Подводные дома «Садко» и люди в записках современника - Виталий Сычев

сталкиваешься с противоречиями. Чем опытней специалист, тем обычно старше и тем хуже у него здоровье. Акванавтом мог стать только очень хороший подводник» [А. Чернов. 1970].

27 сентября 1969 года на глубине 24 м начался эксперимент «Черномор-2» с научным экипажем под руководством кандидата технических наук В. Николаева.

«На десятый день, 8 октября в экипаже “Черномора” появился Слава Курилов – посланец Ленинградского отделения Института океанологии, едва ли не самый опытный подводник среди океанологов: имеет удостоверение водолаза второго класса, “майеровец”, участвовал в обеих экспедициях “Садко”. Возможно, он успеет сделать хоть что-то по программе Майера» [Из дневника В. Николаева. А. Чернов. 1970].

11 октября завершён эксперимент «Черномор-2»; дом всплыл. В этот день начался эксперимент «Садко-3» в Сухуми.

После двухдневной декомпрессии 13 октября акванавты «Черномора» покинули дом и уже на следующий день приняли участие в заседании пленума секции подводных исследований Океанографической комиссии АН СССР. Обсуждались первые итоги закончившейся экспедиции. О своих исследованиях и планах покорения морских глубин говорили делегаты из Москвы, Ленинграда, Владивостока, Мурманска, Клайпеды, Донецка, Киева.

***

Садковцы ещё не знали о едином мнении делегатов пленума секции подводных исследований (что перечеркнуло планы дальнейших работ ЛПИ и свернуло их финансирование): «Необходимо создать единый центр, координирующий все подводные исследования в нашей стране, ведающий строительством научно-исследовательских подводных лодок и лабораторий на дне моря, выпуском новой водолазной техники и подготовкой акванавтов» [Цит. по: А. Чернов. 1970].

Часть 14. Трое суток испытательного экипажа в лаборатории «Садко-3» на глубине 25 м

Первыми 11 октября в 15 часов на дне бухты в подводной лаборатории (ПЛ) «Садко-3» на три дня поселились автор проекта, конструктор и командир испытательного экипажа Всеволод Джус, водолазный специалист Александр Монкевич и конструктор электронного оборудования Джон Румянцев. Джус подробно описал пребывание своего экипажа в ПЛ. Опустив некоторые детали, постараемся вместе с ним и его товарищами вернуться к событиям в Сухуми осенью 1969 года.

Ил. 126. Е. Коротаев и В. Павлов провожают А. Монкевича, Д. Румянцева и В. Джуса

Ил. 127. Румянцев и Монкевич в ПЛ «Садко-3»

На вахту первым заступил Монкевич. Температура воздуха в лаборатории 26° С, температура воды в люке 19°, состав газовой смеси – 12 % (в вахтенном журнале 15 %) кислорода, менее одного процента – углекислый газ, остальное – азот. Первый анализ показал повышенное содержание углекислого газа (около 1,5 %) в нижнем отсеке. Так как отсеки расположены вертикально, один над другим, то тяжёлый углекислый газ оседает вниз. Через час Юкша и Фальковский доставили с поверхности контейнер с приборами и личными вещами. Ещё через несколько часов установка для регенерации воздуха выровняла все параметры в доме.

Постепенно нервное напряжение, в котором акванавты находились последние дни, спало. Они уверены, что внимание тех, кто остался на поверхности, не ослабевало ни на минуту.

Разобрав свои личные вещи, акванавты приступили к осмотру оборудования, проверили аварийную связь, работу отопителей, бойлера и осветительную систему. Румянцев поднялся в верхний отсек и занялся звукозаписывающей аппаратурой. Вечером пришёл Беззаботнов и взял пробы воздуха. Анализ показал постепенную стабилизацию параметров газовой среды. Температура воды в люке упала до 15°. Вне дома стало уже прохладно.

Наступила ночь, вахту на берегу принял Коротаев. Вместе с ним дежурили Вологдин, Коваленко, Немцев и Юкша. В лаборатории нёс вахту и не спал Монкевич.

Утром 12 октября шум винтов проходившего судна разбудил акванавтов. В этот день они продолжали испытания лабораторных механизмов и приборов. Для ремонта аварии душа пришёл Лепский. Сначала послышался надрывный сиплый свист его лёгочного автомата. Он тяжело дышал, – притащил в дом два запасных акваланга.

За счёт снижения температуры зеркало воды в люке поднялось на несколько десятков сантиметров. В отсек подали немного сжатого азота, и он за минуту вытеснил воду. В верхнем отсеке температура поднялась до 28°. Нормально работала регенерационная установка.

У всех отмечались некоторая вялость и сонливость, а также пониженный пульс; у Румянцева – всего 49 ударов в минуту.

Механизмы внутри лаборатории проверены. Снаружи осмотрен вольер, проверена чистота кабелей электроэнергии и связи, шлангов подачи газовой смеси, пресной воды. Через несколько часов Монкевич и Румянцев осмотрели крепление балласта под корпусом.

От Высоцкого ещё на поверхности акванавты узнали, что для их питания предназначены специальные пищевые рационы, приготовленные из свежих высококачественных продуктов. Они обезвожены в условиях вакуума при сильном охлаждении. Такая консервация позволила сохранить не только вкусовые качества, но и внешний вид всех продуктов. Для того, чтобы еда доставляла и удовольствие, пища должна выглядеть привычно. Но в подводном доме, как и в космическом корабле, замкнутая система регенерации воздуха, поэтому можно только разогревать еду. Приготовление обеда из четырёх блюд занимало у дежурного всего около десяти минут. Требовалось распаковать нужный пакет обезвоженной пищи и добавить в него указанное в инструкции количество горячей или холодной воды. При абсолютном давлении 3,5 атмосферы, которое постоянно поддерживалось внутри лаборатории, вода закипала при 135° (точнее при 138°. – Ред.), и это сокращало время приготовления пищи. Но такой горячий чай приходилось пить с большой осторожностью.

Предусматривалась даже выпечка хлеба. Дежурный отрезал ножницами уголок маленького полиэтиленового мешочка с мукой и наливал туда из мензурки 120 мл холодной воды. Отверстие зажималось пальцами, и после минутного массирования мешочка тесто было готово. Через десять минут при умеренном разогревании на сковородке оно превращалось в румяную вкусную булку, которой как раз хватало для того, чтобы пообедать троим. Но если булка хоть немного пригорала, то в воздух попадали вредные примеси.

Следующей ночью заснул вахтенный Джус и не отвечал на телефонные звонки с берега. Разбудил его необычный лязгающий звук. Это во входной люк протискивался Лепский, посланный проверить, всё ли у акванавтов в порядке.

Уже на поверхности Джус просматривал вахтенный журнал ПЛС и прочитал позорную для себя запись, сделанную Павловым: «13 октября. 8.10. Вахту принял Павлов. На связь “Садко” не вышел. В подводную лабораторию пошёл Лепский с баллонами для проб воздуха… “Садко” вышел на связь. Всё в норме. Причина отсутствия связи – сон Джуса» [В. Джус. 1974].

На третий день попросили ограничить количество вопросов, задаваемых с поверхности, – это очень утомляло… Когда на поверхности усилилась зыбь, ощущалось лёгкое покачивание подводной лаборатории. На капроновой нитке над столом подвесили маленькую подковку-сувенир и подложили под неё разлинованный лист бумаги. Получился довольно точный кренометр, по которому могли даже оценить степень волнения на поверхности моря.

Когда пришло намеченное время, акванавты проверили приборы для записи медико-биологических данных, а