Совок-9 - Вадим Агарев

не можешь, а на какой-то профурсетке, так запросто!

Подойдя к моему столу, Зуева стала нервно перебирать находящиеся на нём предметы. Преимущественно канцелярские. Когда покрутив в пальцах деревянную линейку, она её согнула и сломала, я понял, что инвентарь надо поберечь. И начал потихоньку отбрёхиваться.

— Окстись, любимая! Ты чего там себе напридумывала? — принялся я нагнетать на своём лице праведное недоумение, перерастающее в обиду, — Да я скорее из твоего табельного пистолета в свою голову застрелюсь, чем на ком-то женюсь в ближайшую пятилетку! Даже, если это будет внучка премьер-министра товарища Косыгина!

— Почему это из моего⁈ — ожидаемо купилась Лида на мою нехитрую провокацию и удивлённо сдвинула бровки домиком, — У тебя же свой пистолет есть!

— Ну, во-первых, из своего мне будет не так приятно себя жизни лишать! — откинулся я на спинку стула, — А, во-вторых, я не понял, Лидия, ты, что, совсем не против моего суицида? — с обидой в голосе, строго уставился я на обескураженную подругу. — Значит, ты хочешь, чтобы я застрелился?

— Ты дурак, Корнеев⁈ Конечно же я против твоего суицида! И не хочу, чтобы ты стрелялся! И вообще, не болтай ерунду! — сбрасывая навеянный мной морок, решительно тряхнула прической Зуева, — И ты, мерзавец, мне мозги не пудри, у меня информация верная! Говори, на ком жениться собрался? — возмущенно, но уже более спокойно и с явной надеждой, что я сейчас опровергну её обвинения, продолжила она.

— Твоя «верная информация», душа моя, сидит в приёмной Данилина и откликается на имя «Антонина»! — встал я из-за стола и подошел к начальнице, уже не опасаясь каких-либо эксцессов, — Тонечка давно уже сгорает от зависти, наблюдая за нашим с тобой неземным счастьем! Отсюда все её злобные инсинуации и желание разрушить наши отношения. Неужели тебе это не понятно⁈

Обойдя Лиду, я подошел к тумбочке с электрочайником и включил его в розетку.

— А ты, к моему глубочайшему разочарованию, как какая-то неискушенная домохозяйка из коммунальной квартиры, пошла на поводу у этой юной интриганки! — укоризненно покачал я головой, — А еще считаешь себя опытным следователем и даже, не побоюсь этого слова, моим начальником! Стыдно, Лидия Андреевна! Ей богу, стыдно и не профессионально!

Таки сбитая с понталыку Зуева стояла напротив меня и хлопала ресницами, как туповатая второгодница на педсовете вспомогательной школы. По её лицу волнами прокатывались разнополярные чувства. Да, кое-какие сомнения я в её мозгу посеял. Но для того, чтобы поверить мне безоговорочно, она уже слишком хорошо меня знала. И, наверное, по этой причине смотрела на меня с некоторым недоверием. Стало быть, следовало, не сбавляя экспрессии, продолжать смущение её разума.

— Знай, любимая, что сея ядовитые зёрна ревности в твою душу, Антонина имела в виду не абы кого, а несчастную Лизу! — вздыхая пожал я плечами, показывая, насколько абсурдно подобное обвинение, — Сопливую и страшно далёкую от совершеннолетия Елизавету из Урюпинска! Практически ребёнка! Да к тому же еще и мою единоутробную племянницу! Эх, Лида, Лида! — безнадёжно махнул я рукой, — Иди уже, а мне работать надо! Вы ведь с Данилиным меня делами грузите без какой-либо скидки на мою неопытную молодость! И да, тебе не кажется, что безобразная сцена, которую ты мне сейчас устроила, это есть ни что иное, как циничное кощунство и глумление над моим комсомольским сознанием? Ты, Лида, без какого-либо стеснения пользуешься моей молодостью и неопытностью в отношениях с женщинами! Тебе не стыдно, Лида⁈

Будучи в смятенных чувствах, растерянная Лидия Андреевна, медленно ступая и часто оглядываясь, безмолвно удалилась из моего кабинета.

А я, достав из кармана документы Лунёва, развернул паспорт на странице с его личной подписью. До вечерней встречи с беглым «колбасником» я решил изготовить еще один аргумент для торга с ним. Если вдруг таковой случится.

Весь день я пахал, как каторжный. Точно зная, что дело по «ликёрке» у меня заберёт, скорее всего, следственное управление областной прокуратуры, я приводил его в кондиционное состояние. Чтобы прокурорские потом не выдали мне щедрую субсидию на орехи. По самое первое число.

Потом поехал в ИВС передопрашивать Алёшу и главного технолога Шалаева.

— Александр Егорович! — сходу начал канючить Вязовскин, как только конвоир доставил его в допросную камеру. — Вы же обещали меня под подписку отпустить!

— Обещал отпустить, значит, отпущу! — внимательней пригляделся я к Алексею Мордухаевичу. — Тебя, что, обижают здесь? Грязно домогаются? Ты разве не в одиночке содержишься?

— В одиночке! — капризно прогундел нечистый на руку кладовщик, — Никто меня не обижает, но вы же сами понимаете, что кормят здесь отвратительно! Вы же обещали, Сергей Егорович!

Я нахмурился и пристальней всмотрелся в глаза представителя сексуального меньшинства страны советов. От моего взгляда половой меньшевик поёжился и своё лицо привёл в соответствие. То есть, сделал его проще. И перестал транслировать свои занудные пожелания.

— Я тебе, аферисту хитрожопому, обещал, что помещу тебя в одиночку и, что никто с тобой не будет пытаться побаловаться под хвост? — повысил я голос, — Говори, выполнил я своё обещание? Чего молчишь?

Вместо ответа сын Мордухая мелко и энергично закивал головой. Надо полагать, признавая за мной безукоризненное соблюдение наших высоких договорённостей.

— Тогда чего ты, неформал пассивный, рожу кривишь и претензии предъявлять мне тут пытаешься? Может, мне тебя для приведения в чувство, в общую камеру перевести, а? Что на это скажешь, Алексей?

— Не надо в общую камеру, Сергей Егорович! — прижал ладони к груди привередливый кладовщик, — Простите меня! Я больше не буду!

Глаза сидельца увлажнились. Теперь Алёша смотрел на меня смятенно и потерянно. Как из-за ширмы смотрит на венеролога хорошист из 10 «Г». Которому эскулап только что объявил о положительной реакции на мазок.

— Сейчас ты мне дашь более уточнённые и развёрнутые показания и я тебя завтра отсюда выпущу! — проникновенно, в интонациях доброго волшебника пообещал я Вязовскину.

Лицо последнего приобрело крайнюю степень плаксивости и он снова заскулил.

— Сергей Егорович, но я же вам всё уже рассказал! — словно Офелия после известия о смерти Полония, заломил руки Алексей, — Ничего я не могу уточнить и развернуть! Я больше ничего не знаю! Отпустите меня!

— Заткнись, гадёныш! — рявкнул я на неуравновешенного подследственного, — Голова уже болит от твоих воплей! Я лучше знаю, можешь ты уточнить и развернуть свои показания или нет! Сейчас я заполню протокол допроса, а ты его внимательно прочитаешь и подпишешь! И завтра я тебе изменю меру пресечения на подписку о невыезде! Но только завтра и никак не сегодня! Ты меня понял?

Вязовскин недоумённо замер, как испуганный суслик, а потом снова, как паралитик, воодушевлённо затряс головой. Радостно бормоча, что охотно подпишет всё, что нужно.

Минут через сорок я протянул ему четыре исписанных страницы. Алексей попытался подписать их во всех отмеченных мною местах, даже не читая содержимого. Но я категорически воспротивился этому и заставил его внимательно ознакомиться со своими показаниями. Спорить он не посмел и принялся за прочтение.

Несколько раз он прерывался и с испуганным удивлением бросал на меня затравленные взгляды. На которые я неизменно реагировал спокойным кивком головы.

— И запомни! — приглушил я голос после того, как отложив подписанные листы в сторону, Вязовскин уставился на меня, — Крепко запомни! Не приведи господь тебе потом отказаться от этих своих показаний! И не важно, где! Хоть в прокуратуре, или в суде! Ты меня понял? Если ты совершишь такую глупость, то я твою задницу от посягательств уголовных содомитов спасти уже не смогу! Ты меня хорошо понял, Алексей?

Алексей Мордухаевич горячо заверил меня, что понял он всё сказанное мною очень хорошо. И, что на своих показаниях, которые я заставил его прочитать еще раз, он будет стоять твёрдо и до конца. Не изменив их ни при каких обстоятельствах.

Вызвав электрической кнопкой конвоира, я отправил Вязовскина в его единоличные апартаменты. И попросил привести второго своего подследственного, квартировавшего в этих стенах по моей протекции.

Шалаев вошел сильно хромая и подволакивая повреждённую ногу. Он был настроен более решительно и менее конструктивно, чем Алексей. Сутки отсидки в ИВС на него повлияли не самым лучшим образом. На меня он смотрел исподлобья и сотрудничать со следствием в плане уточнений своих прежних показаний не хотел.

Пришлось объяснять главному технологу «ликёрки» всю неразумность и пагубность такого его поведения.

— Николай Тихонович, а чего это ты нахохлился и волком на меня смотришь? — почти добродушно попытался я усовестить расхитителя госсобственности в особо-крупных размерах. — Тут ничего слишком выдающегося не прибавилось. Кроме упоминания товарища Матыцына, как организатора хищений, ничего не дополнилось. И еще о его роли в привлечении к преступной деятельности работника ОБХСС Никитина. Или