Умейте властвовать собой, или Беседы о здоровой и больной личности - Валентин Семке

На «перекрестке» биологического и социального влияния находится очень интересная для психологии и клиники проблема творческой деятельности, одаренности и гениальности. Как справедливо отмечает А. Г. Харчев, «с одной стороны, это — явления социально-культурного, сформированного определенной исторической традицией и социальной средой содержания, с другой — только путем социального воздействия — при всем старании — ни Пушкина, ни Менделеева не создать, здесь нужен и соответствующий „природный материал“»[13]. Научного объяснения наследования творческих способностей пока, к сожалению, еще не дано. Одно время предпринимались попытки выяснить механизм передачи творческой одаренности на примере многочисленного рода Бахов, давшего на протяжении XVII и XVIII вв. несколько поколений известных музыкантов. Не привели к каким-либо серьезным результатам попытки патографического изучения жизни наиболее выдающихся, замечательных людей прошлого.

Несомненно, что без главной страсти, без неистовой увлеченности любой природный задаток, любая способность так и остаются в потенции. «Чтобы написать роман, надо запастись прежде всего одним или несколькими сильными впечатлениями, пережитыми сердцем автора действительно», — писал величайший психолог человечества Ф. М. Достоевский. Он и сам пережил ряд сильных впечатлений, одним из которых была «встреча со смертью». После описания жестокой инсценировки казни вечером того же дня он писал своему брату: «Никогда еще таких обильных и здоровых запасов духовной жизни не кипело во мне, как теперь».

«Каждый желудь заключает в себе идеальный тип дуба». Это высказывание принадлежит древнегреческому философу Платону. Отцы и матери снаряжают своих детей определенных запасом наследственного материала, который реализуется на сложном жизненном пути: все задатки, способности, таланты развиваются затем самой личностью по мере упорной работы над собой, в жизненной борьбе, которая лишь одна является гарантией победы. «Чтоб хорошо писать, страдать надо, страдать!» — призывал Ф. М. Достоевский. Практически в любой сфере творческой деятельности человек проявляет самого себя, со всеми достоинствами и недостатками, воплощает все возможности своего темперамента (как биологического радикала) и характера (обусловленного средой и меняющегося с возрастом социального начала).

Ярким примером такой взаимообусловленности творческого процесса является наследие русского гения А. С. Пушкина. Вот краткие примеры, взятые нами из интересного исследования на эту тему профессора Б. И. Шубина. Великий поэт в раннем детстве был толстым, неуклюжим и малоподвижным. Достигнув семилетнего возраста, он стал резв и шаловлив: «По-видимому, родительские укоры и насмешки привели к тому, что в шкале человеческих ценностей у него получили приоритет физическая сила и ловкость»[14].

Психологические особенности личности поэта свидетельствуют об их изменчивости — не только на протяжении жизни, но и в течение одного дня. Вот свидетельство А. П. Керн, обратившей внимание на неровность его характера: «То шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен — и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту». Такие качества присущи циклотимическому складу личности, для которого свойственны заметные перепады настроения и творческой активности: в аспекте затронутой нами темы наиболее примечательным периодом его творчества явилась «болдинская осень». А вот как пишет о себе сам поэт: «неровный, ревнивый, подозрительный, резкий и слабый одновременно». Ему не удавалось скрыть чувства, он выражал их непосредственно и искренне, проявляя вовне полярные качества своей личности: был упоительно пленителен в моменты приятных событий и неудержим в гневе и ярости — когда соприкасался с непорядочностью, высокомерием, подлостью.

В воспоминаниях современников подчеркивается обостренность чувств, пылкость, порывистость, страстность душевных движений А. С. Пушкина. При его повышенной впечатлительности и ранимости особенно понятной становится непереносимость конфликтов с великосветским обществом, унизительных арестов и гонений, цензурных препон, утраты взаимопонимания с единомышленниками, семейных неурядиц, состояния безденежья, травли литературных врагов. Они и подвели к трагическому финалу: «В одну минуту погибла сильная, крепкая жизнь, полная гения, светлыми надеждами… Россия лишилась своего любимого национального поэта. Он пропал для нее в ту минуту, когда его созревание совершалось», — пишет В. А. Жуковский отцу погибшего поэта.

На этом, пожалуй, самом спорном моменте нашего разговора, дорогой читатель, следует поставить точку, надеясь, что в ближайшее время наука во многом прояснит то, что для нас остается пока неясным и неведомым. В этом отношении обнадеживают успехи, достигнутые в последние годы генетикой — наукой, которая приоткрывает многие аспекты пограничных состояний и плодотворно решает проблемы биологического регулирования поведения личности — как здоровой, так и больной (пораженной психопатиями и психозами).

Пограничные состояния в зеркале художественной литературы

Герои мои вовсе не злодеи; прибавь я только одну добрую черту любому из них, читатель помирился бы с ними всеми.

Н. В. Гоголь

Сложные, необычные характеры, направленные своими «болевыми точками» на все человечество, всегда привлекали внимание больших мастеров пера. В их описании можно уловить многообразие человеческих типов, особенности их становления и развития в зависимости от окружающей среды и внутреннего мира. Заглянуть во внутренний мир человека и понять его может лишь талантливый писатель, способный передать тончайшие переживания своего героя.

С этих позиций выглядит оправданной попытка раскрыть внутренний мир психопатических и акцентуированных личностей, нашедших отражение в художественной литературе. Помимо непосредственного эстетического и познавательного воздействия на читателя она имеет и определенное научное значение, позволяя специалисту понять мотивы и пружины поведения людей, отличающихся необычным личностным складом. О правомерности углубленного анализа психопатологических явлений, верно подмеченных и отображенных выдающимися писателями, писал в начале нынешнего века известный немецкий психиатр О. Бумке: «Один хороший художник может дать больше, чем десять плохих психиатров».

В качестве непревзойденного мастера человеческих типажей (в том числе и патологических) следует признать великого русского писателя Н. В. Гоголя, которого принято считать «широким гением» — в противоположность «глубокому гению» Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского. Трудно обозреть многоликую, пространную галерею характеров, столь блистательно начертанную одним художником слова, какой в мировой литературе не было ни до него, ни после. Без всякого преувеличения правомерно утверждение, что в области литературы он занимает такое же место, которое в области ботаники принадлежит знаменитому систематику растений Карлу Линнею. О том, что описанные характеры «подсмотрены» из окружающей жизни, сказано самим автором: «Я никогда не создавал ничего в воображении… У меня только то и выходило хорошо, что взято было мной из действительности».

Давайте хотя бы выборочно рассмотрим три обобщенных портрета из многочисленной шеренги героев поэмы «Мертвые души». Вот синтетический образ «чувствительного небокоптителя» Манилова с его бессознательной кротостью и робостью, утрированной предупредительностью и деликатностью, которые подчеркиваются основной чертой его характера — безудержной и непродуктивной мечтательностью; за ней не чувствуется ни малейшего желания действовать и добиваться: это бесцельная игра праздного, дремлющего ума, который рисует не только утопические, но и вообще никому не нужные и совершенно бессмысленные перспективы. На другом конце этой шеренги стоит энергичная, деятельная натура Ноздрева, готового «ехать куда угодно, хоть на край света, войти в какое хотите предприятие, менять все что ни есть на все что хотите»; это создает эффект какой-то «неугомонной юркости и бойкости характера» и т. п. А в центре этой замечательной галереи характеров — медлительная, лениво-рассудительная фигура Собакевича; это еще один синтетический художественный образ в творчестве Гоголя — с чертами чудовищной громоздкости, неуклюжей дородности, туповатой прижимистости, характеризующейся отрывистой и грубой речью, трезвым реализмом, стоящим на почве фактов и грубого расчета.

Три группы характеров, изображенных Н. В. Гоголем, дают великолепное, исчерпывающее обобщение «небокоптительства» — чувствительного, активного, рассудительного. Создавая образы Манилова, Ноздрева и Собакевича, писатель показал, во что обращаются чувства, воля и разум в условиях праздного и ненужного существования.