Люси. Истоки рода человеческого - Дональд Джохансон

Находки миоценовых окаменелостей на берегах озера Виктория, сделанные Лики между 1932 и 1955 годами, хотя и не получили такой широкой известности, как знаменитое двойное открытие зинджа и человека умелого в Олдувае, не менее важны для науки. Они включают костные остатки многих форм миоценовых человекообразных обезьян и позволяют заглянуть в отдаленное прошлое, от которого до наших дней не осталось в живых ни одного вида млекопитающих. В миоцене было много человекообразных обезьян различной величины — не то что в современном мире, где их потомки, всего пять родов, почти все занимают крайне ограниченный ареал и находятся под угрозой вымирания, кроме одного — человека. Грустно сознавать, что человек остается в наши дни практически единственным наследником этой процветавшей в миоцене группы. Но еще грустнее становится при мысли, что именно люди ответственны за то поистине катастрофическое состояние, в котором находятся сейчас популяции всех человекообразных обезьян. Еще несколько охотничьих вылазок в горные леса Руанды, Бурунди и Конго — и не будет горилл. Уничтожьте леса Будонго в Уганде, расширьте посевные площади в районе Гомбе-Стрим, нарушьте хрупкое природное равновесие в нескольких других местах — и исчезнут шимпанзе. Не оставляйте обезьян в покое на Борнео, убейте несколько сотен самок, отправьте осиротевших детенышей в зоопарки — и вы навсегда распроститесь с орангутанами. Превратите остатки высокоствольных лесов Индокитая и Малайзии в древесину — и пропадут гиббоны. Таким будет конец человекообразных обезьян. Он может наступить в ближайшие полстолетия, и тогда затухнет, как слабый язычок пламени, линия эволюции, продолжавшаяся двадцать миллионов лет и создавшая, наконец, орудие собственного уничтожения — человека. Интересно, что низшие обезьяны, не связанные с нами таким близким родством и, по-видимому, меньше конкурирующие с человеком, пребывают в относительном благоденствии. Сравнительно редкие в миоцене, сегодня они стали гораздо более многочисленными.

Миоценовые антропоиды, остатки которых нашел Лики, оказались крайне примитивными. Сходство их с более специализированными современными антропоидами было весьма отдаленным. Усматривались, правда, интригующие намеки на то, что некоторые формы могли быть предками шимпанзе, а другие — предками горилл, но все это представлялось очень неясным. Во всяком случае, ни одну из древних обезьян нельзя было связать с линией гоминид — характерные признаки этой ветви еще не начали формироваться. Для Лики, всегда интересовавшегося начальными этапами становления человека, миоцен оказался попросту слишком древним.

Лики занялся плиоценом. В 1935 году в районе Летоли, к югу от Олдувая, он обнаружил остатки плиоценовых млекопитающих. Однако находки были скудны и не включали остатков гоминид — вернее, так думал Луис в то время. На самом деле ему таки попался один клык, но Лики не смог определить его принадлежность, и лишь много лет спустя его находку идентифицировали другие. Как бы то ни было, он забросил Летоли и сосредоточил все свои усилия на Олдувайском ущелье. Однако он не забывал и о плиоцене. В 1959 году Лики предложил Кларку Хоуэллу свою помощь в обследовании местности к западу и северу от озера Туркана (бывшее озеро Рудольф), так как знал об обширных плио-плейстоценовых отложениях, которые лежат по обе стороны озера, выходят за пределы Кении и продолжаются в Эфиопии, в частности вдоль реки Омо (эта река берет начало в эфиопских высокогорных районах и впадает в озеро Туркана, предохраняя его от высыхания).

Кларк раздобыл денег, получил у Лики в Найроби лендровер и несколько советов по поводу своего маршрута и отправился в путь. Предварительно он запасся в Вашингтоне разрешением на въезд в Эфиопию. Но когда он прибыл на границу, полковник, возглавлявший пропускной пункт, отказался пропустить его.

«Я показал ему свою туристскую визу, — рассказывал Кларк, — но он заявил, что не позволит мне передвигаться по стране, а именно этим я и собирался заниматься. Пограничный пост находился далеко от Аддис-Абебы, и полковник сообщил, что должен связаться по радио с начальством и получить инструкции. Поскольку радио не работало, мне пришлось в течение нескольких дней слоняться без дела. Проблема заключалась в том, что для разговора с полковником я был вынужден пересечь границу и теперь находился в Эфиопии. Вернуться назад я не мог, так как разрешение мне было дано только на въезд. Сущая нелепость — сидеть в нескольких метрах от Кении, знать, что на сотню миль вокруг нет ничего, кроме этого пограничного пункта, и не иметь возможности сдвинуться с места».

В конце концов Кларк убедил полковника выдать ему письменное разрешение на выезд. Он вернулся в Кению и в течение нескольких недель разъезжал по этой стране и по южному Судану, осматривая местность в одной из самых пустынных областей земного шара. Большую часть времени он провел в одиночестве. У него был с собой запас пищи, воды и топлива, он ехал в ту сторону, куда ему хотелось. Так он перемещался по огромным территориям, безмолвие которых как бы возвращало его в далекое прошлое. Кларк вспоминает об этом путешествии как об одном из самых впечатляющих событий в его жизни. Возле суданской границы он обнаружил несколько стоянок с раннепалеолитическими орудиями, но он мечтал о находках, которые сулил район Омо, и потому вновь отправился к полковнику.

На этот раз полковник оказался более покладистым. Хотя из Аддис-Абебы еще не было никаких указаний, он пошел на уступки и «в виде исключения» разрешил заняться осмотром местности, но только поблизости от пограничного поста и в сопровождении капитана и сержанта, которые должны были следить, чтобы Кларк не делал ничего предосудительного.

Во время первой же прогулки Кларк наткнулся на торчавший из земли череп слона. Он сфотографировал его и вечером доложил о своей находке полковнику, который, вытащив из ящика письменного стола бутылку виски, пригласил Кларка выпить по глоточку. Полковник прекрасно говорил по-английски и, очевидно, истосковался по собеседнику. После нескольких застольных бесед Кларку было позволено расширить поле деятельности. Дело кончилось тем, что он мог ездить куда ему вздумается.

Отложения в долине Омо поразили Кларка Хоуэлла. Он никак не думал, что столкнется с такой сложной стратиграфией. Около тридцати лет назад в этом месте побывал французский палеонтолог Камил Арамбур, который собрал здесь коллекцию окаменелостей, а позже опубликовал претенциозную монографию, охарактеризовав в ней геологическую историю Омо как очень простую и одномоментную. По мнению Кларка, геологическая структура Омо была отнюдь не проста. Она показалась ему невероятно сложной — тут было множество слоев, иногда очень толстых, относящихся, по-видимому, к огромным промежуткам времени.

Кларк сделал кое-какие записи, отснял несколько пленок и собрал небольшую коллекцию ископаемых костей, которую он, уезжая, оставил полковнику с просьбой переправить ее в Аддис-Абебу, а затем в Соединенные Штаты. С тех пор он никогда ее не видел.

— Неужели вам не жаль вашей коллекции? — спросили его однажды.

— Ничуть. Там были только млекопитающие и ни одного гоминида. А сейчас у нас больше 45 тысяч остатков млекопитающих, найденных в Омо. Так что потерю тех немногих можно пережить.

Хоуэлл сообщил Лики, что он обнаружил в ущелье Омо превосходную стратиграфию и множество слоев с окаменелостями. Лики пригласил его на обед — тот самый, в конце которого показал «на десерт» череп зинджа. В следующем году с помощью калий-аргонового метода были получены первые датировки для Олдувайского ущелья, а начало плейстоцена было отодвинуто назад к периоду около двух миллионов лет до нашего времени. Это означало, что некоторые из слоев, увиденных Кларком в Омо, вероятно, должны быть датированы тремя миллионами лет, т. е. плиоценом.

Сгорая от нетерпения вернуться в Омо, Кларк Хоуэлл был, однако, вынужден заниматься другими делами, в первую очередь раскопками стоянки в Испании, где жили охотившиеся на слонов группы Homo erectus. Кроме того, снарядить экспедицию в Эфиопию в то время было попросту невозможно. Слово «Омо» не упоминалось вплоть до 1965 года, когда Лики приехал в США и заговорил на эту тему с Кларком.

— Это должна быть международная экспедиция, — сказал Лики.

— Что это значит? — спросил Кларк.

— То, что мы пригласим французов. Ведь они там уже были. Кроме того, я бы хотел, чтобы мы тоже приняли участие в экспедиции.

Кларк решил, что говоря «мы», Лики имеет в виду одного себя. «Это было бы чудесно», — заметил он.

— Похоже, что так оно и будет, — продолжал Лики. — Подождите немного, и я сообщу вам, как идут дела. Вы сможете поехать?

— Ну конечно.

— Это наверняка?

— Разумеется.