Призраки оставляют следы - Вячеслав Павлович Белоусов

А он сидит на куче битого кирпича, чёрный и рожа перекошена. Вылитый бес из преисподней.

– И ты думаешь, после этого он что-нибудь сделает?

– Дыру на ночь заколотим, а завтра я из него душу вытрясу, если не справится.

– Завтра нам в город, – покачал головой Данила и присел рядом с товарищем. – Вызывают меня в областную прокуратуру.

– Погибли… – прошептал Аркадий.

Визит к Зевсу

В поступках обнаруживается истина.

Латинская мудрость

I

Большой, с почти лысой головой, огромным ростом и могучим львиным рыком, Николай Игорушкин подавлял сразу. С порога, с первого слова Данилу не покидало гнетущее чувство, что в этом кабинете в положении обречённых кроликов уже заранее ощущали себя все. И он, второй раз оказавшийся у прокурора области, и эти завсегдатаи – непосредственные подчинённые: кадровик, старшие следователи и важняки, зональные прокуроры, среди которых Даниле был знаком худой и длинноногий аристократ Яков Готляр, и низенький, крепенький «Колобок», знаменитый «папа» следаков, начальник следственного отдела – замоблпрокурора Виктор Колосухин. Вместе с множеством крылатых прозвищ о нём витала и масса легенд, но правды мало кто знал. Как шлейф из героического прошлого стелилась молва, что он, кавалерист, с шашкой атаковал немецкие танки под Элистой и закончил войну в Праге. С не меньшим восторгом и трепетом передавалось совсем уже фантастическое, будто бы уже после войны Колосухин окончил юрфак Ломоносовского университета с красным дипломом. Авторитет этой легендарной личности был настолько высок, что сам генерал Максинов, приветствуя, первым протягивал ему руку, хотя тот был лишь старшим советником юстиции, то есть полковником, а самые мудрые и отчаянные сыщики, такие как Михаил Лудонин или Роман Мацибурка, ловили каждое его слово и проглатывали языки, лишь хрустнет воротничок его сорочки под резким поворотом головы от недовольства или возмущения.

Между тем вошедшие начали усаживаться на жёсткие неудобные стульчики, длинной цепочкой выстроившиеся вдоль стен вокруг главного стола. Неловко сталкиваясь и переругиваясь шёпотом, все, кроме кадровика и зама, наконец устроились, как-то неназойливо оттеснив Ковшова в дальний угол к самой двери. Его и видно не стало, хотя перед ним распростёрлась вся картина.

Колосухин и Течулина, с удовлетворением окинув разместившихся командирским взором, уселись за приставным столиком и, переглянувшись, тут же зашептались о чём-то серьёзном и, должно быть, неотложном.

«Вот оно, оказывается, каково на лобном месте!..» – почуял липкую прохладу на спине и под мышками Данила и вспомнил недавние поучения Готляра. Тот перед началом оперативного совещания, когда, дожидаясь, собрались в кабинете зональных прокуроров, учил его ни в коем случае не оправдываться. «Над покорной спиной и плеть не взлетает», – ораторствовал он. «Взгреет по первое число, – нервно пускала в окошко струйки дыма Зинина. – Чего не терпит Петрович, так это самовольства. А здесь налицо. Чего надо было в избу лезть? А если б убили?..»

Ковшов был наслышан об Игорушкине. Тот составлял представление о человеке сразу, при первом знакомстве и потом менял его редко. Первая их встреча запала Даниле в душу. Светлая до рези в глазах большая комната. Этот же кабинет, сюда его Течулина завела, казалось, светился он весь от солнечных лучей, бивших в окна. Голубые глаза Игорушкина пронзали насквозь. «Ты рассказываешь, Дань, – поражалась, перебивала мужа Очаровашка, – а у меня Наташа Ростова перед глазами! Прямо тот бал её первый! Помнишь, в кино?» – «При чём здесь кино и твоя Наташа? – сердился он. – Я тебе о прокуроре области, а ты?..» – «Не могу ничего с собой поделать, – оправдывалась и щебетала она. – Так же всё горело и сверкало! Князь Андрей пригласил её на вальс!.. А мы с тобой в это захолустье… в Тьмутаракань… Я не смогу…» – «Фантазии! – из последних сил урезонивал жену Ковшов. – Знаешь, какой дракон скрывается под его личиной! Мне Яшка такое рассказывал!.. Он, когда прокурором Сочи был, с самим Сталиным повздорил! И Сталин его послушал, хотя злобу затаил. А ты…»

Но тут Игорушкин перебил все его нравственные мучения, громко кашлянув, словно прочищая горло. Однозначно, – открывалось совещание. Колосухин тут же оставил переговоры с кадровиком, шевельнул перед собой бумаги, и начал приподниматься для доклада, не дожидаясь команды.

– А что это он у нас в углу? – будто бы только заметив, хмыкнул Игорушкин и кивнул Ковшову: – Виновник торжества, а забился в угол!

Данила перестал сомневаться насчёт своего будущего и шагнул вперёд, как с обрыва.

– Виктор Антонович, – совсем уже усмехнулся прокурор заму, оценив поступок. – Предоставим слово следователю? Тем более, дело у него в производстве? Успел принять?

– Так точно, принял, – поддакнул Колосухин.

– Ну вот. Послушаем гвардейца, – наверное, пошутил Игорушкин, но никто не улыбнулся, Течулина опустила голову, а зам скрипнул воротничком сорочки, круто дёрнув шеей.

– Нечасто у нас орлы под пули лезут, – закончил прокурор.

Данила, моля всех на свете, чтоб его не перебивали, начал. Сначала он не узнал своего голоса, настолько осип и закостенел, но через минуту-другую обошлось. Игорушкин не перебивал, и это спасло. Обстоятельства дела, события, последовавшие далее, приключения патологоанатома Дынина, странная торопливость администрации колонии – всё это изложил он уверенно и с этой уверенностью окреп его голос, да и он сам. Утаил лишь тайну погибшего Топоркова. Не настало ещё время о ней говорить. Да и пропала бумага из архива. Сгинула, будто её и не было никогда, вместе с подарком друга – диковинной зажигалкой. Как следователь, Данила рано усвоил – никогда не следует спешить с выводами, делиться ими, если сам ещё сомневаешься. Пусть рухнет всё вокруг, но ты обязан хранить тайну следствия. Теперь такой тайной стала исчезнувшая бумага… Невеликая, но надёжная стратегия не была им выдумана, она покоилась на процессуальной норме уголовного закона: следователь – центральная фигура следствия, ему отвечать, а значит, ему и решать…

И он, умолчав про чудовищную нелепость, происшедшую в избе, увлёкся анализом доказательств, свидетельствующих, по его мнению, об убийстве Топоркова, а не о самостреле. Это ошеломило присутствовавших, знакомых хотя бы поверхностно с обстоятельствами. Запрыгал от негодования и нетерпения на своём стуле Готляр, изменилось и посерело лицо Колосухина, Течулина вскинула глаза на Ковшова и потеплела взглядом, улыбнувшись. В молодости кадровик работала следователем одной из районных прокуратур и, когда вспоминала те времена в кругу сверстников, глаза её загорались таким же необычным задорным огнём, как теперь.

Лишь Игорушкин сохранял спокойствие и всё с большей и большей серьёзностью прислушивался к взволнованным высказываниям Ковшова. Данила чувствовал: прокурор изучает его. Когда он приостановился, чтобы перевести дух и завершить высказанное заключением, Игорушкин коротко поинтересовался