Политические режимы и трансформации: Россия в сравнительной перспективе - Григорий Васильевич Голосов

режим, существующий в электоральной оболочке. Я отнюдь не считаю, что на выходе из этого режима мы обязательно получим демократию. В ближайшей перспективе этого не произойдет. Даже в случае демократизации ей будет предшествовать переходный период, который сам по себе демократическим не станет. Однако и долгосрочные перспективы отказа от авторитаризма далеко не гарантированы и не очевидны. Большие массивы данных о мировом политическом развитии прошлых десятилетий свидетельствуют о том, что на выходе из одной формы авторитаризма мы чаще всего получаем какую-то другую. Тут есть варианты, которые можно и нужно обсуждать.

Для начала перечислю их не в порядке вероятности реализации (собственно говоря, я бы вообще воздержался от определения этого порядка), а в логической последовательности. Разумеется, начинать всегда надо с варианта, при котором изменения будут минимальными. В этом варианте режим просто сохранит свою нынешнюю природу, так и останется авторитарным персоналистским режимом. Теоретически это может произойти как при сохранении Путиным значительной власти, так и после заметного изменения – или даже полного размывания – его политической роли.

Прежде чем обсудить этот вариант более подробно, обозначу альтернативы. Ассортимент авторитарных режимов – довольно ограниченный. Перспективы установления в России одного из них – абсолютной монархии, если понимать ее не в метафорическом, а в буквальном смысле слова (как она существует, например, в Саудовской Аравии), – стремятся к нулю. Сторонники у этого варианта есть. Например, его поддерживает такой довольно известный деятель, как Игорь Гиркин-Стрелков. Есть и другие монархисты. Но вероятность этого варианта мала.

Другие варианты вполне правдоподобны. Один из них, если верить большим массивам данных, наиболее вероятен. Это захват власти какими-то структурами, располагающими для этого силовыми ресурсами: военными, какими-то структурами правопорядка или иными военизированными организациями. В результате устанавливается то, что в политической науке принято называть военным режимом, хотя в структурах такого режима могут играть важную роль самые различные силовые аппараты, не входящие в структуру вооруженных сил, а также привлеченные на сторону властей гражданские политики.

Третий вариант – это партийный режим. В публицистике много внимания уделялось вопросу о том, не является ли нынешняя конфигурация одной из разновидностей такого режима, а именно «фашистской», уже сейчас. Я склонен к отрицательному ответу на этот вопрос. Перспектива установления другой разновидности, коммунистической, представляется крайне блеклой. Однако партийные режимы, будучи по определению идеологическими, в прошлом демонстрировали разнообразие, которое к этим двум категориям не сводится, да и возможность перехода к крайне правому партийному режиму фашистского толка исключить нельзя.

Четвертый вариант – это выход за рамки авторитаризма, демократизация российского режима. Я считаю ее возможной в не меньшей степени, чем сохранение авторитаризма, и полагаю, что в широкой перспективе будущее именно за этим вариантом. Обоснование такой точки зрения будет дано далее в этой книге.

3.1.1 Может ли персоналистская диктатура остаться собой, сменив лидера?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо для начала вкратце остановиться на варианте, который ранее уже затрагивался. В момент обсуждения конституционной реформы 2020 года намечались контуры решения, которое позволило бы Путину сохранить основной объем власти, но при этом существенно изменило бы некоторые аспекты функционирования режима. Я имею в виду создание Госсовета как располагающего всей полнотой власти органа во главе с Путиным, который в таком случае уступил бы президентское кресло преемнику. Реальная власть преемника была бы при этом ограниченной, так что последнее слово при принятии критических решений оставалось бы за председателем Госсовета. Подобный вариант был в свое время реализован в Казахстане.

Трудно судить, насколько серьезно сам Путин рассматривал эту схему как способ решения «проблемы 2024», но это и неважно, потому что в итоге был избран другой способ. События 2022 года в Казахстане показали, что у Путина были все основания для опасений по поводу такого варианта. В стабильной ситуации он срабатывает, но при любом обострении внутриполитического положения у формального главы государства может оказаться достаточно как институциональной власти, так и политических ресурсов для того, чтобы избавиться от своего предшественника, принеся его в жертву народному недовольству.

Существует только одна ситуация, в которой разделение власти между формальным лидером и его неформальным боссом относительно безопасно для последнего. Это передача власти по наследству или, в широком смысле, внутри семейного клана. До подобной ситуации могут деградировать даже партийные режимы, как свидетельствует опыт Северной Кореи. Случаи такого рода среди электоральных авторитарных режимов довольно многочисленны, от Джибути до Сингапура. Есть совсем свежий пример Туркменистана, где президентское кресло было передано от отца к сыну, но при этом отец, Гурбангулы Бердымухамедов, остался фактическим правителем в качестве председателя верхней палаты парламента.

Реализация подобного варианта в России маловероятна не потому, что конституционная реформа 2020 года лишила его институциональных предпосылок: опыт показал, что Основной закон России поддается изменениям с невероятной легкостью, и воссоздание этих предпосылок не составило бы проблемы. Проблема, скорее, в отсутствии правдоподобной кандидатуры родственного наследника. У Путина, конечно, есть его таинственные, не очень открытые для широкой публики дочери, но нет никаких признаков того, что они могут рассматриваться как его преемницы.

Недостаток информации делает эту тему исключительно сложной для обоснованного суждения. Однако кажется, что сам Путин не склонен возлагать на своих дочерей больших надежд ни в плане их подготовленности к большим политическим карьерам, ни даже, возможно, в качестве потенциальных гарантов сохранения его фактической власти и безопасности. Для сравнения замечу, что Нурсултан Назарбаев долго присматривался к своей старшей дочери Дариге на предмет возможного наследования ею власти, но в конце концов отказался от этой идеи, и довольно эксцентричный политический стиль Дариги сыграл, видимо, не последнюю роль в этом решении. Отношения отцов и детей часто бывают сложными.

Рассмотрим теперь перспективы воссоздания персоналистского режима в ситуации, когда Путин в силу тех иных обстоятельств лишится власти, однако во всех остальных отношениях конфигурация нынешней правящей группы не претерпит существенных изменений. Обсуждать этот вариант, на самом деле, сложнее всего, потому что о какой бы то ни было устойчивой конфигурации этой группы говорить очень сложно.

На это есть две причины. Первая тривиальна – это недостаток информации. Даже попытки Евгения Минченко реконструировать состав и распределение полномочий внутри того, что он называл «Политбюро 2.0», ныне прекратились, да и раньше были не особенно убедительными. Вторая причина фундаментальна и состоит в том, что в условиях персоналистского режима конфигурация правящей группы по определению не поддается фиксации, во многом зависит от ситуационных желаний и предпочтений лидера. Мы, попросту говоря, не знаем и не можем знать, кто будет стоять ближе всех к центру принятия решений в «момент Х».

Предположим, однако, что состав этой группы будет определяться не формальным положением