У аборигенов Океании - Януш Вольневич

жителей долины.

— Когда мы услышали, — рассказывали аборигены, — странный шум, то начали гадать, что это: грохот водопада, землетрясение или же крик большого казуара. Потом на небе появился огромный блестящий балус. Мы были уверены, что это смерть прилетела к нам, страшно перепугались, и все пали ниц. Было ясно, что тот, кто взглянет на возвращающихся из страны духов, вскоре умрет сам. Но любопытство взяло верх. Мы стали наблюдать. Из чрева птицы вышел белый великан. Сегодня мы знаем, что это был «маста, что принадлежать балус», в белом комбинезоне и больших зеленых очках…

Для нас, поляков, небезынтересен тот факт, что этого авиатора-Колумба, первого пилота, приземлившегося в затерянном мире долины Вагхи, звали… Ян Грабовский[28].

Наш самолет вновь начало немилосердно трясти. Я вопросительно взглянул на пилота.

— Вот так здесь приходится летать, — сказал он с улыбкой. Неожиданные завихрения воздуха. Немало хороших пилотов погибает у нас каждый год… Мы уже подлетаем к месту назначения, только что прошли над Нондуглом. Но поглядите вот туда…

Я посмотрел. Под нами у подножия высокого горного гребня простиралась бетонная полоса, на которую как раз садился самолет «Дакота».

— Именно здесь, в долине Вагхи, впервые приземлился самолет. Вы слышали, наверное, о Майкле Лики и его экспедиции…

— Да, слышал.

Итак, здесь посадил свой самолет Грабовский. Странными свойствами обладает польская кровь. Ян Нагурский, будучи на русской службе, стал пионером полетов в Арктике над Новой Землей, а Ян Грабовский первым приземлился на своем самолете в том районе Новой Гвинеи, который застыл на уровне каменного века.

С нетерпением ждал я конца этого полета, который сам по себе казался малоинтересным. Уж очень хотелось поскорее взглянуть на людей, которые еще недавно «не существовали» для мира и для которых не существовал мир. А ведь в этих горах шла борьба. Люди боролись за свое существование. У якобы первобытных жителей Вагхи были свои заботы и желания: еще одна раковина, еще одна жена! Не обходилось и без честолюбивых притязаний вождей, жажды отвоевать участок густых джунглей. Далеко ли ушли люди XX века от всего этого? Жители долины Вагхи вели полнокровную жизнь в стороне от быстротечного времени белых. У них были свои легенды, свои устные предания, своя история. Что же происходило там до 1933 года?

К несчастью, почти повсюду в мире авангардами исследователей выступали, обычно, авантюристы, гнавшиеся исключительно за наживой. Как жаль, что это не были социологи или этнографы! Быть может, сегодня мы знали бы больше о первобытных народностях? И может быть, последние не перенесли бы из-за нас стольких страданий?

У нас, европейцев, есть своя зафиксированная история, свои археологические раскопки, свои памятники старины и монументы. У аборигенов долины Вагхи ничего этого нет. Прожорливые джунгли и сырость уничтожают здесь все. Остаются лишь магические обряды, туманные свидетельства прошлого. Память местных жителей не простирается дальше, чем на два, три поколения назад. Всего этого никогда не наверстать, даже если юноша из племени кукукуку окончит открытый недавно в Порт-Морсби университет и пожелает посвятить себя изучению своего племени.

Вар-ша-ва

Самолет наклоняется на одно крыло. Вижу скопление крыш, серые полоски улиц. Колеса машины вздрагивают на неровностях бетонного аэродрома. Мотор замолкает. Я разочарован. Деревянное здание аэровокзала, яркие рекламы австралийских бюро путешествий… Вот тебе раз! Чудесная панорама гор, и голыш с зонтиком— я ожидал большего. Да еще эти современные такси перед зданием. На аэродроме тишина, несколько дремлющих машин, пустые конторы агентств воздушных сообщений. Стах куда-то отлучился. Ждем багаж.

Мое внимание привлекает мальчик лет, пожалуй, двенадцати. «Шныряет по аэровокзалу, очевидно, в поисках какого-нибудь заработка», — подумал я. Вид у мальчика потешный. На правой ноге — ботинок, огромный, словно предназначенный для великана, левая — босая. Мальчуган с тележкой, которую он тащит за собой, нерешительно вертится около меня и вдруг, набравшись храбрости, спрашивает по-английски, старательно акцентируя слова:

— Откуда вы?

— Издалека, — ответил я и добавил: — Из Польши.

— О-о-о-о?! — удивился малыш.

Любопытство теперь охватило и меня.

— Ты знаешь, где это? — спросил я недоверчиво.

— Знаю, — преспокойно ответил чудесный малыш, — Между Германией и Россией. Самая большая деревня в Польше называется Вар-ша-ва.

Я опешил. Когда вернулся Стах, я всё еще стоял с разинутым ртом.

— Что случилось?

— Погляди на этого парня.

— Вижу, у него чудесный ботинок.

— Да будет тебе известно: хозяин чудесного ботинка знает, что Варшава — самая большая деревня в Польше.

Теперь остолбенел Стах.

— Невозможно! Откуда?

— Надеюсь узнать.

В киоске, торгующем сладостями, мы купили мальчишке шоколад, конфеты и леденец на палочке в придачу. При этом узнали, что парнишку зовут Олулу.

— Скажи, Олулу, кто тебе рассказал о деревне Вар-ша-ва?

Мальчик, всецело занятый шоколадом, ответил весьма лаконично:

— Отец Павел.

— А откуда он, этот отец Павел?

— Из миссии.

Стало ясно. Сведения, которые дал нам священник в Каинанту, подтвердились. В Маунт-Хагене есть польские миссионеры.

Когда прибыл багаж, мы церемонно пожали руку «ученому» Олулу, и оставили ему на прощание несколько мелких монет. В город двинулись в прекрасном настроении.

Первый визит мы должны были нанести в банк, где следовало инкассировать наш, увы, скромный чек. Преодолевая несколько километров, которые отделяли нас от центра города, мы рассуждали о нашем мальчике-с-пальчике.

— Хорошее предзнаменование, — радовался Стах, — миссионеры — сведущие люди и обычно пребывают в самой глубине гор. Узнаем у них немало любопытных вещей.

Я толкнул никелированные двери банка и чуть не отпрянул в изумлении. В помещении стояли трое бородатых верзил с заткнутыми за пояс топорами. Рост каждого из них был не менее ста восьмидесяти сантиметров. Поражало их одеяние, состоявшее из черных поясов шириною в две ладони, надетых прямо на голое тело. Такие пояса носят у нас гонщики-мотоциклисты. При более тщательном рассмотрении оказалось, что пояса растительного происхождения, из древесной коры, стянутой лыковой тетивой, словно бочка с огурцами. С поясов спереди спускались густые плетенки, доходившие почти до земли. Зато сзади… не было ничего, если не считать пучков свежих листьев, только символически прикрывавших ягодицы.

Робея, я взглянул выше. На бицепсах мужчин красовались сплетенные из трав браслеты, также с заткнутыми за них листьями. На руке одного из них был изящный браслет из бисера. Несколько выше в их убранстве бросалась в глаза значительная разница. Один носил на шее кусок выпуклой раковины, вырезанной в виде капли и свисавшей более тонким концом вниз. У второго было некое подобие нагрудника, сделанного из бамбуковых палочек и спускавшегося до середины живота. У третьего — тоже нагрудник, но намного короче.

Голова мужчины с длинным нагрудником была покрыта чем-то вроде княжеской шапки из разноцветных обрезков