Черепаха Тарази - Тимур Пулатов

- Я помогу вам, - волнуясь, проговорил Абитай и дрожащими руками взял панцирь за край. Он не спускал глаз с черепахи и, видно, очень хотел услышать что-нибудь от нее в ответ. Он уже даже готов был просить у нее прощения за столь вызывающее поведение - ведь он мучил беднягу, пугал саблей. Но черепаха молча и горделиво сделала еще шаг и так поклонилась, что невольно задела мордой плечо Абитая. - Ничего, ничего, - пробормотал смущенный Абитай, извиняя черепаху за столь неуклюжий выпад, и пошел боком, вдоль стены, помогая ей.

Всю жизнь чувствуя себя ущемленным на господской службе, Абитай вдруг проникся к черепахе - существу столь же несчастному - братским состраданием.

Наши тестудологи наблюдали за всей этой трогательной картиной, понимая, что Абитай, одинокий и чужой в их ученом обществе, наконец нашел себе собеседника и приятеля, несмотря на весь его нелепый вид.

- Отнесите, пожалуйста, в мою комнату, - крикнул им Тарази, но те, кажется, не слышали, ибо Абитай что-то доверительно шептал черепахе, был сама деликатность и очень боялся хоть чем-нибудь обидеть приятеля...

II

- Когда вы впервые заметили в своем теле изменения, Бессаз? - сухо спросил Тарази.

Армон, возбужденный, сидел с ним рядом. Абитая же, проявившего столь неожиданную сентиментальность к говорящей черепахе, тестудологи отправили в город за покупками.

Вопрос этот повторялся уже несколько раз, вчера, сегодня утром, но черепаха упрямилась, не желая рассказывать.

Посаженная в кресло, она бормотала что-то непонятное, говорила, что не помнит, вытирала поминутно пот, выступавший на ее сконфуженной морде, вскакивала с места, ощупывала недовольно хвост, делая вид, что хвост мешает ей сидеть и сосредоточиться.

Спокойный и даже равнодушный Тарази вдруг вышел из себя и, топнув ногой, в сердцах выругался, называя черепаху "колбасой, начиненной винегретом, который не переварит ни один здоровый желудок".

- Черт бы вас побрал! - добавил он к своему красочному сравнению. Все это нам нужно не ради бабского любопытства! Когда мы узнаем, как вы из порядочного человека превратились в столь поганую колбасу, нам будет легче снова сделать из вас прежнего Бессаза... полного сил, любимца женщин, лакомым кусочком жизни... Или вы не хотите... женщин... и думаете навсегда оставаться животным?

Эти доводы, кажется, подействовали на черепаху, и она пробормотала:

- Не знаю... бывают обстоятельства, когда лучше оставаться животным...

- Вот! Вот! И вы, дружок, философ... Так какие же это обстоятельства?!

Но черепаха снова упорно замолчала, будто не желая вообще открывать пасть.

И Тарази решил прибегнуть к крайней мере, которую он долго скрывал, надеясь на миролюбивый исход.

- Будете молчать - выставлю вас за ворота в таком виде, - пригрозил он. - И пусть в городе узнают о говорящей черепахе. Вы понимаете, чем вам это грозит?!

Последний довод, кажется, подействовал на черепаху, и она призадумалась. Затем встала и поправила пояс, которым хвост ее был привязан к спине, чтобы удобно было сидеть.

Тарази добавил для пущей убедительности:

- Поверьте, мы не станем вас наказывать, даже если узнаем, что вы совершили чудовищное преступление... Вы уже наказаны... И еще... если мы не сможем продолжать лечение, вы снова потеряете речь и покроетесь новым панцирем. Мы пропустили через ваши сосуды лишь треть крови из того количества, которое нужно для полного избавления. И чистая кровь будет разбавлена и испорчена той дурной животной кровью, которая течет в ваших жилах...

- В таком случае... - пробормотала черепаха, ерзая в кресле и вздыхая, - я расскажу все как было... Но прошу - не говорите со мной повелительным тоном. Я ничего не боюсь. В первые дни мне было ужасно тяжело, теперь я свыкся. И не боюсь ни вас, Тарази-хан, ни вашего стражника, ибо сказал себе "будь что будет". - И только после этого краткого предупреждения Бессаз начал: - Впервые я заметил, что тело мое меняется год назад, - сначала стала твердеть спина и расти хвост...

Тарази почему-то был уверен, что вспоминать об этом она будет спокойно, как о чем-то далеком, остывшем, и очень удивился, когда черепаха, рассказывая, машинально пощупала спину, но, убедившись, что теперь она гладкая, попыталась через силу улыбнуться.

Не в силах собраться с мыслями, чтобы рассказывать дальше, она посмотрела на слушателей, ожидая, что, может быть, они помогут ей встречными вопросами.

Но Тарази молчал, бесстрастно глядя ей в глаза.

Подражая во всем учителю, и Армон делал вид, что и он не проявляет особого интереса к рассказу, поэтому черепаха успокоилась, решив, что раз тестудологи не поторапливают ее, не подозревают в обмане и подвохе, то сам факт случившегося с ней танасуха считают чем-то нормальным, часто встречающимся в жизни явлением, - а это как бы защищало черепаху и давало ей надежду на то, что не будет она отдана в руки правосудия.

..Детские и юношеские годы нашего героя не были особенно ничем примечательны, и Тарази обратил внимание лишь на болезненность Бессаза, перенесшего в те годы и малярию, и желтуху, и корь, к тому же часто страдавшего приступами суставных болей. Он слушал, временами расслабляясь и скучая, затем, как бы очнувшись, останавливался на какой-нибудь мелочи и просил повторить, к примеру, он подробно расспросил о болях в суставах, которые, начавшись в ногах, со временем беспокоили уже и в позвоночнике...

- И что же лекари? - поинтересовался Тарази.

- Одни говорили, что это собирается соль в костях, другие советовали прикладывать к больным местам толченые орехи с ртутью... - ответил Бессаз, досадливо заметив, что, задав вопрос, Тарази потерял к нему интерес и сидел, развалившись в кресле, будто дремал.

Но вот рассказ стал мало-помалу привлекать внимание Тарази, и он особенно сделался внимательным после того, как Бессаз сказал, что в двадцать пять лет был с опозданием отдан на учебу в мазхаб [Мазхаб - школа мусульманского права], но ленился, валял дурака, и отец, человек практичный, решил: пусть он поработает помощником городского судьи без того, чтобы забивать свою голову наукой.

Отец Бессаза содержал большой постоялый двор в очень доходном месте, у базара, так что все эта годы Бессаз провел беспечно, охотился с друзьями, волочился за женщинами, ибо профессия отца - торговля - не привлекала его. Отец не очень настаивал, не нажимал, жалея сына, частенько лежащего больным. Только любил он повторять тоном обреченным, горьким:

- В кого ты уродился таким наивным? Да и болезнь смягчила твой нрав, сделала добрым. Боюсь, после моей смерти ты промотаешь все мое состояние и пойдешь с посохом по миру...

Девятилетним мальчиком Бессаз впервые влюбился в особу семнадцати лет, которая была дочерью его дяди, но не помнит уже, хороша ли она была собой. Помнит только, что, едва видел ее, не мог слова вымолвить от смущения, убегал в свою комнату и ночами плакал и все воображал, как она, жалеючи, гладит его и целует...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});