Волчья натура - Владимир Васильев

– Наручники давай!

Чеботарев на миг оцепенел, потом очнулся, переступил через парализованных и огляделся. Чьи-то ноги в тяжелых горных ботинках на рифленой подошве выглядывали из коридора. На диване, тяжело отдуваясь, сидел взъерошенный Герасим и хлебал воду прямо из графина. Бледный, как вата, Нестеренко хлопал по щекам растянувшегося перед диваном Богдана По. Глаза у того были совершенно остекленевшие. Над вторым Шарадниковым склонился подоспевший Шелухин.

– Два-два, – объявил Герасим, ненадолго отрываясь от графина. – Ловкие, черти, чуть один не проскочил…

– Герасим, – выдохнул Чеботарев и спрятал игломет в кобуру. – Положи Оскара на кроватку, а то у меня ноги что-то подгибаются…

Золотых как-то говорил Чеботареву, что командовать операцией куда труднее, чем просто быть одним из тех, кто вяжет намеченного объекта. Даже сознавая, что в следующую секунду тебя могут вырубить вместе с этим самым объектом, как только что Богдана По или здоровяка Бардтинова.

С некоторых пор Чеботарев ощутил истинность этих слов на собственной шкуре.

Ответственность. Одна из немногих вещей на свете, которую невозможно взвесить, но о которой все знают, что она очень тяжела.

Чеботарев поднял рацию и переключился на командный канал.

– Семеныч? Это Чеботарев. Взяли обоих. Без «фитилей», но По и Бардтинова выключили, причем Бардтинова свои же… Но в общем, на четыре с плюсом… Есть не тянуть. Выезжаем.

– Грузи их, ребята! – скомандовал он своим оперативникам. – Наших потом подберем.

* * *

В который раз Макс поглядел на чуть смазанный снимок: на бегу не очень удобно фотографировать. Узкий, словно каньон, двор, светлое пятно арки, и на его фоне – два силуэта. Снимал Макс с пояса, поэтому силуэты видны с непривычно низкой точки и кажутся очень высокими. Один – так вообще оглоблей кажется. Действительно высокий! Судя по очертаниям – дог. Второй похож на терьера или ризена, но на терьера больше. М-да, надо же, единственный снимок, и тот на фоне света, ни хрена не разглядишь.

Макс с сожалением вздохнул. Плотно его эти ребята в оборот взяли. И, главное, совершенно не пытались действовать скрытно, втихую. Прямо по центральной улице за ним бегали. Черт, может они все же сибиряки? У себя дома никто не прячется, зачем, скажите на милость, прятаться у себя дома?

Неужели он ошибся? По его расчетам, эти двое были агентами Балтии, и именно их поджидал на лавочке ныне покойный Карл Логан.

Конечно, никто не смог бы предвидеть события за двадцать лет. Как говорил пойнтер-связной, никто не сможет поручиться даже за нынешнее мгновение. И в том, что Логан окопался в Алзамае именно из-за маяка, тоже нельзя быть абсолютно уверенным. Не боялся же он, в конце концов, носить на пальце именной перстень Университета Хельсинки, хотя имя на Эдуарда Эрлихмана все же сменил. Интересно, как далеко он зашел в своих изысканиях? Если, конечно, разрабатывал именно эту тему. И вообще, видел ли он маяк? Координаты он, похоже, знал.

Неужели прибалты еще тогда, двадцать лет назад, что-то заподозрили и попытались раскопать? Ну, ладно, не двадцать, а восемнадцать, это не слишком меняет дело. А если так, почему все эти годы только Логан сиднем сидел в Алзамае и притворялся Эдуардом Эрлихманом? Впрочем, может он здесь и не один. Но пойнтер сказал, что больше никто не интересовался маяком. И даже не пытался приблизиться. Да и Эрлихман-Логан к нему не приближался, видимо, изучал издалека, с помощью селектоидов-эмпатов и дистанционной аппаратуры.

Макс взял со стола другую фотографию, и с минуту пристально вглядывался в удивленное лицо Логана. Снимок был сделан, наверное, в ту самую секунду, когда скорпион вонзал жало; яд еще не начал действовать и жертва почувствовала только болезненный укол. Миг перед смертью.

Так и не сумев ничего прочесть в этом взгляде, Макс разорвал обе фотографии на клочки и устроил в пепельнице миниатюрный крематорий. Пока обрывки фоток горели, с ножницами в руках подошел к щербатому зеркалу. С тяжким вздохом отхватил себе первый локон роскошной ухоженной шевелюры. Первый, второй, третий… А когда на голове остались только безобразные клочки, намылил все это безобразие, и принялся тщательно выбривать. Под ноль. Даже уши.

Еще час он провел под кварцевой лампой, придавая лысине естественно-загорелый оттенок.

Когда он снова подошел к зеркалу на него глядел худой и скуластый парень, которого Макс уже успел забыть. М-да. Наметанный глаз, конечно, в конце-концов распознает того самого вчерашнего волосатика. Обыватель же непременно решит, что перед ним другой человек. Ну и ладно.

Одежду Макс запихал в непрозрачный пакет и бросил в угол; придет час и пакет этот успокоится на какой-нибудь далекой свалке.

В крошечное оконце под самым потолком с любопытством заглядывал вечер.

«Подремлю», – решил Макс.

Ему предстояло насыщенное утро. А еще нужно унять панику в разбитом подсознании от сегодняшнего убийства. Макс не впервые убивал себе подобных. Но психика – слишком тонкая штука, чтобы не обращать внимания на ее фокусы. Нервный срыв может погубить в итоге все задание.

Макс лег на расстеленный спальник и сконцентрировался. И стал крупица за крупицей вытравливать из собственной души страх, растерянность и боль – все, что скопилось там за прошедшие после убийства Карла Логана часы.

* * *

Глубокой ночью Макса что-то разбудило: не то посторонний звук, не то верное чувство близкой опасности. Он открыл глаза и вслушался. Облюбованный подвальчик полнился ночью; где-то далеко с размеренностью метронома булькали водяные капли.

И все-таки, что-то было не так.

Чужаков он почувствовал через минуту. Почувствовал носом – но не запах тела, прически или оружия, как обычно, а непривычно стерильную безликую волну, которая текла от бесшумно передвигающихся людей. Они явно пользовались какой-то новомодной химией для уничтожения естественных запахов. Если бы Макс спал, он точно не обратил бы внимания на подобный запах.

Их было трое, это Макс понял мгновением позже. И они пока крались по соседнему подвальчику. Он так же бесшумно вскочил, подобрал свой бесценный шмотник, сунул туда ком спальника и шастьнул к лестнице. Конечно же, он спал одетым и обутым. Сколько раз эта привычка спасала? И не счесть, наверное.

На нижней ступеньке он ненадолго замер и прислушался-принюхался. Чужаки позади и не думали спешить: все так же размеренно скользили по подвалу, приближаясь к комнатенке, где прятался Макс. Как всегда в минуты опасности все чувства обострились: Макс неплохо видел в практически кромешней летней тьме, выбритые уши ловили каждый еле слышный шорох, а влажный, как у диких собак, нос читал запахи, словно книгу.

У выхода его ждали. Конечно, ждали, об этом можно было просто догадаться. Какой смысл ползти к его тупичку через весь подвал? Темный и заваленный всякой дрянью? Эти ребята явно знали, что Макс отследит гостей в подвале и бросится наутек. Прямо к ним в лапы. И гнали его, как волки зверя.

«Надо бы их сильно разочаровать, – подумал Макс. – Только как именно?»

Рука уже сама нашаривала в кармане шарик наступательного хемолюминофора. В запасе оставалось секунд десять, пока троица из подвала пересечет его клетушку и выйдет к лестнице.

Раздавив шарик ногтями, Макс швырнул его наружу и зажмурился. Мертвенная синяя вспышка забралась даже под зажмуренные веки. Он знал, что сейчас творится перед входом в подвальчик: шарик распух до размеров теннисного мяча и превратился в крошечное солнце. Народ из засады, скорее всего, трет руками невидящие глаза.

Пауза в три секунды; Макс напряг мышцы лица и заблокировал носовые пазухи. Волшебный шарик перестал сиять, он выжег люминофор дотла; теперь он с легким хлопком распался на множество комочков и выпустил наружу волну боевого, чрезвычайно активного феромона.

В тот же миг Макс рванулся вперед. Неясную фигуру, возникшую на пути, он сшиб коротким ударом локтя и скользнул влево от лестницы, к пролому в лысом заборе. Все колючки у пролома он заранее пообломал, чтоб можно было проскочить в эту дыру не оставляя клочков одежды.

Кто-то стоял на коленях рядом с дырой и действительно тер глаза. Макс мог ему только слегка посочувствовать. Это на час, не меньше.

Он, не глядя, нырнул в дыру. И сразу угодил в чьи-то цепкие объятия.

От человека, который его схватил, пахло еле-еле, той самой непонятной стерильной химией. Не будь у Макса искусственно восстановлено обоняние – он бы вообще не ощутил никакого запаха.

В следующую секунду кто-то вырвал из рук Макса шмотник; Макс наугад отмахнулся локтем и снова попал. Рядом сдавленно ухнули, но в тот же миг на голову обрушился сильнейший удар. Макс покачнулся, и тут же прилетело кулаком в лицо. Безжалостно, коротко и мощно. В голове мгновенно разорвалась бомба, и мир слегка поплыл.

«Еще один такой удар, – успел подумать Макс, – и все, пока…»