Неправильная училка - Елена Гром

стала?

— Я не тупая. — говорю сквозь зубы. Он не имеет права. Не имеет!

— Тупая, если вместо того, чтобы попросить у меня помощи, решила просто сбежать и стать преступницей.

Я открываю рот, чтобы возмутиться. Потом закрываю. Я даже не подумала, что он в принципе способен мне помочь. Я думала он — просто сын богатого отца, который способен только угрожать.

Но вместо того, чтобы оскорбить его, спрашиваю.

— И ты бы помог, просто так?

Он сжимает челюсти.

— Может и не просто так, но неужели мой член хуже тюремной камеры, а? Или шанс вообще сына своего не увидеть. Как ты вообще допустила, чтобы он оказался в приюте.

— Потому что приехала в вашу долбанную страну, потому что здесь все оказывается пиздец какие моралисты, потому что у меня выбора не было!

— Не ори, он только уснул. Второй раз я этот вой не выдержу.

— Тебя никто и не просит.

— Блядь, Аврора! — он выкидает сигарету и подлетает ко мне, Но тормозит из-за малыша. Наверняка бы вцепился в меня. А сейчас просто засунул руки в карманы, словно сдерживая себя, и смотрит мрачно, зло. — Ну ты откуда такая борзая, а? Иногда, только иногда нужно просто быть бабой, которой нужна помощь, а свою феминистскую херню засунуть в задницу.

— Тебе?

— Моя задница давно в твоем полном распоряжении, а ты по стране бегаешь. Ну и куда бы ты рванула, к матери, которая тебя выгнала?

— В Новосибирск.

— Пиздец. Жопу морозить?

— Да какое тебе дело до моей жопы?!

— Я представь, каждый день этот вопрос себе задаю, — выдаёт он, трет лицо и с пренебрежением смотрит на малыша. Да уж, он явно не любит детей. — Тебя не трогали?

— В смысле?

— Больно тебе никто не сделал?! — нетерпеливо орет, но тут же успокаивается.

— Нет, нет вроде. Просто выходить не давали, а Мишка голодный был.

— Ясно, — он поднимает сумку с принадлежностями для ребенка, с брезгливостью сует туда детскую кружку и закидывает на плечо. — Погнали.

— Куда. — я даже не знаю, что теперь от него ждать.

— А тебе не похуй ли? Или здесь хочешь остаться, сына лишиться?

— Ты меня снова шантажируешь!

— Я еще даже не начинал. Шевелись, давай, — поднимает он меня за локоть, от чего по телу мурашки дурацкие бегут. Я его ненавидеть должна, ведь он сам — автор ситуации. Но, черт возьми, от облегчения, что он здесь, что он помогает, голова кружится.

— Ты реально сможешь мне помочь? — спрашиваю тихо, пока мы идём по отделению на выход.

— Завтра получишь документы на своего пацана.

Я даже торможу, но не хочу радоваться, просто поджимаю губы, чтобы не начать улыбаться. Вопрос лишь в том, что он хочет взамен.

— А что получишь ты?

— Я получу самый долгий минет в своей жизни, правда, Аврора?

Ну конечно. Благородство — это не про него. Но ради сына и возможности быть с ним, я готова на все.

— И все? Только минет?

— Это только начало, Аврора. Живее.

Он подталкивает меня к машине, возле которой ругаются Андрей с Алиной. Мы с ней тут же садимся сзади, а мужчины — спереди. Переглядываемся и вздыхаем. А сколько было планов. А теперь что? Ну у меня будет сын, ладно, а у неё опять отношения, из которых ей никогда не вырваться. Теперь то Андрей точно запрет ее и уже не даст свободы.

Глава 19.

Я прижимаю к себе Мишку, посматривая то на притихшую Алинку, то на Распутина, который за час дороги не сказал ни слова, только стиснул зубы, когда я попросила не гнать под двести километров. Он бросил на меня лишь взгляд, но скорость снизил до ста.

Теперь я не знаю, что от него ждать. Ну ладно, я никогда не знала. Он говорит, что хочет помочь с сыном, и требует за это полный доступ к моему телу. И обзывает дурой, потому что не пришла к нему раньше. Но разве я могла даже подумать, что он будет за меня впрягаться. Или даже за мое тело. Решить вопрос с полицией — это тебе не крутой тачке разъезжать, тут нужные реальные связи. Причем не только его отца, но и личные Платона.

— И что, нас просто так отпустили? — все — таки не выдержала Алина. Она еще та болтушка. Но рядом с ней всегда бьет положительной энергетикой. Может быть, поэтому, когда она попалась мне на улице, сбежавшая от своих опекунов, я не смогла не приютить ее.

— А ты бы хотела в камере посидеть пару суток, — злится Платон, теснее сжимая руль и еле — еле сдерживая себя, чтобы не втопить сильнее.

— Нет конечно, просто непонятно, почему тогда ты не помог Авроре раньше, зачем вообще потребовалось…

— Алина, — предупреждаю, но поздно. Скорость уже набрана и остановиться резко — это убить себя.

— А может быть потому, что Аврора как идиотка молчала, что ей требуется помощь?

Ах вот как?

— А когда мне было говорить? Когда ты меня шантажировал или когда обзывал сукой, потому что считал, что я чуть ли не порнозвезда.

— Ты не очень старалась меня переубедить?

— И еще больше передо тобой унижаться?! Ты бы в жизни мне не поверил! Как вообще можно было подумать, что я сама сдала свего ребенка в детский дом?! Тебя растили звери?!

— Меня растили нормальные родители, а у тебя проблемы с русским, если даже не попыталась дать понять, что тебе нужна помощь! Ради, блядь сына!

— Ну точно, и сейчас, чтобы растить сына,