Собаки и другие люди - Захар Прилепин

петух.

…С тех пор мы не разговаривали год.

* * *

В следующем феврале, во второй уже половине, моя дочка явилась с прогулки загадочной.

– А знаешь, где я была? – протянула она.

– Где же? – спросил я.

– У Никанора, – твёрдо сказала она.

– У дяди Никанора Никифоровича, – машинально поправил я. – И чего ты там делала?

– К нему дочь приехала.

– Да что ты.

– Да. И позвала меня в гости.

– Она же старше тебя.

– Ненамного. Всего на десять лет.

– Действительно. И дядя Никанор Никифорович был дома?

– Нет, его не было. Но мы смотрели альбомы, где они с женой молодые. Они были красивые. И у неё фата была. А у него – медали.

– Какие ещё медали?

– Дочка сказала, что он был на войне. И был ранен. И попал в плен. И сидел… Забыла.

– В зиндане, – догадался я.

– Да. Не знаю, что это. Что это?

– Зиндан? Это… плохое место, – озадаченно ответил я.

– Потом он принёс нам молока.

– Его же не было дома.

– Сначала его не было. Потом он был.

* * *

Следующим утром, как обычно, мы шли мимо дома Никанора Никифоровича с Ниггой на прогулку.

Мы всегда ходили в одно и то же время – и, думаю, это помогало ему месяцами не встречаться со мной. Так я опытным путём выяснил, что люди могут бесконечно долго избегать друг друга, имея общий забор.

Жена к нему приезжала всё чаще, но, удивительно, он вовсе перестал кричать на неё, словно все громкие слова у него закончились, а остались совсем тихие, и тех было немного.

Я даже стал забывать, как он выглядел.

Давно уже было не до него, а вчера и вовсе всю страну настигло оглушительное известие.

Я думал об этом не переставая.

Нигга слышал мою задумчивость – и вёл себя с предельным тактом, словно это не я вёл его на прогулку, а он меня.

За спиной почти бесшумно раскрылась калитка – и, размахивая руками, будто бы выпал Никанор Никифорович.

Он, казалось, начал с того же места, на котором мы остановились в тот раз, доедая копчёного окуня.

– …случилось же! – говорил он, улыбаясь, и тут же смахивая слезу. – Сколько терпели, сколько мучились!.. Сколько душ загубили эти ироды!.. А ведь бывает и предел русскому терпению! И пошли колонны, и – да?.. Броня крепка, и танки наши… танки! Ой, что будет, господи прости. Что будет…

Он распахнул руки – и вдруг мы обнялись.

Нигга бесстрастно смотрел на нас.

Чёрные смородины его не двигались.

Дремучий Кержак

Заводчики тибетского мастифа проживали в дальнем провинциальном городке.

Домашние настроили меня сурово: щенки боятся автомобилей. Он будет скулить всю дорогу. Его непременно укачает и несколько раз стошнит. Он распсихуется и начнёт рваться наружу, развозя по сиденьям всё, что с ним уже случилось.

Поэтому как минимум не гони, а то разобьёшься и погубишь щенка, выговаривала мне жена.

Купи миску под воду – в машине жарко, и он захочет пить, сказала она.

Несколько раз остановись, пусть погуляет: щенок не выдержит такого длинного, в семь часов, переезда.

И устели всё огромными салфетками. Едва ли это поможет, всё равно потом машину отмывать, но всё-таки сам щенок не так угваздается.

Сделал всё как велели: закупил салфеток и марли. Железная миска блистала как тевтонский шлем. Заготовил канистру чистейшей воды. Купил несколько собачьих игрушек – ну, знаете, эти резиновые кости и всякая, издающая мерзкий писк, добыча. Прежние наши собаки обожали с этим возиться.

…Заводчики обретались на какой-то дальней, запутавшей мой навигатор улочке – я уже почти потерялся, но, остановив машину, чтоб спросить у прохожей бабушки, где это, – сразу осёкся.

О месте расположения питомника наверняка знала вся округа.

Наискосок от того места, где я притормозил, с обнесённого двухметровым глухим забором участка раздавался кромешный лай, казалось, ста собак одновременно.

– Мне туда, – весело сказал я прохожей бабушке, всё ещё ожидавшей моего вопроса, и указал кивком направление.

– Горите в аду, – пожелала мне она.

– Бабушка местная, – пояснил я сам себе вслух, поднимая стекло и чувствуя щекой ласковый майский ветерок.

* * *

Автоматические ворота мне открыли только после телефонного звонка – и сразу же, я едва успел заехать, начали закрывать.

Во дворе уже дожидались заводчики – муж и жена с контуженым выражением лиц. Они рассеянно улыбались.

Вокруг, показалось мне, лаяло всё – включая деревья, трубу на крыше, стоявшую вверх веником метлу и открытый капот их автомобиля.

Сквозь длинный коридор, навстречу нарастающему лаю – хотя предел, казалось, был достигнут ещё во дворе, – мы прошли в комнату, предназначавшуюся, судя по всему, для приёма покупателей.

Одновременно комната служила местом содержания ещё некоторого количества собак самых разных пород.

Разделяли собак – предметы мебели.

За диваном кружили трое довольно крупных бультерьеров – ещё не взрослых, но уже не щенков. Меня усадили как раз на этот диван, и, не слишком довольный соседством, я отодвинулся в самый дальний край.

С той стороны, куда я передвинулся, также весьма условно отделённый комодом, сидел французский бульдог и смотрел на меня пристально, словно на опознании.

Из-под стола явился йоркширский терьер и сел возле моих ног, подняв вопросительный нос.

Позади стола тоже кто-то, невидимый мне, суетился когтями по полу, издавая частый, с металлическим подвизгиванием лай.

Хозяева уселись напротив меня на довольно неудобные табуретки.

Муж по-прежнему вглядывался в меня с улыбкой, словно ожидая рассказа о том, как я добрался. Жена смотрела уже без улыбки, но будто с печальным пониманием того положения, в котором я оказался. О нём, судя по всему, мне ещё предстояло узнать.

«Сейчас они скажут, что щенка тибетского мастифа у них нет, и предложат мне двух бультерьеров по той же цене. И этого йоркширского гнома в придачу», – подумал я с лёгкой тоской.

Общаться мы решительно не могли: я уверенно предполагал, что сейчас мне придётся изо всех сил кричать.

Поэтому я добродушно развёл руками: «…ну, вот приехал».

Муж радостно кивнул: отлично, отлично!

Общение налаживается, понял я. Что бы ещё такое сообщить им.

Я посмотрел на свои руки: выручайте! Какое слово вы ещё выучили.

Явилась спонтанная мысль поднять в знак дополнительного приветствия раскрытую ладонь, но я тут же испугался, что меня поймут превратно: например, как желание приобрести сразу пять собак.

Наконец,