Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Олегову от этой мысли жутко захотелось подержать в руке холодный бокал темного пива, но он понимал, что это удовольствие его еще ждет...
Удовольствие же заполучить наконец ключ от сейфа, в котором лежат переведенные в драгоценности деньги, с таким трудом переброшенные им из России после сворачивания его «бизнеса», — это удовольствие было покруче радости от глотка холодного пива в солнечный мартовский день.
Ожидал своего посланца, который должен был положить на его новое, по голландскому паспорту, имя всю сумму в валюте, что оставалась от покупки драгоценностей, затем абонировать на то же имя сейф для Олегова и положить туда драгоценностей на полтора миллиона долларов. И ключи привезти сюда, в Маурицхёйс.
Почему Олегов был так уверен, что этот господин, голландец Питер ван Ридель, выполнявший и ранее его финансовые поручения, не положит и деньги, и драгоценности на свое имя?
Да очень просто. Гениальный сын гениального отца, в отличие от папеньки, радевшего за отечественную науку, Олегов всю свою изобретательность давно поставил на криминальную основу. Потому и мышление у него давно уже было криминальным, бандитским. Ему и в голову не пришло усомниться в старом голландце: когда на берегу пруда, некогда служившего крепостным рвом и окружающего замок Бинненхоф, сидит на скамеечке хорошенькая белоголовая пятнадцатилетняя девушка, дочь Питера, а у нее лейкопластырем к спине прикреплена пластиковая мина, а пульт с дистанционным управлением находится во внутреннем кармане серого твидового пиджака Олегова, а на берегу пруда за девушкой еще и присматривает бывший гаагский полицейский Йоганн Йордан, нанятый Олеговым в секьюрити, можно быть спокойным.
Ожидая появления в Рыцарском зале Питера, Олегов остановился перед причудливыми, выполненными в примитивистской манере южноамериканскими пейзажами.
Не будучи не только знатоком, но даже любителем живописи, Олегов словно завороженный застыл перед картиной Франса Поста, как можно было судить из пояснительной надписи на раме, брата архитектора замка, побывавшего вместе с хозяином Бинненхофа, принцем Морицем, в далекой Бразилии и именно там написавшего ряд экспонируемых теперь в замке пейзажей.
Картина называлась «Вид острова Тамарака». Параллельными полосами вдоль картины были выписаны берег материка с немногочисленными фигурками, пролив и холмистый остров вдали. Маленькие фигурки разыгрывали непритязательную сценку: двое белых верхом приехали на берег, один из них, спешившись, рассматривал остров, а слуга-негр держал его лошадь. Сценка была написана как бы в пуантилистской манере неоимпрессионистов, отчетливыми пятнышками нежных и в то же время светоносных красок. Белая лошадь, белые брюки на темно-коричневом негре казались фосфоресцирующими.
Глядя на негра, по ассоциации с Пеле и кофе «Пеле», Олегов мучительно захотел кофе. Крепкого, сладкого и горячего.
Следующей мыслью была такая: «А не уехать ли к чертовой матери в Бразилию? Везде люди живут. С долларами они везде живут хорошо».
Слабое, мягко говоря, знание испанского и португальского вряд ли могло послужить серьезным препятствием для скорейшего отъезда на остров Тамарака.
Нужно было только дождаться Питера, прояснить финансовую ситуацию.
Решив ехать в Бразилию, Олегов тут же потерял интерес к Голландии в целом и Рыцарскому залу замка Бинненхоф в частности.
А Питера все не было. На минуту Олегова прошиб холодный пот. Он нащупал во внутреннем кармане твидового пиджака пульт дистанционного управления. Ему не было бы жаль, если бы пластиковая взрывчатка, закрепленная на худенькой спинке прелестной дочери Питера, в эту минуту взорвалась, разметав окровавленные ошметки минуту назад живой плоти по деревьям небольшого сада Бинненхофа и витой ограде, отделявшей сад от пруда. Сколько себя помнил, жалел он всегда только себя.
Но удивительно, что, когда он оказался в одном из залов перед «Снятием с креста» Рогира ван дер Вейдена, величайшего нидерландского мастера XVI столетия, на его глазах навернулись слезы.
В лице казненного Христа вдруг проявились черты округлого, добродушного лица отца Олегова, в лицах последователей Христа, горестно склоненных над мертвым телом, он неожиданно для себя увидел лицо дяди Вани Пересветова, академика РАН, друга отца тети Светы Астафьевой, маминой подруги. Именно они, дядя Ваня с женой и тетя Света с мужем, генералом- летчиком, чаще всего бывали в просторной квартире Олеговых на Фрунзенской набережной. Холодея, он прочитал надпись на английском, согласно которой Петр, Павел и коленопреклоненный заказчик писались с конкретных людей, современников мастера. В частности, с епископа Арраса Пьера де Раншикура, «спонсора» картины. Он снова перевел глаза на лицо святой Марии. В лице святой Марии, горестном и аскетичном, все яснее проступали черты матери, какими они стали после трагической гибели отца. На минуту мелькнула мысль: может быть, в лице Христа он увидит свое лицо? Может быть, это видение, своего рода знак его избранности, исключительности, дарованной ему, Олегову, судьбы? Но лицо Христа повнимательнее рассмотреть ему никак не удавалось: тяжело упавшая на изможденную грудь голова со спутанными волосами не позволяла взглянуть в лицо распятого. А вот непомерно худые руки, закостенело раскинутые в стороны, словно застывшие в таком положении, пока Христос висел на кресте, казалось, напоминали ему его руки. Только не сейчас, когда он был жирен и неповоротлив, а в детстве, когда подолгу болел ангинами, лежал в постели, а на белоснежном пододеяльнике бессильно лежали вот такие же белые тонкие руки.
Олегов настолько глубоко погрузился в свои странные то ли видения, то ли сновидения перед знаменитым полотном Рогира ван дер Вейдена, что, когда неслышно подошедший в войлочных тапках, натянутых на кожаные мокасины, Питер положил свою руку ему на плечо, он не только вздрогнул, но и вскрикнул, без слов, на одной тонкой ноте:
— А-а-а-а-а-а-...
— Это я, хозяин, — успокоил его Питер.
— Все прошло нормально? — сдержал рвущийся из горла крик Олегов, вытирая клетчатым платком полное, раскрасневшееся от волнения и разом вспотевшее лицо.
— Конечно. Я ничем не нарушил закон. Голландия — законопослушная страна. Здесь всегда все в порядке. Во всяком случае, было раньше, пока в таком количестве не появились у нас вы, русские.
— Ну-ну, без русофобства, — окрысился Олегов. — Мы вам наши деньги везем, радоваться должны.
Деньги тоже разные бывают, — грустно проговорил Питер.
— Деньги везде одинаковые, — поучающе заметил Олегов, — запомни!
— Мне уже поздно переучиваться, — возразил Питер. — Я обещал, я сделал. Пожалуйте пульт.
— А... совсем про него забыл. Давай ключ.
Питер переложил в мокрую ладонь Олегова ключ от сейфа, на котором был выгравирован номер его личного «пенала» в боксе цифровых сейфов одного из крупнейших банков Амстердама. Эти же цифры означали его цифровой номер валютного счета в этом банке.
Олегов надел цепочку с ключом на шею, сунул правую руку во внутренний карман твидового пиджака и достал пульт управления. Протянул его Питеру.
— У нас как в аптеке, — улыбнулся он Питеру.
Тот бережно, словно это был не пульт управления, а сама пластиковая взрывчатка, взял пульт в руки и, не говоря ни слова, быстрой походкой направился к выходу из зала...
— Да не боись, Питер. Это была простая предосторожность. Пульт настоящий, но взрывчатка-то ненастоящая! — крикнул в спину уходящему Питеру Олегов.
Питер уже хорошо знал Олегова и все же не поверил ему. Он поставил пульт на отметку «отключение контроля» и, уже не сдерживаясь, бросился мимо картин великих мастеров, старинной мебели и скульптур к выходу. По сторонам мелькали полотна ван дер Вейдена, Ганса Мемлинга, Герарда Давида, Адриана Гомассена Кея, Питера Пуля Рубенса. Возле портрета Вильгельма Оранского работы Адриана Кея он на долю секунды притормозил. Ему показалось, принц сокрушенно покачал строгой, красивой и мудрой головой с короткой бородкой над кружевным белым воротником:
«И что ты, старый, честный Питер, связался с этим русским мошенником?»
«Хотел немного заработать. Но больше это не повторится», заверил принца Питер и бросился дальше.
На скамейке он нашел дрожащую и плачущую от страха дочь, дернул нервно «молнию» ее платьица вниз, сорвал пластырь. Дочь вскрикнула от боли. Но боль скоро прошла, как и страх. У обоих. Он раздраженно отбросил в урну кусок пластика, расцеловал заплаканное лицо Герды и, крепко ухватив своей рукой ее маленькую ладошку, потянул к выходу из замкового сада.
Йоганн Йордан, бывший полицейский, выйдя на пенсию продававший свои услуги частного охранника разного рода околокриминальным структурам, хотел было достать из урны пластиковую взрывчатку. Он-то знал, что она настоящая, сам перекупал у поляков, завозивших ее в порты Голландии в большом количестве. Но остановил себя.
- Позывной «Пантера» - Михаил Нестеров - Боевик
- Кровь земли - Вячеслав Миронов - Боевик
- Сальто назад (СИ) - Рогов Борис Григорьевич - Боевик
- Приказа не будет - Игорь Берег - Боевик
- Сто рентген за удачу! - Филоненко Вадим Анатольевич - Боевик
- Найди меня - Эшли Н. Ростек - Боевик / Остросюжетные любовные романы / Современные любовные романы / Триллер
- Мизантроп - Чингиз Абдуллаев - Боевик
- Черная тень под водой - Тамоников Александр - Боевик
- Крымский оборотень - Александр Александрович Тамоников - Боевик / Исторические приключения
- Офицеры-2 - Караваешникова Елена - Боевик