Фашизм. Тоталитарное государство - Желю Желев

Все в нацистской партии устроено с учетом ее предназначения как школы подчинения. Высшей партийной добродетелью считается повиновение и беспрекословное выполнение приказов соответствующего фюрера. Преданность партии, выраженная в беспрекословном подчинении приказам, — основное качество, учитываемое при продвижении партийных кадров. «Только человек, который прошел школу подчинения в партии, имеет право занимать высшие руководящие посты. Нам нужны только те руководители, которые поднялись с низов. Любой политический руководитель, который не будет отвечать этим принципам, должен быть отстранен от должности или назначен на низший пост блоклейтера или целенлейтера для дополнительного обучения» (89—19).

Действительно, национал-социалистская партия формально строилась на принципах добровольности. Человек должен вступать в ее члены без принуждения, это особо подчеркивается в уставе. Но, соединившись с государством и превратившись в официальную организацию, от которой зависит судьба отдельного гражданина, партия начинает раздавать привилегии, должности и этим, но существу, уничтожается принцип добровольности. То обстоятельство, что в национал-социалистском государстве чиновником мот стать только член НСДАП, заставлял многих людей вступать в нее, а тех, кто уже вступил, — не осмеливаться выйти из нее. Особенно опасным было исключение из партии. Оно страшнее, чем беспартийность. Беспартийный в некотором смысле в более выгодном положении, чем исключенный. Тесная связь между партией и государством приводит к тому, что «исключение из партии равносильно позере средств к существованию со всеми вытекающими из этого последствиями» (89—392).

Чиновники, состоящие в партии, подвергались двойному давлению: с одной стороны, партийного аппарата, с другой административных начальников, тоже членов партии, поддерживающих тесный контакт с руководителями фашистской партии. «На чиновников, состоящих в партии, производился еще дополнительный нажим со стороны вышестоящих учреждений и министерств, что также являлось орудием принуждения, заставлявшим чиновников работать в партии, — читаем мы в советском издании материалов Нюрнбергского процесса. Если чиновник отказывался, он должен был учитывать, что это будет иметь для него печальные последствия. Он должен был опасаться того, что его вышестоящие начальники наложат на него дисциплинарное взыскание, а это приведет к потере заработка.

Если он хотел избежать этой опасности и выбыть из партии, он все равно терял право на существование» (89—392).

Монопольно управляющая фашистская партия в результате срастания с государственным аппаратом превращается в военно-бюрократическую организацию. Так исключается принцип добровольности, и партия перестает быть политической партией в чистом виде. Ибо всякая политическая партия должна в значительной мере опираться на принцип добровольности и убеждения. Партия, которая строится с расчетом на руководство государством, непременно получает от него извечные: бюрократию, бюрократический централизм, авторитаризм, тенденцию к секретности, принуждение и насилие.

Отсюда и противоречивое положение фашистской партии в условиях созданной ею тоталитарной системы. Формально,по уставу, у нее одни принципы. Принципы ее реальной внутренней жизни совсем другие, во многом противоположные. По уставу, вступление в партию добровольное, на практике — принудительное. Ибо от членства в партии зависело получение определенной должности в государственной иерархии. Деловые качества, компетентность, квалификация отступают на задний план, главное требование одно состоять в НСДАП. Партия провозглашает принцип убеждения, или, как нацисты выражаются, «увещевания», но в реальной жизни низовой партийной организации этот принцип не применяется. Вместо него действовали принуждение и грубая сила. Было бы логичным, если бы партия, располагающая всеми государственными средствами принуждения, использовала свободный обмен мнениями и внутрипартийную дискуссию при решении политических проблем. Демократические принципы органически враждебны самой ее природе, поскольку ее аппарат бюрократизирован. Абсолютная власть, которой партия располагает, срастаясь с государством, развращает ее. Поэтому любая внутрипартийная дискуссия, любое политическое различие воспринимается как вызов и карается точно так же, как карается государством «государственная измена». Так как партийное руководство фашистской партии является одновременно и государственным руководством, сосредоточившим в своих руках всю полноту власти, оно воспринимает оппозицию по отношению к себе как оппозицию ко всей партии и государству, а следовательно, и к народу, с которым оно вполне искренне себя отождествляет. Это — специфическое идеологическое мистификаторство, но бюрократическая верхушка фашистской партии верит в него. Верховный вождь партии руководствуется догмой, характерной для всякого фашистского государства: фашистская партия, государство и парод — одно и то же, они неразделимы. Поэтому, сталкиваясь с любой оппозицией по отношению к себе, он рассуждает следующим образом: «Раз эти люди против меня, они против партии, ибо я выражаю интересы фашистской партии и уполномочен ее представлять». В качестве иллюстрации здесь уместно напомнить о событиях в ночь на 30 июня 1934 года, известных под названием «Ночь длинных ножей», или «Путч Рема». Рем, Карл Эрнст и другие высшие фюреры штурмовых отрядов (в 1934 году СА была огромной силой, насчитывающей около 3 миллионов человек) пытались превратить эти отряды в регулярную армию. Руководители СА намеревались стать высшими офицерами вооруженных сил страны. Фюреры штурмовых отрядов считали это вполне естественным и логичным. Ведь политические руководители партии (Гитлер, Геринг, Геббельс, Гесс, Розенберг) с захватом власти стали государственными руководителями и вошли в правительственный кабинет. И военные руководители партии (или партийной армии) должны стать руководителями вооруженных сил государства, тем более что штурмовые отряды сыграли важнейшую роль при захвате государственной власти национал-социалистами.

Но управление военными партийными руководителями огромной, преданной им армии ставило бы в невыгодное положение политических руководителей, нарушало их монополию па власть. Если добавить го обстоятельство, что Рем и Карл Эрнст кое в чем расходились с политическими руководителями, поощряли некоторые антикапиталистические тенденции, распространенные в массе штурмовиков, становится понятно, что все это послужило достаточным основанием для их разгрома. В ночь на 30 июня 1934 года руководители СА были объявлены изменниками, предателями и заговорщиками и в ту же ночь убиты без суда и следствия. У одного французского автора можно прочитать: Рем, которого расстреляли по приказу Гитлера, умер со словами «Хайль Гитлер!». Он был уверен, что произошла фатальная ошибка, которую фюрер поймет и исправит в последний момент.

Нечто подобное случилось и с Грегором Штрассером, соперником Гитлера но национал-социалистской партии. На Нюрнбергском процессе был представлен бланк с подписью Геринга, в котором тот требовал подобрать полицейского для убийства Штрассера. Геринг обещал будущему убийце полную амнистию.

Франко поступал аналогичным образом, когда в его фашистской партии, Испанской Фаланге, впервые возникла внутренняя оппозиция. Он беспощадно подавлял ее. «Хедирла и его последователи, «старые рубахи», составившие маленькую раскольническую организацию «Подлинная фаланга», или ФЕА, были арестованы и брошены в тюрьму, а их вождь — отправлен в ссылку» (93—51).

Пальмиро Тольятти описывает аналогичную ситуацию, которая создалась в Национальной фашистской партии Италии, когда в ней возникли внутрипартийные разногласия: «Чтобы остаться единой партией буржуазии, фашизму было необходимо покончить с разногласиями в своих рядах. Именно тогда Муссолини ясно формулирует новую цель сменить кадры фашистской партии.

Процесс борьбы против старых кадров не был легким и прямолинейным. Старые кадры были связаны с различными группировками, с массами. Анализируя данные о руководящем составе фашистской партии, можно утверждать, что лишь к 1927 году операция по смене кадров завершается. С руководящих постов местных фашистских организаций были сняты участники движения 19-го года» (116—66).

Никто в фашистском государстве не гарантирован от репрессий, никто не уверен в своей безопасности. Это относится как к рядовым гражданам и членам фашистской партии, так и к государственным и партийным руководителям. Интересен ответ фон Папена на вопрос, связанный с событиями 30 июня 1934 года. Максвэлл-Файф (английский обвинитель на Нюрнбергском процессе) спрашивает, почему он не выступил против убийств, организованных Гитлером, почему не сказал: «Я не хочу быть соучастником хладнокровного убийства, орудием политики», на что фон Папен отвечает знаменательной фразой: «Это возможно, но если бы я это сказал публично, я, вероятно, исчез бы куда-нибудь, так же, как и мои сотрудники» (88—413).