Три года - Владимир Андреевич Мастеренко

когда Игорь спросил, знает он её или нет.

Надо будет сходить в мединститут как будто по делу. Прийти и за нос курносый её дёрнуть:

— Из-за тебя наврал, к тебе на концерт торопился, — мне Студенцов всё рассказал…

А она спросит:

— Вам-то какое, собственно, дело? Что вы в наши с Витенькой дела вмешиваетесь?

Повернётся и спину покажет, как Витька сегодня. И пойдёт, — синее платье, светлые туфли, — кто тебя только одеваться учил? И ничего не скажешь, и отбрить не сможешь, — правильно, у них свои дела, у Маргариты — свои.

Да, и свои! Хотя бы со Студенцовым. А что — красивый парень, умница, за себя постоять умеет, хлопать во всяком случае глазами не будет, как Витька сегодня, когда его Игорь прижал. Но… за что его так Игорь, спрашивается? Накинулся на человека: мелко, не тема для статьи. Как это не тема, если сам сколько раз говорил, что надо о таких вещах писать? Да ещё — «личная симпатия», — тебе-то какое дело, кого я знаю? Совсем затюкал бедного парня — сидит, глазами моргает. А интересно он моргает — ресницы длинные, как на рукавичках меховая опушка. А волосы мягкие у него, наверно, — любопытно пальцем бы тронуть…

Ох, Маргарита! Да ты не влюбилась ли? Помнишь, как в Свердловске, в университете, над Лизой до слёз хохотала? Не над той Лизой, что тоже с журналистского факультета, а над той, которая с геофака, над толстой Лизкой. Помнишь, как прибежала она в общежитие, дрожит, чуть не плачет, толстуха такая.

— Что с тобой?

— Я… Я влюбилась, девочки…

Ну, нет! Не такая Маргарита. Долой всё это…

— Олежек! — умильно промолвила Маргарита. — Я слышала, пластинки новые привезли?

— Угу, — ответил Олег, ещё не веря в перемену её настроения.

— Олежек-орешек! Пойдём, покрутим, — умираю без лёгкой музыки.

— Давно бы так! — обрадовался Олег. — А то — рыбий голос! Да у рыб и голоса-то нет — они ж немые.

Часть вторая

ТРУДНОЕ ВРЕМЯ

Новый фронт

Кончалось лето тысяча девятьсот сорок шестого года…

Как радостно начался этот год! Он полностью вернул то, что называлось коротко, а было бесконечно огромным и всеобъемлющим — мирные времена. Не в мечтах и предположениях, — во всём, что происходило на Украине и Дальнем Востоке, в Прибалтике и на Урале, в Сибири, в Москве, Ленинграде — всюду ощущалось это. Восстанавливались шахты Донбасса и Днепрогэс, и строителям нечего было бояться налёта фашистских бомбардировщиков. Не с танками и орудиями шли эшелоны на запад, — они везли уголь, цемент, станки, автомашины. Новые сводки зазвучали по радио — сводки о мирных победах, об атаках на бурные реки, преграждавшиеся плотинами, о взрывах скал на пути будущих железных дорог, о героизме и мужестве бойцов армии труда…

Девятого февраля все в редакции собрались у приёмника в комнате ответственного секретаря. Виктор крутил рукоятку, с досадой морщась, потому что в треск электрических разрядов незваными гостями врывались прыгающие звуки джаза и лающая речь. Но вот раздался мощный гул аплодисментов и приветственных возгласов, от которого чуть задребезжала крышка на чернильнице и замигал зелёный глазок приёмника. И сразу гул стих, остановленный одним негромко произнесённым словом:

— Товарищи!

Говорил Сталин. И нельзя было ни кашлянуть, ни скрипнуть стулом, потому что в сталинской речи невозможно пропустить ни слова, — таким глубоким смыслом и содержанием наполнено каждое из них…

Как в дни войны Сталин намечал программу действий народа, так и сейчас он широкими мазками рисовал картину будущего…

— …восстановить довоенный уровень промышленности и сельского хозяйства и затем превзойти этот уровень в более или менее значительных размерах, — говорил Сталин.

И Михалыч прикладывал к уху ладонь, чтобы лучше было слышно, Осокин сосредоточенно морщил лоб, а Виктор трогал ручку регулятора громкости, хотя приёмник и так работал на полную мощность.

— …в ближайшее время будет отменена карточная система, — сказал Сталин, и все сидящие переглянулись. В этих многозначительных взглядах можно было прочесть целый диалог:

— Видали?

— А как же!

— Уж если Сталин сказал, — так и будет…

Стремительным маршем шёл сорок шестой год. Минула весна — солнечная и приветливая, ласково пригревшая золотые зёрна, разбросанные в тучном чернозёме мирных полей. Отпраздновали День Победы, — опять вернулся на землю памятный майский вечер, с разноцветными огнями ракет, взлетающими над городом, с толпами на улицах, только ещё более многолюдными — сколько уже народу пришло из армии, — вернулся, чтобы сразу смениться будничными днями, озарёнными радостью созидания.

А затем пришло лето. Июнь… Июль… И словно замедлился темп времени. Счастливая улыбка всё чаще сменялась у людей тревогой на лице. На западе и юге страны держалась засуха. Жгло солнце поля Украины. Никли колосья на Поволжье. Мял спёкшийся в камень комок земли кубанский хлебороб и, щурясь, глядел в безоблачное небо:

— Когда же?

А Сибири, как в насмешку, природа отпустила двойную, тройную порцию дождей. Не успевала земля просохнуть от предыдущего ливня, и снова в небе громоздились тяжёлые тучи.

Август…

Вполне стало ясно, какие трудности ждут впереди. И Виктор, слушая рассказы тех, кто побывал в эти дни за Уралом, читая газеты, мысленно называл происходящее:

— Новый фронт!

Да и все, пожалуй, тоже обращались к этим двум словам, — иных нельзя было найти. А Николай Касьянович впал вдруг в такую же растерянность, как в начале войны. Прослушав утром сводку погоды, он натягивал калоши и поджимал губы:

— Полнейшая неожиданность… Весьма…

Но, наконец, опять обрёл душевное спокойствие:

— В зависимости от обстоятельств…

— Обстоятельства складываются так, товарищи, — начал редактор, пригласив к себе Виктора и срочно вызванного из Чёмска Ковалёва, — что месяца на полтора вам придётся оторваться от непосредственного участия в газете. Вы назначаетесь…

В особо важных случаях редакции больших газет выделяли нескольких своих работников, которые выпускали на месте газету-листовку. Выездная редакция направлялась на крупную стройку, оказавшуюся в прорыве, на завод-гигант, срывающий план, — словом, туда, где в этот момент была особенно нужна помощь печати. Редактором выездной редакции на хлебозаготовках предстояло стать Ковалёву, его сотрудником — Виктору.

— Поговорим о ваших задачах, — сказал редактор. — Прежде всего мне хотелось бы, чтобы вы до самой глубины осознали трудность теперешней обстановки…

Да, Виктор называл происходящее новым фронтом. И всё-таки он понимал это односторонне — как борьбу со стихией, только. А речь шла о другом. Редактор говорил, что надо разъяснить читателям главное: нам нечего рассчитывать на помощь извне. Была Отечественная война — тяжёлая, кровопролитная, разрушительная. Руками германских фашистов хотел ослабить и поработить страну социализма злейший враг человечества — империализм. Не вышло! И вот — новое испытание. И снова, как вороны, выжидают империалисты нашей гибели. Не выйдет и это!