Катрин Блюм - Александр Дюма

— Эй, послушайте, матушка Ватрен!

Марианна обернулась и увидела Матье, одетого в старый мятый сюртук, видимо когда-то бывший ливреей

— А, это ты, негодяй? — спросила она.

— Спасибо! — сказал Матье, снимая шляпу, украшенную ста рым галуном, выкрашенным в золотой цвет, — но имейте в виду, что начиная с сегодняшнего дня, я заменяю старика Пьера и, следовательно, нахожусь на службе у мсье мэра; следовательно, оскорбляя меня, вы оскорбляете мсье мэра!

— Так, так… и зачем же ты пришел?

— Я пришел с сообщением, причем я так бежал, что еще не отдышался… Итак, я пришел сообщить вам, что мадемуазель Эфрозин и ее папаша сейчас приедут в своем экипаже!

— В экипаже! — вскричала старушка, восхищенная возможностью принять у себя людей, которые ездят в экипаже.

— Да, в экипаже, ни больше, ни меньше!

— Боже мой! — воскликнула матушка Ватрен. — И где же они?

— Папаша и дядюшка Гийом разговаривают о своих делах…

— А мадемуазель Эфрозин?

— Она здесь! — сказал Матье, и, играя свою новую роль лакея, объявил:

— Мадемуазель Эфрозин Рэзэн, дочь мсье мэра!

Глава X. Мадемуазель Эфрозин Рэзэн

Девушка, о появлении которой объявили столь торжественно, с величественным видом вошла в дом старого лесничего, ничуть не сомневаясь в том, что своим присутствием она оказывает большую честь этому бедному дому, переступая его жалкий порог.

Безусловно, она была красива, но ее красота представляла собой сочетание гордости и вульгарности, смешанной с очарованием юности, то есть то, что называется beaute du diable note 30. Она была одета очень пышно, со множеством украшений, что было роскошью для провинциалки.

Войдя, она быстро посмотрела вокруг, видимо ища тех, кто отсутствовал, — Бернара и Катрин.

Матушка Ватрен казалась совершенно очарованной этой ослепительной красотой, подобной пламени свечей.

Она поспешила навстречу прекрасной посетительнице и придвинула ей стул.

— О моя дорогая мадемуазель! — воскликнула она.

— Здравствуйте, дорогая мадам Ватрен, — покровительственным тоном сказала мадемуазель Эфрозин, делая знак, что предпочитает остаться на ногах.

— Как! Это вы! — продолжала матушка. — Вы в нашем бедном маленьком домике!.. Но садитесь же! Стулья у нас не обиты такими тканями, как в вашем доме… но все равно садитесь, прошу вас! И я не одета… Право, я не ожидала увидеть вас в столь ранний час!

— Надеюсь, что вы нас извините, — ответила Эфрозин, — но, дорогая мадам Ватрен, всегда спешишь, когда хочешь увидеть тех, кого любишь!

— О, вы так добры! Право, я так смущена…

— Ба! — сказала мадемуазель Эфрозин, слегка раскрывая накидку, чтобы показать свой вечерний туалет, — вы знаете, что я не люблю церемоний, вы это сами видите!

— Я вижу, — сказала матушка Ватрен в полном восхищении, — что вы прекрасны как ангел и наряжены как для воскресной мессы, но я задержалась не по своей вине: дело в том, что наша дорогая девочка приехала из Парижа сегодня утром!

— Вы говорите о вашей племяннице, о маленькой Катрин? — небрежно спросила мадемуазель Эфрозин.

— Да, о ней… но вы ошиблись, назвав ее девочкой и маленькой

Катрин: это — взрослая девушка, на голову выше меня! — А, тем лучше! — сказала мадемуазель Эфрозин. — Я очень люблю вашу племянницу!

— Это такая честь для нее, мадемуазель! — ответила матушка Ватрен, делая реверанс.

— Какая ужасная погода! — продолжала юная горожанка, переходя от одной темы к другой, как это и должно было быть присуще столь возвышенному уму. — Вы понимаете, что в майский день… — и как бы невзначай, она прибавила: — Кстати, а где сей час мсье Бернар? На охоте, наверное? Я слышала, что инспектор собирался дать разрешение загнать кабана по случаю праздника Корси?

— Да, и также по случаю возвращения Катрин!

— Неужели! Вы думаете, что инспектора волнует ее приезд?

И мадемуазель Эфрозин надула губки, как бы говоря: «Может быть, он и интересовался бы подобными глупостями, если бы у него не было других дел!»

Старушка инстинктивно почувствовала неудовольствие мадемуазель Эфрозин и мгновенно перешла к той теме разговора, которая казалась более приятной:

— Бернар, сказали вы? Вы спросили, где Бернар? По правде говоря, я не знаю! Он должен был быть здесь, потому что вы приехали… Ты не знаешь, где он, Матье?

— Я? — спросил Матье. — А откуда я могу это знать?

— Он, должно быть, у своей кузины, — кисло сказала мадемуазель Эфрозин.

— О нет, нет, нет! — живо возразила старушка.

— А… она похорошела, ваша племянница? — спросила мадемуазель Рэзэн.

— Моя племянница?

— Да.

— Она… похорошела?

— Я вас об этом спрашиваю.

— Она… она очень мила, — смущенно сказала матушка Ватрен.

— Я очень рада, что она вернулась, — продолжала мадемуазель Эфрозин, вновь принимая величественный вид. — Лишь бы только в Париже у нее не появились привычки, не соответствующие ее положению!

— О нет, этого можно не опасаться! Вы знаете, что она ездила в Париж учиться на белошвейку и модистку?

— И вы думаете, что она больше ничему не научилась в Париже? Тем лучше! Но что с вами, мадам Ватрен? Вы кажетесь обеспокоенной!

— О, не обращайте внимания, мадемуазель… Но если вы позволите, то я позову Катрин, чтобы она составила вам компанию, пока я…

И с этими словами мадам Ватрен с отчаянием посмотрела на свое скромное платье, которое она носила каждый день.

— Как вам угодно, — ответила мадемуазель Эфрозин с небрежностью, полной достоинства, — что касается меня, то я буду очень рада увидеть нашу дорогую малышку!

Как только матушка Ватрен получила разрешение удалиться, она повернулась к лестнице и принялась звать:

— Катрин! Катрин! Спускайся скорее, дитя мое! Приехала мадемуазель Эфрозин! В то же мгновение Катрин появилась на лестничной площадке.

— Спускайся, дитя мое! Спускайся! — повторила матушка Ватрен.

Катрин молча спустилась по лестнице.

— Теперь, мадемуазель, вы позволите? — спросила Марианна, повернувшись к дочери мэра.

— Ну, конечно, идите, идите! — И пока старушка удалялась, делая реверансы, она украдкой посмотрела на Катрин.

— Однако, — прошептала она, нахмурив брови, — она очень мила, эта крошка! Что это там болтала матушка Ватрен?

Между тем Катрин приближалась к мадемуазель Эфрозин безо всякого смущения и деланной скромности, в то время как та смотрела на нее с самым величественным видом.

— Простите, мадемуазель, — просто сказала Катрин, — но я не знала, что вы здесь, иначе бы я не замедлила спуститься, чтобы выразить вам свое почтение.