Охота на зайца. Комедия неудачников - Тонино Бенаквиста

— Ладно, надо спешить, — говорю я Ришару. — Тот тип внизу из банды одного подонка, а мы с соней по другую сторону, так что не перепутай, надо, чтобы…

— Соня?

— Мой заяц. Я должен спрятать его до Парижа. У меня на это очень серьезные причины, правда не те, что я тебе говорил. Он дурак и больной.

— Чем больной?

— Говорит, что смерть подхватил.

Мы входим без стука. Соня слегка приподнимает голову с подушки.

— Сваливаем отсюда, Жан–Шарль. Брандебург кое–кого поставил внизу. Одного нескромного анонима. Нарочито нескромного. Это чтобы нас с вами подтолкнуть к размышлению. Они не намерены выпускать вас из рук.

Жду их реакции. Соня должен бы тихонько забулькать от беспокойства, а Ришар проворчать: «Объясните мне наконец, что тут за чертовщина творится!» Но ничего подобного. Мой напор и нервозность извратили всю логику поведения.

— Есть идея, где его можно спрятать? — спрашиваю я у Ришара. — Чтобы он мог поспать, а? Вы ведь пока еле живы? — обращаюсь я к соне.

— Да. — Вместо ответа он роняет голову на подушку.

— Видал, Ришар? На него нельзя рассчитывать.

— Успокойся, Антуан. Несешь какую–то околесицу. Я тебя не понимаю.

— Скажи мне, куда его спрятать! В спокойном месте, под крышей, где никто не сможет его найти.

— Может, в железнодорожном клубе?

В клубе?.. Ну да… В клубе Ferrovie dello Stato есть спальное помещение, предназначенное исключительно для нашего брата. Пока компания не заключила договор с гостиницей, мы ходили спать туда. Шесть тысяч лир место, достаточно показать свое удостоверение. Находится это на вокзале, рядом с конторой «Спальных вагонов» и гардеробной F.S. Но как туда добраться, минуя засаду?

— Есть тут другой выход?

— Нету. Никакого, — замечает Ришар.

Верно, я и забыл про эту чертову лестницу, которая ведет прямо на улицу. Нельзя отсюда выйти иначе, как через дверь с табличкой «completo»[29] и самоклейкой VISA. Жан–Шарль по–прежнему лежит на своей постели и все больше и больше становится похож на дезертира.

— В общем, насколько мне позволено понять, твоя проблема, Антуан, в том, чтобы уложить вот этого на койку в клубе, но так, чтобы тот, внизу, не видел, как он отсюда выходит.

— Вот именно.

— Ну, тогда самая большая проблема — это убедить его принять вертикальное положение. Потому что все твои слова ему до лампочки.

— И как же быть?

— Пока в точности не знаю, но такое с нами сто раз в поездах случалось. Как поступают обычно, чтобы избежать подсадки или задержать контролера?

Отвлекающий маневр. Делается это часто, но в разных обстоятельствах. Определенного рецепта нет, обходишься подручными средствами.

Но мысль далеко не глупа. В любом случае они знают, что соня со мной, настоящее свидание состоится в поезде. Но сейчас мне нельзя оставлять его в отеле, они предприимчивы и способны на многое, что уже доказали; у них есть средства, деньги, организация, стоит только посмотреть, с какой легкостью они перемещаются по европейской территории. А скоро границ вообще не будет. Отличная идея, Европа…

— Мне кажется, я знаю, что мы сделаем. Ришар, кто из нас лучше говорит по–итальянски?

— Я.

— Точно. Тогда звонишь по телефону в кафе напротив, пантера наверняка знает номер или даст тебе справочник. К тому же против тебя она ничего не имеет, посмотри, остыла ли она, успокой… Как только дозвонишься до кафе, попросишь позвать к телефону господина в красном, который сидит один на террасе, — мол, это от синьора Брандебурга. А когда он возьмет трубку, заговоришь с ним по–итальянски, чтобы выиграть время, что–нибудь вроде: «Ожидайте, соединяю…»

— Он издалека должен звонить, этот тип?

— Нет, он сейчас в Венеции, но это ничего не значит, мы им воспользуемся, только чтобы выиграть десять секунд, вот и все.

— Ну… Обычно ты вынуждаешь меня делать эти глупости в рейсе.

— О'кей. Так ты сделаешь?

У меня впечатление, что его это даже забавляет. Конечно, он скажет «да», но как он это скажет?

— Нет. Нет и нет. Разве что мы договоримся. Это ведь чего–то стоит? Возьмешь себе все мои побудки до Дижона в течение месяца.

— Ладно, но только не завтра.

— О'кей, идет. Спустишься через три минуты. Держи, тебе это понадобится.

Прежде чем выйти, он протягивает мне свое удостоверение проводника. Понял… Уговор так уговор, все честно. В любом случае плата за это недорогая, я ведь завтра увольняюсь.

— Поднимайтесь и кончайте ваши ребячества, сейчас не время. Я отведу вас в другое место. Там тоже будет постель.

— Я есть хочу, — заявляет он, высовывая нос из–под одеяла. — Кажется, меня немного лихорадит.

— Это серьезно?

— Нет, я пока принимаю свое лекарство и сплю. Похоже, в моем теле идет какая–то ужасная борьба…

— Объясните мне это чуть позже. Подъем!

Коридор. У Ришара телефонная трубка в руке.

— За ним уже пошли, — говорит он, — как только подойдет — отчаливайте.

Пантера смотрит, как мы проходим, я даже не знаю, успокаивает ее это или нет. По крайней мере, сегодня она нас избавила от своего излюбленного вопроса: «Е bella Parigi?»

Ришар поднимает руку. Мы бросаемся вперед, опустив голову, я скатываюсь по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Жан–Шарль еле за мной поспевает. Снаружи мы делаем крутой вираж, не поворачивая головы к террасе. У нашего хаотического бега дистанция метров пятьдесят — как раз до вокзала. Жан–Шарль вполне понял маневр: едва мы домчались до конца улицы, как он спрятался за углом, чтобы перевести дух.

— Я… я дорого плачу… за каждое усилие.

И тут впервые после десяти секунд беготни — сущий пустяк для двух пацанов и одной рогатки — до меня доходит, что передо мной тело, которое не слишком хорошо функционирует.

— Ну так через две минуты завалитесь на боковую. Уже почти дошли.

В железнодорожном клубе полумрак, а в холле дортуара по–прежнему пусто. Ночных поездов, кроме двести двадцать третьего, не так уж много. Обстановка больничная — белые стены, белые облупившиеся кровати, кувшин с водой. Простыни и одеяла, сложенные квадратиком, добавляют казарменного духу. На вахте все та же маленькая дама, что и раньше, с вязанием в руках и рядом с ведром, пахнущим жавелевой водой. Я прошу Жан–Шарля присесть пока в уголке подальше.

— Французские проводники?

— Да, нас двое.

— Давненько вы не появлялись. Вы разве больше не у Милио?

Превосходный венецианский выговор, чуть жалобный перестук согласных, тоническое ударение неизменно на последнем слоге.

— Нет, знаете, со всеми этими туристами там невозможно выспаться, не то что здесь.

Она делает жест рукой, давая понять, что уж она–то знает. На этот раз мне даже не понадобилось лгать, я слышал от многих коллег, особенно от кондукторов, что они не могут спать в городе и поэтому предпочитают брать койку здесь. Я протягиваю ей два удостоверения, она переписывает их номера. Когда плачу двенадцать тысяч лир, она спрашивает, нужен ли мне дополнительно душ. Нет, спасибо. Комнаты четыре и шесть. Я забираю оба удостоверения, прежде чем она полюбопытствует взглянуть на фото. Тщетная предосторожность. Еще ни разу не видел, чтобы она это сделала.

Пристраиваю соню на койку в четвертом.

— Вот харчи и будильник. Есть кувшин и водопроводный кран. До скорого.

— Сейчас… я хочу позвонить жене… У вас монетки не найдется?

Не успев отказаться, бросаю немного мелочи на тумбочку у изголовья. Потом выхожу, не слушая, что он там бормочет, даже не посмотрев, как он выглядит и есть ли у него температура или нет. Не надо мне слишком в это вникать.

— Где тут найти хорошую маленькую пиццерию? — спрашиваю я у дамы, отложившей свое вязание ради половой тряпки.

— Хорошую? Не знаю. Не тратьте попусту ваши денежки, идите лучше в железнодорожную столовую.

Зачем я об этом спросил? Чтобы оправдать свой слишком поспешный уход? Главное сейчас — не поддаваться разрастающейся паранойе. Но в любом случае я запомню ее совет насчет столовой.

На вокзале нос к носу сталкиваюсь с Восточным экспрессом, уже готовым принять парочки американских пенсионеров. Красный ковер, правда, еще не постелили. Приподнявшись на цыпочках, заглядываю в купе. Сплошное лакированное дерево, изящные кружевные занавески, маленький абажур, распространяющий розовый свет. Бар с пианино. Ресторан. Другие купе. В одном из них вижу молодого человека, с силой трущего оконное стекло.

— Вы говорите по–французски? — спрашиваю я его, задрав голову.

— Я француз.

— Я ваш коллега, проводник СВ. Давно хотел узнать, как тут работается, в люксовых поездах. Стоит оно того?

— Насчет бабок?

— Ну, не только. Насчет самой работы, насчет публики, насчет обстановки вообще.

— Каторга. Лучше оставайся там, где ты есть. А здесь каторга. Куча придурков со своими ярлыками и шляпами. Выкладывают лимон старыми за поездку, а потом никак дрыхнуть не улягутся… усекаешь? У вас там, кстати, места не найдется?