Дорога в рай - Макс Коллинз

– Бог в этом не виноват.

– Кто же тогда в этом виноват? Мы?

– Да.

– О, потому что мы рождены грешниками? Перестань…

– Мой отец выбрал свой путь. Я выбрал свой.

Пат хмыкнула.

– Месть?

– Да.

– Ты бы поступил по-другому?

– Что?

Она пожала плечами.

– Ты хотел убить человека, который убил твоего отца. Как твой отец хотел убить тех, кто убил твою мать и брата Питера. Сейчас ты поступил бы по-другому, чем тридцать лет назад?

– Я не знаю.

Пэтси Энн отхлебнула кофе, задумалась на мгновение, потом произнесла:

– Как-то ты сказал мне, что считаешь это неправильным – то, что твой отец верил, будто он может убить, потом пойти в церковь, исповедаться, получить прощение, а потом снова идти убивать.

– Я помню.

– Что ты думаешь об этом теперь?

– Я… я не знаю, что я об этом думаю. Мне… мне не нужно об этом думать. Суди сама. У нас была хорошая жизнь, Пэтси Энн, много лет. У нас было двое прекрасных детей.

– У нас есть двое прекрасных детей.

–  Естьдвое прекрасных детей. Все эти годы я старался не высовываться и обеспечивать семью. А последние два месяца я старался только удержаться на плаву.

– Я тоже. Я тоже.

– Но я не думаю, что смог бы выстоять, если бы не думал… что есть кто-то больше нас, лучше нас Небесный Отец. Прощение.

Пат покачала головой и холодно улыбнулась, не сводя с него глаз.

– Ты действительно все еще веришь.

– Наверное, да, – его брови поползли вверх. – Но я никогда не думал, что ты будешь хуже думать обо мне из-за этого.

На ее лице появилось участие, она обхватила его руку своими ладонями.

– О, я не думаю о тебе хуже, дорогой. Правда. Я думаю что это… мило. Наивно. Даже умно.

– Умно?

Она пожала плечами.

– Или, может, я завидую тебе. Потому что, если бы я верила в то, во что веришь ты, мне было бы легче выносить все эти дни. И ночи. – Она снова отхлебнула кофе. – Может, даже… я смогла быдумать о том, что, возможно, никогда больше не увижу Майка.

– Это не опора, Пат. Это…

Уверенно кивнув головой, она сказала:

– Нет, Майк, это опора. Это опора. И Бог знает, что я могла бы использовать эту опору. После того, что случилось с Майком, я постоянно чувствую, что проваливаюсь куда-то.

– Я удержу тебя, милая.

– Я знаю. И я люблю тебя. Ты ведь не позволишь этой маленькой сучке из ресторана встать между нами?

– Нет. Черт побери, нет.

Пат нежно улыбнулась.

– Хорошо. Отнеси меня в постель. Давай заснем вместе на нашей кровати с пологом, как старая супружеская пара, ведь мы и есть старая супружеская пара. И мы не будем больше говорить о религии. И о сучках.

– Я с этим справлюсь, – сказал Майкл.

– Ха! Ты просто мартовский кот.

Когда они, держась за руки, шли в спальню, Пат смеялась. Она не смеялась так уже давно, и Майкл нашел этот звук приятным и постарался не замечать в нем отчаяния.

Глава вторая

В мерцающей дали ослепительно-белое строение, казалось, парило над бежевой гладью пустыни к лиловой зазубренной ленте гор и поднималось в безоблачную синь.

Похожая на замок, миссия Сан-Зайвиер дель Бак была не миражом, а скорее мавританским памятником, величавый купол и рельефные парапеты которого резко выделялись на фоне пустынного пейзажа Аризоны. Посреди ада американской Сахары церковь обещала рай, светясь ярким белым светом; лепнина, скрывающая кирпич, помогала жгучему солнцу пустыни творить это призрачное мерцание.

Майкл ехал к миссии мимо индейской резервации Тохоно Оодхам. Вокруг были крошечные домики и возделанные поля, и казалось, что Райский поселок находится в другом мире, а не в нескольких милях отсюда. «Белый голубь пустыни» (так называлась миссия) был главной достопримечательностью для туристов, но в то же время и действующей церковью, в которой ежедневно служили мессы, по воскресеньям четыре раза в день.

Была пятница. На следующее утро после того как Майкл и Пат говорили о религии, кроме всего прочего, он попросил ее поехать с ним. Она, сидя в халате за кухонным столом с чашкой кофе и сигаретой, отказалась.

– Как бы там ни было, дорогая, – сказал он, – ты поедешь.

Она отмахнулась от него царственным жестом, свойственным монархам, священнослужителям и женам.

Прошлой ночью все было так хорошо, и Майкл знал, что возвращение к щекотливому вопросу необходимости посещения церкви и к существованию или несуществованию Бога было не лучшим способом начать новый день. Но он так долго регулярно ходил к мессе. Даже когда Майкл скитался с отцом, все это время они ходили в церковь, если не на мессу, то на исповедь или чтобы поставить свечку за упокой тех, кого отец Майкла отправил на тот свет.

Почти два месяца без мессы были для Майкла чем-то вроде духовного воздержания. Ему нужна была доза от Всевышнего.

Миссия стояла на небольшом возвышении – было бы преувеличением назвать это холмом – подкрепляющем оптическую иллюзию парения, которую Майкл заметил издалека. Наполовину заполненная стоянка отделяла миссию от площадки с сувенирными магазинами и прилавками с блюдами индейской кухни. Приятный аромат еды, керамика, украшения и корзины призваны были привлекать внимание туристов к Сан-Зайвиер.

Среди людей, явившихся к мессе, были любители достопримечательностей и местные жители, в основном индейцы и мексиканцы.

Многие из них были в костюмах и недорогих галстуках, в то время как туристы были одеты в футболки, слаксы и сарафаны, и даже в ковбойские наряды, купленные ими в Таксоне, вплоть до ковбойских шляп и сапог. Майкл – единственный англо-американец в костюме и галстуке – не мог избавиться от ощущения, что он, вместе с остальными белыми, снова вторгается на землю коренных жителей. С другой стороны, пожертвования останутся здесь, в этом приходе, как и деньги, заплаченные за закуски и напитки у церкви.

На краю стоянки Майкл остановился, чтобы еще раз полюбоваться величественным строением, состоящим из рядов тщательно украшенных арок и куполов. Деревянными были только оконные рамы и двери, все остальное было сделано из обожженного кирпича и известковой глины.

Башни-близнецы – одна была без купола, словно напоминание о том, что работа Всевышнего никогда не заканчивается, – обрамляли резной каменный вход красного цвета в стиле испанского барокко, который контрастировал с окружающей белизной, украшенной арабесками, ракушками и спиралями, сделанными руками одаренных местных мастеров-самоучек.

Войдя в видавшую виды дверь из мескитового дерева, Майкл почувствовал приятное тепло и испытал облегчение от того, что он снова в церкви, и радость быть именно в этой церкви с искусной резьбой, расписанными статуями и выцветшими фресками. Несмотря на то что цвета поблекли от времени, сохранились свидетельства живости интерьера, такие как боковые опоры, поддерживающие купол, на которых были установлены деревянные ангелы с яркими флагами.

Майкл опустился на потертую деревянную скамью в заднем ряду, рядом с семьей индейцев папаго. Отец сидел, положив соломенную шляпу на колено, на нем был поношенный коричневый костюм; мать была в темно-синем платье с тонкими полосками кружева на воротнике и рукавах, а два мальчика, примерно девяти и одиннадцати лет, были одеты в черные костюмы для конфирмации, которые еще не успели износиться. Они явно чувствовали себя как дома здесь, в этом уютном местном храме; они терпели присутствие туристов со спокойным достоинством.

Интерьер церкви был более продуманным, чем в обычной испанской миссии. Ярко раскрашенные религиозные статуи стояли в нишах, а на потолке и на стенах были изображены сцены из жизни Христа, его смерть и воскресение. Немного грубоватое исполнение указывало на то, что это были работы художников-самоучек, но хотя лица были не очень выразительны, Майкл счел эти картины очень трогательными.

Причастившись, Майкл мог получше рассмотреть алтарь, расположенный в глубине храма. Алтарь был расписан яркими красками с мазками позолоты и украшен образами покровителей церкви Святого Зайвиера и Мадонны, а также завитками и херувимами. За алтарем открывалась затейливо украшенная заалтарная полка из кирпича и штукатурки.

Служба длилась сорок минут, но Майкл задержался после нее, чтобы посидеть в храме в одиночестве, не обращая внимания на какого-то туриста, который забрался на хоры, чтобы сделать несколько фотографий.

Майкл молился за свою семью. Он молил о прощении для себя и своего отца. Он молил о чуде для своего сына Майка. Но больше всего он молил о том, чтобы Господь наставил его на путь истинный и дал ему силы. Откинувшись на спинку скамьи, Майкл ощутил чье-то присутствие за своей спиной. Это был отец Франциско, пятидесятилетний американец мексиканского происхождения с загорелым лицом, потемневшим от солнца и ответственности. Его большие темные глаза светились добротой.