АНТИ-Стариков. Почему история все-таки наука - Петр Балаев

Тем не менее, боевые действия армии, которой он командовал, можно назвать только очень успешными, оборона австрийцев была быстро прорвана, и наступление развивалось успешно. И здесь Брусилова схватили за воротник: стоять! Его сразу же оставили без подкреплений.

«Должен признать, что я до настоящего времени не могу никак понять такое странное, ничем не объяснимое отношение к моей армии, которое могло иметь крайне тяжелые и печальные последствия не только для нее, но и для всего Юго-Западного фронта. Мне и до сего дня не удалось узнать, какие соображения в данном случае руководили генералом Ивановым и бывшим тогда его начальником штаба генералом Алексеевым. В войсках моих ходили чрезвычайно тяжелые пересуды. Мне передавали, что в штабе Юзфронта было обычно выражение: «Брусилов выкрутится» или «Пусть выкручивается». Это, конечно, сплетня, но характерная сплетня, и не следовало шутить с народным негодованием, давая повод к таким сплетням. Ведь масса солдатская прислушивалась к этим разговорам и добавляла от себя: «Конечно, генерал выкрутится, да только нашей кровью и костями». Бодрости духа, столь необходимой во время войны, это не прибавляло».

Это Алексей Алексеевич лукавит слегка, сплетни он отметает, но сказать прямо не может, что ему просто не давали Карпаты от противника очистить.

А вот как, не отдавая ему приказа на переход к обороне, вынудили фактически к ней перейти:

«Неизменно уменьшавшееся количество отпускаемых огнестрельных припасов меня очень беспокоило. У меня оставалось на орудие не свыше 200 выстрелов. Я старался добиться сведений, когда же можно будет рассчитывать на более обильное снабжение снарядами и патронами, и, к моему отчаянию, был извещен из штаба фронта, что ожидать улучшения в этой области едва ли можно ранее поздней осени того же 1915 года, да и то это были обещания, в которых не было никакой уверенности. С тем ничтожным количеством огнестрельных припасов, которые имелись у меня в распоряжении, при безнадежности получения их в достаточном количестве было совершенно бесполезно вести активные действия для выхода на Венгерскую равнину. В сущности, огнестрельных припасов у меня могло хватить лишь на одно сражение, а затем армия оказалась бы в совершенно беспомощном положении при невозможности дальнейшего продвижения и крайней затруднительности обратного перехода через Карпатский горный хребет при наличии одного лишь холодного оружия. Поэтому я не стал добиваться дальнейших успехов на моем фронте, наблюдая лишь за тем, чтобы держаться на своих местах с возможно меньшими потерями. Я об этом своем решении не доносил и войскам не объявлял, но выполнял этот план действий как наиболее целесообразный при данной обстановке».

Наше командование само не дало развиться русскому наступлению после взятия Перемышля. И это, заметьте, еще только в начале войны! В штабах одни шпионы австрийские были? Или как это еще можно объяснить, как не намек генералам на переход к позиционной войне?

В 1916 году Алексея Алексеевича назначают командующим Юго-Западным фронтом, и у него состоялся разговор после назначения с царем. Вот фрагмент этого разговора:

«Я ему ответил, что имею доклад, и весьма серьезный, заключающийся в следующем: в штабе фронта я узнал, что мой предшественник категорически донес в Ставку, что войска Юго-Западного фронта не в состоянии наступать, а могут только обороняться. Я лично не согласен с этим мнением; напротив, я твердо убежден, что ныне вверенные мне армии после нескольких месяцев отдыха и подготовительной работы находятся во всех отношениях в отличном состоянии, обладают высоким боевым духом и к 1 мая будут готовы к наступлению, а потому я настоятельно прошу предоставления мне инициативы действий, конечно, согласованно с остальными фронтами. Если же мнение, что Юго-Западный фронт не в состоянии наступать, превозможет, и мое мнение не будет уважено, как главного ответственного лица в этом деле, то в таком случае мое пребывание на посту главнокомандующего не только бесполезно, но и вредно, и в этом случае прошу меня сменить.

Государя несколько передернуло, вероятно, вследствие столь резкого и категорического моего заявления…»

Понимаете, монарха от чего передернуло? От непонимания новым командующим, что РАНО! Рано наступать! Всему свое время, и когда это время приходит, то никто мешать не будет:

«11 мая я получил телеграмму начальника штаба Верховного главнокомандующего, в которой он мне сообщал, что итальянские войска потерпели настолько сильное поражение, что итальянское высшее командование не надеется удержать противника на своем фронте и настоятельно просит нашего перехода в наступление, чтобы оттянуть часть сил с итальянского фронта к нашему; поэтому по приказанию государя он меня спрашивает, могу ли я перейти в наступление и когда».

И начался разгром австрияков, причем в таких масштабах, что это грозило опрокидыванием всего германо-австрийского фронта, поэтому действия Брусилова потребовалось парализовать бездействием соседних фронтов:

«В конце октября, в сущности, военные действия 1916 года закончились. Со дня наступления 20 мая по 1 ноября Юго-Западным фронтом были взяты в плен свыше 450 000 офицеров и солдат, то есть столько, сколько в начале наступления, по всем имевшимся довольно точным у нас сведениям, находилось передо мной неприятельских войск. За это же время противник потерял свыше 1 500 000 убитыми и ранеными. Тем не менее, к ноябрю перед моим фронтом стояли свыше миллиона австро-германцев и турок. Следовательно, помимо 450 000 человек, бывших вначале передо мной, против меня были перекинуты с других фронтов свыше 2 500 000 бойцов. Из этого ясно видно, что если бы другие фронты шевелились и не допускали возможности переброски войск против вверенных мне армий, я имел бы полную возможность далеко выдвинуться к западу и могущественно повлиять и стратегически, и тактически на противника, стоявшего против нашего Западного фронта. При дружном воздействии на противника нашими тремя фронтами являлась полная возможность — даже при тех недостаточных технических средствах, которыми мы обладали по сравнению с австро-германцами, — отбросить все их армии далеко к западу. А всякому понятно, что войска, начавшие отступать, падают духом, расстраивается их дисциплина, и трудно сказать, где и как эти войска остановятся и в каком порядке будут находиться. Были все основания полагать, что решительный перелом в кампании на всем нашем фронте совершится в нашу пользу, что мы выйдем победителями, и была вероятность, что конец нашей войны значительно ускорился с меньшими жертвами».

И как это всё можно объяснить, если только не намерением царского правительства вести затяжную войну?

«Снарядный голод» — это только вопли в пользу бедных. Не голод был, а продолжение ультиматума: вам, дорогие соратники по борьбе с германским милитаризмом, не понравились предложения русского царя? Тогда воюйте! Навоюетесь вы у нас вволю, а русской армии стрелять нечем…

Стенания по поводу, что Генштаб неправильно запланировал расход боеприпасов, поэтому все за два месяца расстреляли и теперь нечем пополнять — это всё только на убогих умом рассчитано. Идет война, страна начинает жить по законам войны, как только выявилась недостача боеприпасов, вся промышленность переводится на их производство, сразу забываются потребности культурного слоя в статуэтках каслинского литья, весь металл — на снаряды! И заметьте, не демократия в стране, а самодержавие, не надо постановления правительства проводить через все согласования и другие бюрократические процедуры, указы царя имеют силу законов прямого действия. Царь сказал — все сразу исполнять обязаны.

Где такие указы? А их нет. Голод снарядный душит армию, а никто даже попыток более-менее значимых не делает, чтобы промышленность заставить боеприпасы производить. И русская армия останавливается. Все, Россия ведет дело к затягиванию войны, т. е. на истощение не только противника, но и союзников, пока не созреют до принятия условий, переданных Палеологу.

И начался концерт. Как вам этот отрывок из книги советского историка Н. Яковлева «1 августа 1914»:

«Когда в горячке года 1915-го Россия начала широко и бессистемно раскидывать заказы на вооружение и снаряжение в союзных и нейтральных странах, то это сначала вызвало величайшее изумление в западных деловых кругах, ибо марка, во всяком случае, русской военной промышленности, стояла очень высоко. В начале 1915 года в Париже собрались представители французской артиллерии, частных металлургических и химических заводов для выяснения, чем Франция может помочь России. Некоторые из присутствовавших работали до войны в Донецком бассейне, других районах нашей страны.

— Мы удивляемся, — говорили участники совещания, — что вы обращаетесь к нам за содействием. Одни ваши петроградские заводы по своей мощности намного превосходят весь парижский район. Если бы вы приняли хоть какие-нибудь меры по использованию ваших промышленных ресурсов, вы бы нас оставили далеко позади.