но отступила.

— Ее светлость будет недовольна.

Джейн сняла перчатки, размотала шарф и вручила все это Чард, которая, услышав ее голос, поспешила на помощь. Она приняла куртку Джейн и подождала, пока та снимет шляпу. Джейн пригладила рукой волосы, сняла ботинки и сунула ноги в туфли, которые ранее оставила в гардеробной.

Липп продолжала стоять, злобно скривив губы в адрес шикарной лондонской горничной Джейн. Сара, не обратив на нее внимания, пронеслась мимо с охапкой верхней одежды в руках.

— Я вас больше не задерживаю, Липп, — произнесла Джейн, направляясь к лестнице.

— Ее светлость беспокоится насчет мисс Утраты и хочет знать, куда она подевалась.

— Я не видела Утрату сегодня утром, можете передать. — Джейн была сейчас уже на первой площадке.

— Не видели во время прогулки?

— Нет. — Джейн достигла своей двери и, как в убежище, укрылась в комнате.

Господи, от этой женщины у нее начинается нервная дрожь! Вечно крадучись шныряет по дому, вынюхивает, шпионит, докладывает Каролин. Джейн села перед туалетным столиком, взяла пуховку, чтобы убрать со щек румянец, и обнаружила, что рука у нее дрожит. Из-за какой-то прислуги! Впрочем, нет: всему виной хозяйка, именно она наполняла Джейн безмолвной яростью.

Открылась дверь, и в комнату вошел Сол.

— Липп, кипя от негодования, побежала в покои мамы. Надеюсь, ты не была с ней груба?

— Груба? С прислугой? С какой стати? Липп, как обычно, вела себя нагло, только и всего.

— Она сообщила мне, что мама хотела тебя видеть, а ты не пошла.

— Твоя мать будет за ленчем, там она меня увидит. Поскольку она не терпит, когда опаздывают, я поднялась наверх вымыть руки. Гонг вот-вот прозвучит.

— А зачем мама желала тебя видеть?

— Только за тем, чтобы спросить, где Утрата.

— Утрате не следует отлучаться без спроса, она знает, как сильно это расстраивает маму. Нынешняя молодежь не уважает старших. В мамином возрасте вредно огорчаться.

Джейн закончила пудрить нос и положила пуховку в пудреницу из граненого стекла. Потом открутила колпачок с губной помады.

— Каролин постоянно накликает на себя какие-нибудь огорчения, она относится к этой девочке, будто та дикий зверек, которого надо держать на цепи. Вероятно, тебе понятно, почему надо так жестко с ней обходиться. Я не вижу причин для подобной суровости.

— Не смей так говорить, Джейн! Это нелегко — воспитать девочку, у которой нет родителей. Каролин для Утраты больше, чем мать.

Нет, куда меньше, чем мать. Бедная Утрата.

— Утрата сейчас в трудном возрасте — уже не девочка, еще не женщина, — когда не знаешь, как себя вести и что сказать. Сложное время для любой девушки, а без матери, которая могла бы ее направлять, не удивительно, что она превращается в неотесанное и эксцентричное существо. Утрата нуждается в любви и нежности, хорошей стрижке и красивой одежде. Девушке требуется как можно больше понимания и доверия, а не бабушка, которая хотела бы держать ее под замком в детской и относиться к ней соответственно. Я иногда думаю, что Каролин ненавидит Утрату, и не могу понять почему.

Лицо Сола побелело.

— Какие чудовищные вещи ты говоришь! У мамы огромный опыт обращения с молодыми девушками, она вырастила двух собственных, не говоря уже об Аликс. Разумеется, она разбирается в этом лучше, чем ты.

— Не имеющая собственных дочерей. Ты это имел в виду? Что ж, мы помним, кому надо сказать за это спасибо.

Из холла донесся звук гонга. Джейн нанесла на кожу за ушами духи, встала, расправила юбку и стряхнула волосок с рукава блузки. Не удостоив взглядом Сола, направилась к двери, подождала, пока он перед ней ее откроет, и вышла из комнаты. Удрученно качая головой, он последовал за ней.

Глава семнадцатая

После полудня Хэл катался на льду, довольный, что удрал из «Гриндли-Холла», радуясь возможности часть дня побыть вдали от своих братьев и подозрительных взглядов Евы. Здесь, на блистающей зеркальной глади озера, в окружении белых и розовато-лиловых гор, силуэты которых впечатались в память с самого раннего детства, он ощущал покой и умиротворение. Впервые с тех пор, как вернулся в Англию, Хэл подумал, что, пожалуй, это был правильный шаг.

В «Гриндли-Холле» он испытывал нечто вроде клаустрофобии; воспоминания, которые начинали стекаться к нему в родном доме, приносили какое-то неприятное, тревожное чувство. Это не связано с пространством — дом просторный и полный комнат, многие использовались редко: библиотека, музыкальная комната, зал гравюр и эстампов, кабинеты, спальни, пыльные чердаки. Дело в том, чем заполнена его голова, и эти неприятные воспоминания были забыты на долгие годы или, во всяком случае, отодвинуты на самые задворки сознания.