Куплю тебя. Дорого - Елена Рахманина

имя которой я так и не потрудилась запомнить.

Пока в мозгу всё проясняется после сна, в груди уже разворачивается настоящий ураган. Эта богатая сучка ударила меня. По щеке.

Дышу тяжело, как бык, выпущенный на арену. Пальцы конвульсивно сжимаются в кулаки.

– Боишься, что я чаще, чем ты, буду оказываться в его постели? – произношу первый пришедший в голову бред.

Губы расползаются в улыбке, когда я вижу её реакцию на мои слова. Растерянность и стыд. Значит, я попала в точку.

– Шалава, Ратмир мой, поняла? Он через день меняет таких шлюх, как ты. А я ему женой стану!

Она совершает шаг ко мне, толкает в грудь, и от неожиданности я падаю обратно на диван. Я и не подозревала, что кроткая кавказская девушка может вести себя подобным образом.

– Твой? Похоже, он не в курсе, – ловко перепрыгнув через спинку дивана, встала за него, как за щит, – от такой жены, как ты, он всегда будет гулять к таким, как я.

Меня несёт. Знаю это, но остановиться не могу. Всё равно что преградить путь товарному поеду, несущемуся на всех парах.

Девушку так ранят мои слова, что с каждой секундой контроля у неё становится всё меньше и меньше. Пробует перебраться через спинку дивана, как я, но мебель, не выдержав её веса, переворачивается. И она падает вместе с ней на пол.

На долю секунды во мне просыпается милосердие, и я протягиваю руку в попытке помочь встать. Но вместо того, чтобы её принять, она тянет к себе, опрокидывая меня на спину, а сама забирается сверху.

Мы с ней явно борцы разных весовых категорий. Она тяжелее и от этого сильнее. Зато я проворная, как уж.

Это не первая моя девчачья драка. В отличие от потасовок парней, у нас нет правил. И «племянница» пытается дотянуться наманикюренными пальчиками до моего лица с явным желанием его подпортить. А я отбиваюсь, как дикий тасманский дьявол. Забывая прикрыться. И чувствую, как острые ногти полосуют щёку. Жжёт, но мне пофиг.

Вырываюсь из её захвата и оказываюсь сверху. Мне хочется вернуть ей кое-что. Я замахиваюсь рукой в намерении дать пощёчину, но моё запястье ловят крепкие пальцы.

Оборачиваюсь и смотрю изумлёнными глазами на Ратмира. Не слышала, что кто-то вошёл.

Зрительный контакт длится всего секунду, а потом он тянет мою руку вверх, поднимая меня на ноги.

Все слова, крутившиеся на языке, замирают. Представляю, как всё выглядело со стороны. А «племянница» кривит рот и принимается рыдать в три ручья, блея имя Сабурова, как в молитве.

– Ратмир, – плачет крокодиловыми слезами, обращаясь к нему, – эта сумасшедшая на меня напала, когда я сделала ей замечание, что тут спать не стоит.

Она заходится в плаче. Её аж трясёт. И если бы я не знала правды, несомненно, поверила бы ей. Актёрская игра девушки вполне тянет на «Оскар».

Но мне не за что оправдываться. Особенно в ответ на явную ложь.

– Это неправда, – тихо произношу, ожидая справедливости от мужчины, – она ударила меня и оскорбила.

У меня нет желания заплакать. Лишь доказать свою правоту. Но на её фоне моя злость и спокойствие выглядят, как признание вины.

Задираю подбородок, жалея, что Сабуров значительно выше и я не могу подавить его своим ростом.

– Мадина, выйди.

Слова режут пуще ножа.

На короткий миг я замечаю торжество в её взгляде. Жаль, что она вовремя опомнилась и снова приняла вид покусанной лисой овцы.

– Серафима, ты забыла, какое положение занимаешь в этом доме? – чеканит Сабуров сквозь зубы.

Интонация его голоса строгая. Вкрадчивая.

И у меня почему-то от страха бегут мурашки по позвоночнику.

Я поднимаю подбородок ещё чуть выше и, сцепив челюсти, смотрю на него упрямо.

– И какое?

Пальцы Сабурова опускаются на собственную пряжку ремня, вызволяя из брюк. Я пялюсь на это действие ошарашенно. Недоуменно.

– Ты здесь всего лишь прислуга и должна угождать господам.

Каждое слово как удар плетью. Больнее полученной пять минут назад пощёчины. И обиднее в тысячу раз.

Может, крепостное право отменили, но неравенство социальных классов никуда не делось. Я внизу. А богатеи, подобные ему, единственная заслуга которых в том, что они удачно родились, наверху.

– Я должна вытирать пыль и мыть полы, – дерзко отвечаю, но голос меня подводит. От обиды во мне всё кипит и клокочет. – Но никому угождать не обязана.

Ратмир перехватывает меня одной рукой поперёк туловища, будто я вешу три кило. Не знаю, что он задумал, но отбиваюсь со всей силы, пытаясь заехать острыми локтями в его торс как можно больнее. Но это всё равно что голыми руками лупить по бетонной стене. Ноль реакции.

Глава 19

Усаживается на кресло и укладывает меня животом на колени. Держит ладонью, чтобы не рыпалась. Я на секунду замираю, догадываясь о его планах. И когда он задирает юбку и стягивает вниз колготки, осознаю, что меня ждёт порка.

Вслед идут трусы. Они вместе с колготками остаются в районе колен, стесняя движения.

В голове набатом бьёт пульс. Не могу поверить в то, что сейчас со мной происходит.

– Ты будешь себя хорошо вести, Серафима? – звучит до жути спокойный вопрос.

Никакой из моих ответов его не остановит. Уверена в этом, как в том, что завтра наступит утро.

– Иди к чёрту, извращенец!

Радуюсь, что в комнате полумрак. Но даже с таким освещением Ратмиру отлично видна моя задница, которая сейчас прямо под его носом.

Его пальцы ложатся на запястья не допуская лишних движений, и одновременно надавливают на спину. Мои попытки вырваться ни к чему не приводят.

Он не касается моей голой кожи, будто намеренно избегая. Только когда спускал вниз трусики, я ощутила касание его пальцев. Но такое техничное, словно разворачивал фантик от конфеты.

Первый удар сложенным пополам ремнём выбивает дух. Ошеломляет. Я не верила, что он пойдёт дальше, не думала, что поднимет руку. Ошиблась.

С уст против воли срывается крик. Мадина закрыла за собой дверь, но наверняка стоит и подслушивает.

И я прикусываю губу, чтобы не издавать звуков. Не доставить большего удовольствия палачу и зрителям.

Нежную кожу ягодиц печёт, и я с ужасом думаю о том, что может последовать ещё удар. Представляю, какая боль предстоит, если тяжёлый кожаный ремень пройдётся по тому же месту.

– Ты будешь послушной? – очередной вопрос, составленный из неизвестных мне слов.

Была бы я хорошей послушной девочкой, то исполняла бы приказы взрослых. Стала бы подстилкой для отчима, который нашёл бы в итоге способ манипулировать моим детским сознанием.

Продолжила бы испытывать болезненную привязанность к матери. Ведь она же меня родила. Мы одной крови. Родителей надо любить и почитать, какими бы они ни были.

Подставляла бы щёку в школе, когда меня обижали. И не выиграла бы ни одного соревнования, уступая соперницам.

Нет, я никогда не стану хорошей и послушной девочкой. Удобной другим.

– Не дождёшься, – шиплю сквозь стиснутые зубы.

От обиды