Темп - Камилл Бурникель

Гостеприимство. Слово, как его понимал Тобиас, восходило к мифологии, нынче такой же далекой, как и понятие «гость» в архаических обществах. Гостеприимство стало таким же «функциональным», как система вентиляции и наблюдения. Теперь уже не существовало гостеприимства как такового, а «регистрировались» прибытия — чтобы не сказать поступления. Накатывающиеся вдруг волны, сверхлегкие багажи и людские контингенты, прибывающие из Токио или из Цинцинати, из Чандигара или с берегов Эльбы, смесь из джинсов и кимоно, шортов и священнических ряс, укалей, пончо и мексиканских сомбреро. Зрелище скорее удручающее — как будто всех этих людей привез какой-нибудь самосвал и выгрузил посреди холла, где их встречают враждебные либо безразличные взгляды постояльцев, прибывших накануне, словно намеревающихся противопоставить им свое право первопоселенцев и, само собой разумеется, свои расовые предрассудки. Что ж, эти несчастные, которых так принимают, получат то, к чему стремились. Раз уж у них нет иных помыслов, кроме как обнаружить в номере душ, стакан для зубной щетки, обернутое в целлофан сиденье унитаза, нет иных опасений, кроме как услышать от организатора путешествия просьбу поселиться в номере с кем-то еще из группы В любом случае для них было важно не «поехать в…», а «быть съездившими в…». Поэтому они видели свое путешествие уже в прошедшем времени. Отсюда их равнодушие: они уверены, что горизонт памяти и многочисленные слайды, которое они увезут, в конечном счете вытеснят все случившиеся с ними в пути неприятности. Чудо — это отныне уже не прибытие, не очарование прибытия, например, в Венецию в гондоле, а самый последний скачок, самое последнее «уф», удивление и радость, что ты оказался целым и невредимым после подобного испытания.

Если взглянуть под этим углом, то название журнала лишалось своего смысла. Сейчас наблюдалась тенденция смешивать воедино все типы клиентуры, стирать роскошь, иерархию и индивидуальность каждого с помощью красочных ярлыков, которые наклеивают на них, как на недоразвитых или страдающих монголизмом детей, различные туристские агентства. Все идет в направлении демократизации отдыха, вплоть до сафари в Кении, путешествия по Меконгу или по Нилу. Больше никаких инкогнито, а только сплошная анонимная и «долларизированная» волна. Правда, подумав, приходишь к мысли: «А почему бы и нет, в конце концов?» Эта волна приносит с собой самородки, благодаря которым последним бастионам концерна удается в различных точках планеты бороться против развала и передачи в другие руки. Против исчезновения!

У Арама не было ни привычки, ни оснований задаваться вопросами о региональной либо планетарной политике концерна, тем более оспаривать ее. Он попытался организовать перестройку в старом мюнхенском «Ласнере», — который походил на импровизацию, созданную из остатков Херренхимзе и Линдерхофа, и был приобретен Тобиасом в разгар охватившей Германию депрессии, — так, чтобы устроить там звуконепроницаемые бюро, конференц-залы, оборудование техникой для синхронного перевода и усовершенствованными аудиовизуальными системами для проведения деловых встреч. Однако принадлежащие миру металла и стекла и полностью управляемые с помощью электроники структуры не приживаются в декорациях эпохи Вагнера и Людовика II. Его старания в этом направлении оказались напрасными, и мюнхенский филиал в конце концов перешел в другие руки. Поскольку тенденция казалась необратимой, то никто не подумал обратить на это его внимание, а он сам даже и не заметил, что понес на этом деле убытки. Разве не было для него самым главным, чтобы новая дирекция мюнхенского «Ласнера» сообщила ему, что его номер по-прежнему остается в его распоряжении?

Гостеприимство. Название продолжало раздражать сетчатку, как какая-нибудь неоновая реклама, мигающая в исступленном ритме. Эти люди определенно утратили почву под ногами. Они сражаются с пустотой. Гостеприимство… В этом есть что-то от «Сестер бедняков», от «Ночного приюта», от «Армии спасения»… Когда-то, во времена Паккарда, во времена хедива и раджей в белом спенсере, путешествовавших транзитом нерез Суэц и пересекавших, словно какие-то увешанные бриллиантами зомби, салоны «Каир-Ласнер-Эггера», — да, когда-то могло казаться полезным предлагать читателям «Таймса» или «Ревю де дё монд» эту дополнительную информацию, чтобы они не остались в неведении и знали, что великий Эскоффье становится на один сезон главным поваром в «Негреско», что Шарль Баэлер открывает новый отель в Ассуане или что герцогиня Орлеанская, проживавшая в Бад Рагаце, вывихнула себе лодыжку, поскользнувшись на подножке своей «виктории». И конечно же со стороны Тобиаса, сделавшего из этой брошюры информационный орган для всех участников Готской гостиничной программы, борьба была честной. Если на уровне отелей конкуренция действительно существовала, то она не простиралась до того, чтобы печатать только новости, интересующие исключительно его концерн, несший все расходы по изданию. Тобиас и его коллеги, должно быть, свято верили в существование Эльдорадо шикарного туризма, коего самыми естественными творцами и избранниками они были, что отвращало их от неприкрытой борьбы в пользу развития духа соревнования и качества.

Поскольку ожидание затягивалось, у Арама возник вопрос, компенсируются ли сейчас затраты на этот ежемесячник иллюзией того, что новая, преимущественно меняющаяся клиентура, уже не принадлежавшая к определенному, узнаваемому по титулам, состоянию и некоторым социальным кодам классу, способна благодаря такого рода чтению войти в нечто вроде большого клуба, предназначенного для happy feu,[31] вписывающихся в удивительное созвездие, неподвластное космическим ветрам и земной суете. «Смешно!» — подумал он.

А именно такого рода мифоманию был призван культивировать журнал «Гостеприимство». Возник настоящий вакуум между миром масс и статистических данных и этими абсурдными картинками, пытающимися благодаря фотомонтажу и утрированному хроматизму заставить поверить в существование нескольких райских островков, какого-то благословенного края, лишенного язв, защищенного от чумы, акул, тайфунов, более того, защищенного от господствующей идеологии, одним словом, некоего безоблачного мира, благодаря хитростям фотообъектива сохраняющего невинность первых дней творения.

Тут взгляд Арама упал на серию объявлений, которые сначала напомнили ему те предложения, которые обычно встречаются подколотыми к «Америкен Экспресс». На первый взгляд они, казалось, дисгармонизировали со всем остальным. А главное, в них царил, и совершенно неприкрыто, тот дух посредничества, за которым в прошлом обращались к посыльным, барменам, метрдотелям. Те, кто сменил прежних распорядителей, уже больше не считали необходимым казаться скромными или боязливыми. И хороший тон как таковой здесь был уже не чем иным, как притворством и двусмысленностью. Вне всякого сомнения, Тобиас перевернулся бы в своем гштадском порфировом мавзолее, доставь ему кто-нибудь эти объявления. Ему показалось бы скандальным не столько их содержание, сколько то, что они появились в его журнале. Как же быстро летит время. А в последнее десятилетие просто невероятно быстро. Время и ритм времени. Меняющийся параметр. Только на этот раз внезапно участился, передавая свой ритм метроному, человеческий пульс. Больше не существует ma non troppo.[32] Бешеный галоп, в котором все выставляют свои ягодицы. И тем не менее, даже несмотря на это, появление подобной информации в журнале, где, казалось, все было направлено на то, чтобы поддерживать марку фирмы, разумное использование денег и досуга, ошеломляло.

Он прочитал следующее: «American gentleman, 42 occasional visitor to Europe, wishes to correspond with attractive and witty ladies who may by occasional visitor to America. Will answer all letters and return all photos…».[33]

И это даже не был тон наивных матримониальных объявлений, а тон простого желания завязать контакты при минимальных усилиях. Или вот, среди прочих, такое объявление, еще более прозрачное: «I am a yong Persian female studentt (21). I love travelling. I would like travel through U. S. A. Please write to Box n 66. 73 ACCUEIL»…[34]

В этом контексте содержащийся в названии журнала оттенок «ретро» выглядел весьма двусмысленным, хотя отныне подобное толкование предполагалось и принималось. Следующая фаза должна предполагать, что в разделе девушек кандидаты будут указывать объем бедер и груди, а в отделе мужчин — размеры пениса. Все это казалось скорее забавным. Однако что общего между Тобиасом с его журналом и подобным промыслом? Подобные предложения, опрокидывая ход времени, отсылали все эти новые отели с кондиционированным воздухом и огромными площадями к дурной репутации этой профессии от самых ее истоков: когда постоялый двор был не чем иным, как лупанарием, вертепом, дурным местом. Это лишний раз подтверждает, что одно и то же слово может означать разные вещи.