Стрела гламура - Елена Логунова

— Нет, Фимочка, ты на календарь посмотри: февраль еще! — слегка раздражаясь, настаивала генеральша. — А если кому-то среди зимы мартовские кошки и цветущие фиалки мерещатся, то это, мой милый, первый звоночек перед маразмом!

— Это у меня-то звоночек?! — возмутился Мариманов, взмахнув краюшкой пирога, как саблей.

— Дзи-и-инь! — послышалось в прихожей.

Генерал осекся, склонил голову к плечу и прислушался.

— Дзи-и-и-инь! — снова пропел звонок.

— Я не понял, это что, уже два звоночка было? — пробормотал Ефим Михайлович.

— Фима, это звонят у калитки! — сердито воскликнула Ольга Сергеевна, с некоторым трудом выбираясь из-за стола.

— Сиди, Ольга, я сам открою! — веско сказал генерал, потеснив супругу у двери.

Он отодвинул засов, погремел замками и распахнул одну тяжелую створку. В нее сразу же сунулись две румяные физиономии. Лица были женские, симпатичные, но озабоченные до чрезвычайности.

— Где он? — даже не поздоровавшись, спросила пышнотелая голубоглазая красавица с пушистой рыжей косой, выпущенной на плечо из-под шерстяной шапочки.

Генерал — большой любитель крупных форм — с одобрением оглядел русскую красавицу с головы до ног и обратил внимание на то, что в одной руке она держит лыжную палку, а в другой ведро. Вторая красавица, кареглазая, загорелая и гораздо более субтильная, как монарший жезл, сжимала в руке большую морковку. Эти необычные аксессуары — ведро, палка и оранжевый корнеплод — ввели Мариманова в заблуждение. Совестливый Ефим Михайлович решил, что хозяйки погубленного снеговика с его нетленными останками в руках пришли выяснять отношения.

— Где он? — в смущении повторил Ефим Михайлович. — Гм… Я, конечно, извиняюсь:

— Мы пришли его забрать! — решительно сказала русская красавица и тряхнула эмалированным ведром.

— Снеговика? — слегка удивился генерал.

— Точно, кролик у них! Они уже и имя ему дать успели! — не отводя напряженного взгляда от генеральской физиономии, прошептала одна красавица другой. И громко сказала: — Да-да, мы заберем у вас Снеговика! Где он?

— Фима, я не понимаю, о чем говорят эти милые девушки? — нахмурилась Ольга Сергеевна. — О каком снеговике идет речь?

— О том, которого я погубил, — вздохнул Ефим Михайлович.

— Погубил?! — в один голос вскричали милые девушки.

— Ну да, погубил, — чистосердечно покаялся генерал. — Разломал на части. Я не нарочно, так уж вышло. Простите старика…

Сознавая свою вину, Ефим Михайлович повернулся и ушел в комнату. Красавицы с ужасом смотрели ему вслед.

— А какой хорошенький был кролик! — жалостливо протянула кареглазая, закусив губу.

— Кролик? — встрепенулась Ольга Сергеевна. — Так вы за кроликом пришли?

— Конечно, за кроликом! — сдержанно скорбя, подтвердила дородная русская красавица и кончиком пушистой косы стерла с румяной щеки слезинку.

Кролика Маримановы как раз кушали в обед. Кухарка Маша приготовила замечательное рагу, только чуточку его переперчила. Генеральша, опасаясь за свое и мужнее пищеварение, на тушенную со специями крольчатину налегать не стала и Ефиму Михайловичу отдать должное кухаркиной стряпне не позволила. Добрая порция острого рагу из кролика осталась в кастрюльке, которая стояла в холодильнике, искушая стариков. Идея отдать остатки вкусного, но вредного обеда милым девушкам, питающимся одной полезной, но невкусной сырой морковью, сердобольной генеральше понравилась.

— Конечно, я отдам вам кролика! — радостно сказала благотворительница. — То есть я вам отдам то, что от него осталось. У вас есть куда положить?

Милые девушки переглянулись. Голубоглазая неуверенно протянула генеральше десятилитровое ведро.

— Вот как? — Ольга Сергеевна, не планировавшая оказывать гуманитарную помощь голодающим в таком широком масштабе, подняла брови, но комментировать аппетиты милых девушек не стала, удалилась в кухню.

Через несколько минут она вернулась и с доброй улыбкой вручила ведро с остатками рагу симпатичным побирушкам.

— На здоровье! — сказала Ольга Ефимовна напоследок.

Неблагодарные побирушки ответили ей мрачными взглядами.

— Не на здоровье, а вечная память! — вызывающе поправила генеральшу кареглазая.

Позвякивая ведром, красавицы сошли с крыльца и вышли за калитку генеральской дачи.

— Нет, что за люди! — возмущалась Ирка, топая по тропинке под заборами в обратном направлении и от полноты чувств шумно громыхая ведром с бренными останками бесславно почившего бурундайца. — Доверчивое животное пришло к ним, бессловесно моля приютить, а они его зажарили и съели! Дикари какие-то, хотя с виду вполне милые стариканы!

— Слушай, ты определись уже, кого зажарили и съели эти милые стариканы, — доверчивое животное или опасного зверя! — не выдержала я.

Подружкины причитания действовали мне на нервы. Тем более что несчастного Точилку и впрямь было жалко до слез.

— Мы же хотели избавить мир от угрозы, которую представлял собой буйный грызун? — напомнила я. — Мир спасен.

Ирка тяжко вздохнула и предложила:

— Давай его похороним?

— Давай, — согласилась я, понимая, что тащить останки кролика на дачу и расстраивать народ рассказом о трагической гибели Точилки не стоит. И без того уже есть кого оплакать.

— Это, считай, уже третий труп сегодня! — посетовала подруга, продолжая мыслить со мной в унисон. — Вот тебе и зимний отдых! Настоящее ледовое побоище!

— Кстати, земля под снегом наверняка промерзла, — сообразила я. — Чтобы выкопать могилку, придется повозиться. Понадобится хорошая острая лопата.

— Да много ли копать? Кролик и при жизни небольшой был, а тут он еще не весь…

Шмыгнув носом, Ирка подняла крышку, заглянула в ведро и охнула. Я тоже посмотрела в импровизированную урну с прахом Точилки и тоже охнула. На дне ведра высилась небольшая кучка мясных кусочков, в соусе и с овощами.

— Да, глубоко копать не придется. Морковку и картошку можно не хоронить, а собственно кролика там две пригоршни, не больше, — оценила я. — Эй, ты что делаешь?!

Подруга двумя пальцами выудила из ведра кроличью ножку, внимательно осмотрела ее и потянула в рот.

— Ирка! Ты совсем сдурела, что ли?! — возмутилась я. — Как ты можешь есть нашего четвероногого друга?!

— Вкусное мясо, — хладнокровно чавкая, ответила на это подруга. — Мягкое! Часа два тушилось как минимум!

— Людоедка! — беспомощно сказала я.

— Не ругайся, — невозмутимо отозвалась она, обсосав косточку. — Лучше подумай: мясо тушилось не меньше двух часов, так? И при этом оно холодное.

— Хладный кроличий труп! — сказала я, с укором посмотрев на обгладывающую косточку подругу.

— Ага. Только это не Точилка! — возвестила она, отшвырнув голую косточку далеко в снег.

— Ты это по вкусу поняла? — съязвила я.

— Этого кролика приготовили не на ужин, а еще на обед, — уверенно сказала Ирка. — Долго тушили, потом ели, а несъеденное поставили в холодильник. Ленка, это был совершенно посторонний кролик! Наш Точилка сбежал, пока мы были в сауне, то есть уже после девятнадцати часов. Он еще не успел бы как следует потушиться!

— А ведь логично рассуждаешь! — признала я, приободряясь. — Если в кастрюлю попал чужой кролик, значит, наш вполне может быть жив и невредим!

— Где только его искать? — вздохнула Ирка.

Оплакивая невинно убиенного Точилку, мы расстроились и забыли, что изначально вышли в ночное ловить опасного зверя. Теперь нам хотелось отыскать грызуна, чтобы спасти его от прожорливых любителей тушеной крольчатины.

— Давай еще раз внимательно осмотримся на местности, — предложила подруга.

Мы вернулись к нашей калитке и, игнорируя пунктирный след, ведущий к чужой даче, внимательно осмотрели сугробы по сторонам тропинки при свете фонариков.

— Нашла! — радостно вскрикнула Ирка, снимая с куста еще один клочок пуха. — Смотри, и снега на этом кусте меньше, чем на других: видать, Точилка упал в него, когда перелетел через забор!

— И поскакал дальше, прямиком в тот лесочек! — подхватила я, высвечивая фонариком подобие канавки, уже изрядно зализанной снегопадом.

Проваливаясь по колено в свежий снег, мы пробежали к близкой рощице и там, под раскидистой елью, нашли неопровержимые следы присутствия кролика: те самые черные горошины, для сбора которых Ирка приладила Точилке памперс. Видимо, на ночную прогулку кролик отправился голышом.

— А еще здесь люди были! — уверенно сказала подруга, поползав в еловом шатре с фонариком. — Два человека. На снегу остались следы двух пар спортивных ботинок, побольше и поменьше, а также вот это.

Она показала мне свой следопытский трофей — цветную бумажку на станиолевой подкладке:

— Обертка от плитки «Путешествие», свеженькая, еще шоколадом пахнет! — Ирка приложила фольгу к носу и шумно засопела.