Туманная страна Паляваам - Николай Петрович Балаев

А за меня не бойтесь — тут есть один перевальчик, километров на двадцать дорогу режет.

— Вездеход завтра вечером будет, — говорит Вовка. — Валька обещал совершенно точно.

— Неизвестно, что будет завтра. — Леонид обводит взглядом тундру, и мы тоже смотрим вокруг.

Небо спустилось вплотную к снегам и набухло лиловым внутренним светом. Неясные тени перебегают по тундре.

— Ну, пока, ребятки. Утром я уже там.

Легко и свободно, махнув палками, он срывается с места. Вниз по распадку в тесных черных стенах, все быстрей, крутой поворот направо, последний миг — и его нет.

— Обалдеть можно, — бурчит Вовка. — Нешто такие выкрутасы называют любовью? Любовь должна проходить в тишине и спокойствии, в уюте. Чтоб тепло было и только двое… Ну, бог с ним. У каждого котелок на плечах варит то, что ему по вкусу. И не нашего ума это дело. Пойдем зайца драть.

…Сначала плывет высокий тугой звук. Потом кто-то, размахнувшись выше сопок, лупит молотом в стену. Балок вздрагивает, с полки, с приемника сыплются на стол книги.

Мы стоим посреди балка, напрягая слух. Но за стеной тишина, только шуршит по заледенелому стеклу мягкая лапа.

— Что? — спрашивает Вовка. — Во, опять!

— Тише, — шепчу я.

Снова стремительно растет звук… Удар!

Вовка бросается к двери, распахивает ее и прямо на пороге пропадает в облаке снега. Я выскакиваю за ним. Брезент, прикрывавший выход из сеней, задрало на крышу.

Мы не успеваем опустить его, очередной порыв заталкивает нас обратно в балок и захлопывает дверь. Опять тишина.

— Видал, — тяжело дышит Вовка. — Пурга. Настоящая.

А как же Ленька? Я смотрю на часы. Ушел он в восьмом, сейчас двенадцать.

— Не догнать, — говорю я. — У него лыжи и пять часов форы.

— Какие лыжи, кого догонять? — кричит Вовка, сдергивая с гвоздя ватник. — Он уже у поселка, а у нас шурфы открыты. Быстрей!

Мы скатываемся по распадку и бежим к линии. Ветер несильными порывами толкает в спину, бежать легко. Обгоняя нас, по серому насту шелестят белые снежные змейки. Неба не видно. Там, наверху, просто ничего нет, но воздух полнится неземным и призрачным светом. Сзади рождается свист, догоняет, что-то упругое бьет по спинам. Ноги мельтешат, как у оленя в упряжке. Сознание уже не управляет ими, они подчиняются другому, неизвестному центру. В теле появляется невероятная легкость. «Как на луне», — почему-то думаю я и лечу носом в снежный вал, огораживающий шурф. Прибыли. Порыв спал. Шелестит, прямо очень ласково шелестит поземка. Тонкие струйки стекают в горловину шурфа, закручивают там снежный хоровод. Таким темпом пару часов, и следа не останется от нашей работы. Потом раскапывай.

— Где мешковина? — кричит Вовка.

Я ухватываю сшитое из распоротых мешков полотнище. Вовка бросает поперек горловины четыре доски, мы тянем на них полотнище против ветра, обкладываем края снежными и кварцевыми глыбами. Ага, пригодился и проклятый кварц! По ветру прижимаем мешковину еще двумя досками. Готово.

— Бежим дальше! — командует Вовка. — Скорее!

Ветер усиливается. Змейки исчезли, тундра вокруг покрыта тяжелым белым дымом. Постепенно он поднимается выше колен. Мы долго лазим у последнего, восьмого шурфа. Брезента нет.

— Тут лежал! — отвернув голову от ветра, кричит Вовка. — На нем лопата была, я помню!..

Ныряя в белый дым, мы долго на ощупь ищем проклятый брезент. Наконец находим метрах в пятидесяти от шурфа. Лопата выручила: намотала на себя и воткнулась в снег.

Теперь домой против ветра. Он уже ревет на все лады зверскими голосами. Ухватившись за руки, мы лезем вперед. Снег везде: под рубахой, в рукавах, за шиворотом. Даже под завязанной шапкой.

Снежными чучелами вваливаемся в балок. Сначала не можем отдышаться, а потом, глядя друг на друга, начинаем истерически смеяться…

Спокойствие приходит минут через десять, и мы медленно раздеваемся, выгребаем отовсюду снег.

Балок трясется мелкой дрожью. Порывов уже нет, ветер гремит на одной ноте.

Вовка разливает по кружкам горячий чай.

— Только бы он дошел, — говорю я.

— Ясно дело, дошел, — откликается Вовка. — Сидит небось, чаи гоняет, вроде нас…

Времени уж половина третьего, и нам остается самое поганое дело — ждать. Больше ничего не придумаешь в этой ситуации — только ждать. Мы допиваем чай и ложимся. Подрагивает пламя лампы. Тени на стенах мечутся, словно их обуял неизвестный и неотвратимый ужас. Ветер перестал греметь. Он теперь визжит высоким пронзительным голосом, торжествующе и победно.

— Правильно Ленька говорил — не видали мы еще пурги, — вспоминаю я. — Многого мы еще не видали…

— Ничего, — говорит Вовка. — Кончится эта свистопляска, вернется бригадир — самим смешно станет. «Это кого же вы отпевать собрались?» — скажет. Так все и будет — увидишь…

Может, и правда обойдется? Ну, а если не дошел, то залезет в снег, занесет его, будет лежать, как в норе. Так и переждет пургу. Никуда он не денется. Это нам в первый раз в диковинку. Второй раз уже не удивимся. А он тут давно, для него «южак» обычное дело. Еще действительно смеяться будет над нашими переживаниями.

«Южак» кончился на третьи сутки. Мы изрядно померзли. Уголь сгорел, а дверь, как ни старались, открыть не смогли: завалило наш тамбур снегом.

— Придется окно выставлять, — говорит Вовка. — Больше ничего не придумаешь.

Мы осторожно обиваем ледяную корку, вытаскиваем стекло и ныряем головами в снег.

Звезд не видно. Сгорели они, что ли, в этом побоище? Только у горизонта догорающими угольками мерцает несколько штук. Тундра тлеет голубым полуночным светом. Дико и необъятно вокруг.

Под рукой одна лопата, угольная. Запасные в сенях, а сени битком забиты плотно утрамбованным снегом. В первую очередь мы раскапываем угольную кучу и тащим топливо в балок. Согревшись, беремся за сени. Часа через два находим еще лопату. Выкапываем продукты, разный инструмент, ружья. К утру сени очищены.

— Может, на шурфы махнем? — спрашивает Вовка.

— Сил нет. Пургу сактируем, — говорю я. — Значит, сегодня выходной, как планировался…

О поисках Леонида нечего и заикаться. Кругом в пояс наносы рыхлого снега. До шурфов добраться — проблема. А идти дальше — самоубийство. Если он попал в беду, ничем мы уже не поможем. Надо только ждать Вальку с «Кабаньего» — такова реальность.

Проходит день, за ним в гаснущих лунных пожарах катится ночь.

Часов в семь утра Вовка подскакивает на койке:

— Валька!

Мы выбегаем, лезем напролом через сугробы вниз по распадку. Мороз прибавил, и снег проваливается только местами. Еще сутки — и совсем асфальт будет.

— Это не Валька, — удивленно говорит Вовка.

Действительно, машина идет с прииска. Корпус ее затянут облаком сверкающей снежной пыли, мотор ревет пронзительно, на пределе.

«Чепуха, чепуха, чепуха, — твержу я. — А если… Да нет, не может быть…»