Харизма - Анастасия Павлик

  Руководитель нашей группы послетравмовой реабилитации говорил: важно сохранить присутствие духа.

  Кажется, в этом-то и проблема: в присутствии духа. Я сейчас говорю не о внутреннем стержне, а о духе, по которому специализируется Лука.

  Лучше и не придумаешь.

  Я выключила везде свет, разошторила окна, позволив солнечному свету затопить комнаты, открыла балкон. На улице было теплее, чем в квартире!

  Душ прояснил мозги. И если бы только мозги.

  Случилось так, что стоя под горячими струями, впервые после длительной спячки проснулся мой мизинец. Я имею в виду, мой отсутствующий мизинец. Он зачесался внезапно, заставив меня вскрикнуть от изумления и боли. Я лихорадочно закрутила воду и вытаращилась на левую руку.

  - Нет, - прошептала я, - пожалуйста, не надо...

  Голос - хриплый, резкий, чужой.

  Пятница. Кажется, это будет еще один безумный долгий день. Боснак, сестренка, простите.

  Помните, я говорила, что палец, хотя и превратился давно в пепел в больничной печи, продолжает делать погоду в моей жизни? Так вот, это чертовски так.

  Фантомный зуд появился спустя какое-то время после того, как лезвие поварского ножа, взблескивая в руках одного исполнительного парня, отсекло мой мизинец.

  Паззл сложился в похожее на все предыдущие воскресное утро. Воскресенье, свободный от учебы, врачей и встречи группы послетравмовой реабилитации день. Как раз тогда я стала выкуривать по полторы сигарет пачки в день, с одного присеста достигнув уровня 'платинового курильщика'; начала растить в себе пеликана. Итак, то воскресенье. По ящику - утренний выпуск новостей, репортаж о пропавшей семилетней девочке. Стоило на экране появиться фотографии белокурой курносой малютки, как я уже знала, где она. Никогда прежде не видела малютку, но знала, где она, понимаете? Чашка кофе выскользнула из моих рук. Я позвонила следователю Игорю Крапивскому, набрав верную комбинацию цифр лишь с четвертой попытки, так меня трусило. Крапивский был со мной в тот день, когда меня, избитую и окровавленную, доставили в реанимацию. Но в то воскресенье ему не суждено было быть рядом с другой девочкой...

  Он спросил, откуда я знаю, где искать кроху. Я сказала: палец. Я сказала: палец, которого у меня нет. Он появился и он зудит.

  Два часа спустя, глядя на маленькую ручку, выглядывающую из-под земли, словно в приветствии, во мне что-то сломалось. К ноготку большого пальца прилип прутик, кожа как застывший воск.

  Малютка любила рисовать лошадей, маму, ракушки. В ночь с субботы на воскресенье у нее отняли рисование, отняли ее саму. Выродок имел нужные связи, его всячески выгораживали, дело грозило затянуться. В зале суда фоновой музыкой звучал плач убитой горем матери, бабушек, тетушек, бессильные угрозы мужчин. И смех. Смех этого выродка. Он не признавал своей вины, но и не отрицал ее.

  Тогда я и спросила у Луки: можешь ли ты сделать так, чтобы чудовище сгнило изнутри? Лука сказал, что может. У Луки тоже есть связи в определенных кругах.

  Убийца раскаялся ровно через неделю, в ночь с субботы на воскресенье. Гнил он долго, месяца три-четыре, гнил заживо. Вонь в камере стояла невыносимая. Никто не знал, что с ним. Потом его переместили в отдельную камеру. Он умер в муках. Все верное, ему дали пожизненное. Я бы добавила: в аду.

  Малютку звали София.

  Прошли годы. Мизинец дремлет большую часть времени, но, когда просыпается, клянусь, я готова его отрубить. И снова, и снова, и снова. Отрубила бы, не будь он химерным.

  Палец приводит меня к трупам. Я называю хорошим тот день, когда люди все еще живы.

  Я никогда не называю день хорошим.

  Я вышла из душа, оставляя за собой мокрые следы. Казалось, температура не поднялась ни на градус. Зуб на зуб не попадал. Надеюсь, Лука разжует мне, что да как. А пока я велела себе сосредоточиться на фантомных ощущениях, взяла телефон и набрала номер Игоря Крапивского. Ей-богу, я ненавидела этот номер - ничего личного, просто звонки Крапивскому и то, что после них обычно следовало, всегда давало новую пищу для моих кошмаров. Естественно, в данном отделении милиции, как и в любом другом отделении страны, был участковый экстрасенс, но в дни бодрствования сволочного фантомного мизинца под свет рамп ступала старушка Реньи. Общественность не знала о фантомном мизинце. Видите ли, подобные штуки погано влияют на ваше реноме.

  Я была лозоходцем, только вместо лозы - палец, которого нет.

  - Игорь, вы можете сейчас говорить? - Я испугалась того карканья, которое покинуло мою глотку, и на всякий случай добавила: - Это Харизма Реньи.

  Держу пари, он и так узнал меня.

  В динамике щелкало, шуршало, шипело. Голос Крапивского прорвался сквозь помехи:

  - Здравствуйте, Харизма. Я вас слушаю.

  Не помню, чтобы Игорь когда-нибудь интересовался, как у меня дела, к примеру, вместо 'я вас слушаю' спросить 'как вы?'. Хрена с два. Он никогда не говорил, что рад меня слышать. Он был также рад слышать меня, как я - набирать его номер. Мы оба прекрасно знали, что следует после таких разговоров. Нет, милые мои, не ланч в кафе.

  Я выложила ситуацию. Мы молчали уже секунд двадцать, когда Крапивский со стальными нотками в голосе резко крякнул:

  - Я не буду спрашивать, откуда вы это знаете.

  - Да, - согласилась я. - Потому что вы знаете, откуда.

  - Приезжайте, - сказал он. От стали в его голосе захватывало дыхание.

  Я тяжело опустилась в кресло, и стежка-капитоне незамедлительно врезалась в спину.

  Я не хотела видеть утопленника.

  Просто я могла узнать его.

  На часах четыре минуты девятого. Речной порт находится в пятнадцати минутах езды от моего дома, а, в свою очередь, от Порта до офиса - еще пятнадцать минут (десять, если удастся попасть в 'зеленую волну').

  Я влезла в офисные доспехи за три минуты - стопудовый рекорд. Колготки, коричневая юбка-карандаш. Поверх блузы цвета каппучино - кожанка, в карман кожанки определились 'авиаторы'. Волосы спускались до талии. Я не смогла найти резинку, да и не было времени на поиски, поэтому просто прошлась по волосам расческой. Бросила быстрый взгляд в зеркало. Ссадина над бровью - тошнотворный светофор, синяки под глазами заставили бы даже самого выдрессированного визажиста с воем побросать все кисточки, губки и спонжи и броситься за дверь.

  Туфли на каблуках я определила в пакет и обулась в кроссовки. Черные кроссовки с аметистовыми вставками составили превосходный ансамбль с шелковой блузой, строгой юбкой и колготками. Классика чистой воды, без шуток.

  Я взяла сумочку и уже стояла возле двери, готовая к низкому старту, когда вспомнила кое о чем. Мятая салфетка из 'Феи Драже' обнаружилась в заднем кармане джинсов. Я сунула ее в сумочку. Подумав, вслед за салфеткой нырнул 'Рюгер'. Помедлила, вспомнив о ссадине, и прихватила кепку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});