Попаданка в семье драконов 2 - Любовь Свадьбина

— рокочет в голове предупреждение Великого дракона.

И мы с Ареном бросаемся вперед. На Безымянный ужас! Вместе с гигантскими демонами — крылатыми, рогатыми, закованными в черную броню, с одинаковыми переливающимися прядями в гривах темных волос.

Мелькает мысль, что их, наверное, благословила Шааршем. И так странно, но в то же время логично, что она — вторая половина Великого дракона. Свет и тьма.

Мы набрасываемся на основную часть Безымянного ужаса. Он для нас — как приличного размера валун.

Выдыхаем огонь, а демоны — лезвия сконцентрированной темной силы. Облачный щит вздрагивает, но удерживается. И тогда мы впиваемся в него когтями, бьем золотой и черной магиями — вчетвером, слаженно, быстро и молча, так что сразу понятно: демоны тоже ограничены во времени. Когти скользят по облакам, оставляют едва заметные царапины.

Последний раз взвывает флейта Нергала, и он растворяется вместе со своей блеклой луной.

Магарет, щуря сияющий глаз, наблюдает, как мы царапаем иномирную тварь, пытаемся пробить, прорезать, прожечь щит грозовых облаков. Опускает на землю стеклянно поблескивающую фигуру профессора Огнада и мгновенно исчезает вместе с гигантским троном.

— Проклятье! — рычит Арен, все отчаяннее царапая облачный щит, выдыхая струи голубоватого от накала пламени.

«Две минуты», — напоминает Великий дракон.

А ведь нам надо обе части Безымянного ужаса уничтожить!

— Переворачиваем! — рявкаю я. — У него дырка в брюхе!

Точнее, в боку, но какая разница. Я подсовываю когтистые лапы под край монолита Безымянного ужаса, Арен тоже, и демоны, решив, что мы что-то придумали, подцепляют когтями эту тварь.

Мы дергаем Безымянный ужас вверх. Тяжелый! Под нашими лапами проваливается земля, крошится, обнажая серые щупальца, притискивающие чудовище к земле. Мы с Ареном одновременно выдыхаем пламя, прижигая их со своей стороны. Демоны срезают их полумесяцами острейших когтей.

Еще рывок! Еще! До боли в мышцах, до треска гигантских костей.

Арен и демон напрягаются сильнее, рычат. Их огромные мышцы раздуваются от натуги.

Быстрее! Быстрее! Быстрее! Наше время истекает. В глазах на миг темнеет от напряжения. Яростнее рычат Арен с демоном. И вдруг — становится легче. Заверещавший ужас перекатывается на исцарапанную спину. А мы дружно вцепляемся в края зажатой раны, тянем, раскрывая его несокрушимую броню. Над нами взвиваются инаи, водят мохнато-крылатый хоровод.

«Давай же, давай, — умоляет Пушинка. — Мы чувствуем ее — искру нашего мира!»

В отрывшуюся щель они чуть не ныряют — приникают так близко. Их тела наполняются зеленоватым светом. Искра целого мира в Безымянном ужасе — не удивительно, что с помощью такой силы он защищает себя от наших божественно усиленных тел... Вопрос в том, что же тогда мой пистолет Хаос?! Что я вытащила из пространства между мирами?

«Минута, золотые мои...»

Инаи растут стремительно, легко. Мы отклоняемся, отжимая края пробитой Хаосом раны Безымянного ужаса. Увеличившиеся в десять раз инаи с радостным криком взвиваются в небо, оставляя за собой шлейф зеленоватого света. И броня Безымянного ужаса под нашими когтями становится мягче, податливей. В открывшуюся щель мы с Ареном ударяем пламенем, демоны — тьмой.

Внутри Безымянного ужаса, не выдержав напора, гаснут полуистлевшие искры иных миров, и их предсмертный крик так отчетливо слышен, что мы на миг замираем, заглядывая друг другу в глаза, убеждаясь, что нам это не послышалось, что знание об этих угасших искрах давно уничтоженных миров — не плод воображения.

Безымянный ужас содрогается, выгибается, ломается под нашими когтями... языки бело-золотого пламени и похожих на воду всплесков тьмы прорываются сквозь грозовые облака его шкуры, опаляя ее, разрывая на части.

— Оторванный кусок Ужаса! — я разворачиваюсь.

В глазах темнеет, мышцы опять наливаются опасной, парализующей тяжестью.

Оторванный кусок пытается отползти. С бешеной лихорадочностью мы хватаемся за него, переворачиваем и сквозь дыру в броне выжигаем драконьим огнем, вытравливаем демонической магией изнутри. Его грозовая шкура тоже разрушается, раскалывается.

Золотой свет от нас с Ареном ударяет в небо. Тьму демонов втягивает в себя земля.

Мы четверо уменьшаемся... уменьшаемся. Расфокусирующимся, мутнеющим взглядом слежу, как бесполезной скорлупой истлевает удивительный щит Безымянного ужаса. Линарэн и красноволосая демоница подлетают к нему, пытаются отодрать себе по кусочку, переговариваются о чем-то, отдирают уже вместе, но щит Безымянного ужаса рассыпается в их руках...

«Эеран и Нарак прощен», — проносится в мыслях золотой смерч.

Я прижимаюсь к Арену боком, он накрывает меня крылом. И демон обнимает свою ослабшую демоницу.

Мы проседаем на землю, почти не в силах пошевелиться от усталости. Трудно и опасно быть вместилищем силы богов.

«Справились», — рассеянно думаю я.

«Кажется, сил на свадьбу у меня не осталось, так что ничего страшного, что ты ее не подготовила, — Арен опускает морду мне на шею. — Люблю тебя...»

«Я тоже».

Мы снова маленькие, как обычные драконы. Над нами развеивается прах щита Безымянного ужаса, Линарэн с демоницей пытаются заключить истлевающие кусочки в магические кубы, засунуть в поднесенные крылатыми помощниками банки, ящики...

Двумя золотыми махинами кружат император с Элоранарром, пикирует вниз бледная Ланабет, зависает над мордой Арена, что-то кричит...

Над нами летают хороводом мохнатые гиганты, источающие зеленый свет, а между ними ослепительно сияет искра их мира, пульсирует, точно живое сердце.

Так хочется смотреть на него бесконечно, но веки слишком тяжелы, глаза смыкаются, и я проваливаюсь в блаженную темноту без Безымянных ужасов и богов, во тьму, где рядом со мной Арен, и наши сердца крепко связаны золотой неразрывной нитью.

Под крылом Арена так уютно, спокойно, тепло... Победили и, судя по мягкости постели, наслаждаемся заслуженным отдыхом. Придвигаюсь ближе, обнимаю, скользя пальцами по витым мышцам спины. Хочется мурлыкнуть от удовольствия, поцеловать Арена, прикусить за шею.

«Не буди оиии, — мягко, с ноткой грусти, журчит голос Пушинки. — Он такой милый, когда спит».

Распахиваю глаза: вокруг дворцовой кровати под балдахином сплошная черная шерсть, подсвеченная травянисто-зеленым сиянием. Глаза у Пушинки, приоткрытые в мехе, тоже теперь отливают зеленью лишь с легкой примесью золотых искр.

— Какая ты огромная... — потрясенно