Канун дня всех святых - Чарльз Вильямс

А молодость часто бывает жестокой. Ее отказ был холодным и определенным, таким же холодным и определенным, как тело, на которое она смотрела сейчас. Смерть для смерти, смерть к смерти, смерть в смерти.

Занавески на окнах были откинуты. Поднималось солнце, в комнате постепенно светлело. Лестер продолжала стоять, потому что ничего другого ей не оставалось.

Она ничего не хотела, ни к чему не стремилась. Ей было некуда идти. Об Эвелин она не думала. Она знала, что ничего не сможет сделать, если не обретет помощи, а единственная ее надежда бессильно простерлась перед ней. Внезапно она осознала, что в дверь уже давно стучат.

В комнату вошла служанка и остановилась на пороге. Она взглянула на Бетти, она оглядела комнату, посмотрела прямо на Лестер и не увидела ее. Лестер окинула ее равнодушным взглядом, как посторонний и неуместный предмет. Сейчас была важна только Бетти, а Бетти как раз лежала на постели и не подавала признаков жизни.

Служанка вышла. Утренний свет стал ярче.

Внезапно Бетти открыла глаза и посмотрела на Лестер. Тихий, неразличимый для смертных ушей голос назвал ее по имени.

- Да, - отозвалась Лестер и поняла, что ее не услышали. Глаза раскрылись шире, голос прошелестел:

- Лестер! Но ты же умерла... Вы с Эвелин умерли, - Бетти помолчала и добавила едва слышно:

- Я так рада, что Эвелин умерла.

Глаза закрылись. Изнеможение поглотило ее.

Лестер расслышала радость в этих гаснущих звуках.

Она совсем забыла про Эвелин, но совместные странствия по призрачному миру успели создать легкое ощущение дружеской связи, и враждебная радость Бетти наполнила ее страхом. Она смутно догадывалась о том ужасе и отчаянии, которые ожидают мертвых, оставляющих позади себя только такую радость. Им ни за что не обрести так необходимой здесь доброжелательности людей, которых они знали при жизни. Есть, конечно, не праведно замученные или убитые возможно, их ждет великое утешение. Но для обычных мужчин и женщин такая радость вместо последнего причастия - ужасный груз. Лестер даже ощутила на миг, как весь Город - призрачный или земной, а может, оба они в подлинном единстве - испустил слабый вздох. Неужели и в нем слышалась радость? О чем? О смерти Эвелин? О ее собственной смерти? Неужели это все, что могут дать ей Бетти и вся земля? Вздох облегчения, потому что она ушла? Все ключи были у той, что лежала на постели.

Если она могла сказать так об одной, то как же другому духу не подумать, что и его могут отринуть подобным образом - гаснущим голосом и сомкнутыми глазами выбросить из сознания, от которого так много зависело.

Лестер благоговела при мысли о том, сколько на самом деле зависело от этой бледной девушки - какая власть вечного приговора сосредоточилась в этом сердце. Суд, приговор, палач скрывались за этими закрытыми глазами. Ну уж нет! Горячность, которую она не раз испытывала в жизни, вновь захлестнула Лестер с головой. Ей хотелось разбудить, растолкать Бетти, заставить ее говорить, помогать. Только теперь она знала, что горячится напрасно. Это в прошлом она могла пререкаться с Ричардом - но там все было по-другому. Там в основе лежало доступное ей представление о любви, правильное или не правильное, но все равно другое. Они никогда не позволяли себе ссориться на людях. Лестер не позволяла. А сейчас она была именно на людях, на виду у всего этого духовного Города, хотя изо всех его обитателей перед ней находилась только Бетти. Поэтому она просто ждала, она и должна была ждать. Что бы там ни поднималось в ней, она ждала. Дом, земной, теплый, освещаемый огромным светилом, все еще оставался для нее частью Города, во всяком случае, до тех пор, пока в нем оставалась Бетти. Все зависело от Бетти, но и сама Бетти зависела от чего-то. Лестер еще не знала, от чего.

Дверь комнаты снова открылась. Вошла леди Уоллингфорд. Она подошла к постели, наклонилась над Бетти, пощупала виски и запястья, поправила одеяла, потом подошла к окну и задернула занавеску, чтобы солнечный свет не падал на лицо дочери. Она стала обходить вокруг кровати, и Лестер подалась было назад, но тут же одернула себя. Ни к чему. Она стала другой, хоть и не знала, какой именно. Но теперь совмещение тел в пространстве вовсе не означало соприкосновения. У нее возникло слабое ощущение, такое же, как когда она проходила сквозь дверь, будто паутина задела ее; глаза моргнули и прояснились. Леди Уоллингфорд прошла сквозь Лестер, только и всего. Окинув комнату взглядом профессиональной сиделки, леди Уоллингфорд вышла.

Тело и видимость тела снова остались наедине. На улице заработал мотор и отъехал автомобиль. Леди Уоллингфорд отправилась в Холборн. Туда же направлялся сейчас Ричард, а Джонатан ждал в своей комнате, в тщетной надежде услышать хоть слово от Бетти. А за ними три континента глухо переговаривались о трех великих вождях, и два растительных подобия Клерка раскачивали по его единственной воле огромные толпы, а сам он готовил себя к действу, которое на его языке называлось "отсылкой", другими словами - к убийству.

Когда шум автомобиля смолк вдали, Бетти села. Глаза ее, яркие в тени, посмотрели на Лестер с нежностью и затаенным весельем. Она откинула одеяла, села на край постели и сказала:

- Привет, Лестер! Что ты тут делаешь? - голос прозвучал удивительно дружелюбно, Лестер не могла этому поверить. - Все равно, так приятно тебя видеть.

Как ты? - продолжала Бетти.

Лестер ждала чего угодно, только не этого. Она ведь не видела другой Бетти, проходящей, пританцовывая, по улицам Города, не догадывалась о свежей радости, естественной для этого места. Она слышала только высокий крик с вершины холма, и теперь узнала голос - именно так он и должен звучать в дружеской беседе. Она тут же поняла, что Бетти умеет здесь больше, чем она.

Неудивительно, что ее послали сюда за помощью. Она во все глаза смотрела на девушку, единственную, не считая Эвелин, чей голос так легко достигал ее слуха здесь, и наконец проговорила, надеясь, что собеседница тоже услышит ее:

- Не так, чтобы очень хорошо.

Бетти тем временем встала. Она собиралась подойти к окну, но слова Лестер остановили ее.

- Что случилось? - спросила она. - Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Лестер поглядела на нее. Без всякого сомнения, перед ней Бетти, но Бетти веселая, Бетти радостная, почти счастливая. В голосе не слышно ни малейшего страдания, одно только искреннее желание помочь. Вот только попросить о помощи оказалось не так-то легко.

Ощущение рокового судилища не уходило, чудесное превращение Бетти не отменяло приговора. Малейшее движение руки, легчайший поворот глаз могут опять вернуть каменную безысходность. Просить, умолять о милости... Лестер это совершенно несвойственно. Но ведь ей нужна помощь, нужна так, что мешкать просто нельзя. И она сказала:

- Да, можешь.

Бетти светло улыбнулась ей и беззаботно ответила:

- Хорошо, тогда расскажи мне, в чем дело.

И Лестер довольно беспомощно начала:

- Все это время.., все это время в школе и потом. Без тебя мне с этим не справиться.

Бетти наморщила лоб. Потом проговорила немного удивленно:

- В школе? Лестер, я всегда любила тебя в школе.

- Может, ты и любила, - ответила Лестер, - но ты же помнишь, по моему поведению нелегко было заметить, чтобы и я отвечала тебе тем же.

- Разве нет? - удивилась Бетти. - Я знала, тебе не очень-то хотелось со мной дружить, но почему ты должна была этого хотеть? Я же была маленькая и, кажется, довольно занудная. Насколько я помню, ты очень благородно со мной обращалась. Но я мало что помню. Да и зачем вспоминать? Я так рада, что ты пришла повидаться со мной.

Лестер начала понимать, что все как-то не так. Она собралась просить прощения, но похоже, этого мало.

Надо еще, чтобы сопротивляющееся сознание Бетти увидело правду. Образы прошлого (если, конечно, это образы, а не само прошлое) перестанут кружить ее в своем водовороте только когда сама Бетти отпустит их.

Сейчас их не видно, но стоит ей выйти за дверь, как они снова закружат ее. Лестер не понимала, откуда взялась эта новая Бетти, но Город не позволял тратить время на обычное земное недоумение. Она же слышала голос с вершины холма, она хотела, чтобы и ее голос звучал так же. Тот голос принадлежал Бетти, и если сейчас перед ней та же самая Бетти, она должна понять. Лестер заставила себя произнести самые горькие слова, которые ей только доводилось выговаривать в жизни:

- Постарайся и вспомни.

Взгляд Бетти притягивал солнечный свет за окном.

Она с усилием отвела глаза, чтобы повнимательнее присмотреться к Лестер, и сказала быстро и страстно:

- Лестер, ты плакала!

Лестер ответила, не в силах скрыть раздражения:

- Сама знаю, что плакала. Я...

Бетти перебила ее.

- Ну, конечно, я вспомню, - сказала она. - Я просто не понимаю, что именно должна вспомнить? - она улыбалась, и за этой улыбкой отчетливо проступила та нежность, к которой так стремилась вся ее смертная жизнь и в которой ей было отказано. Лестер захотелось удрать, спрятаться, по крайней мере закрыть глаза. Она сдержалась - дело того требовало - и сказала: