Северное сияние ее глаз - Александр Матюхин

Электропоезд стремительно вылетел из туннеля, уже притормаживая, и в этот момент я сделал шаг вперед. Вернее сказать, прыгнул. Неосознанно, подчиняясь своему сну, и шуму прибоя в ушах. Реальный я — живой, наверное, этого бы не сделал, а вот мертвый я… Признаюсь, в последние две-три недели именно мертвый человек, умерший а автокатастрофе месяц назад управлял моим телом. И я вместе с ним, в некоторой степени.

Обтекаемый корпус электрички проломил мои кости, оторвал руку и отбросил далеко вперед. Я почувствовал ту короткую предшоковую боль, когда со всей силой инерции упал на рельсы и покатился, превращая свои кости в крошку.

Вновь не уловил момента, когда оборвавшаяся боль перешла в то, что больше всего напоминало пустоту.

И опять в пустоте было только одно мое сознание. Но я уже был готов. Умирал ведь как-никак не в первый раз. И не в последний.

Еще не затих в другом, реальном мире, звук тормозившего электропоезда, чей-то пронзительный тонкий визг, а я уже вслушивался в темноту, пытаясь расслышать шум надвигающегося прибоя. Вслушивался, дрожа от ожидания всем своим сознанием.

Черт возьми, ничего в жизни я не ожидал больше, чем этой волны наслаждения!

И в один миг она нахлынула, захлестнув меня своими объятиями!..

У меня вновь дрожат пальцы, при воспоминании смерти. Я хочу ее опять. Снова и снова, бесконечно долго.

Но почему я ожил, лежа на рельсах, позади поезда, невредимый, с одним лишь поломанным безымянным пальцем на левой руке?! Непонятно и обидно! А больше всего раздражает то, что желание никуда не исчезло. Я опять хочу насладиться удовольствием смерти, даже еще больше, чем раньше.

Мне кажется, что я становлюсь наркоманом.

Чудно чувствовать себя ожившим во второй раз. Смерти я уже не боюсь. Почему-то я точно уверен, что и в следующий раз оживу снова, вкусив лишь определенную толику наслаждения. Вот только почему так происходит — неизвестно. Ведь другие умирают. И не оживают вновь, как я. Остаются навечно в своих гробах, тлея и разлагаясь. Но не замечают же этого. Обидно. Ведь другие люди вечно испытывают наслаждение, а я нет. Мне кажется, дело в том, что я просто действительно хочу умереть. Не как самоубийцы, которые желают смерти, испугавшись или не вынеся трудностей человеческой жизни, а по-настоящему, без оглядки назад, отдаваясь смерти целиком. Желая ее. Вероятно, удивленная этим Смерть, какая бы она там ни была, не хочет принимать меня. Ведь я не страшусь ее, а наоборот, стремлюсь к ней.

Маринка уехала к родителям, сказав, что вернется, возможно, не раньше сентября. Думаю, за последний месяц она сильно от меня устала. Я же почти ничего не ем, много не разговариваю и не занимаюсь с ней любовью. От меня действительно начало плохо пахнуть и я не сплю уже которую неделю. Да что там говорить: впалые глаза с набухшими черными мешками под ними, оттянувшиеся щеки, желтоватый оттенок кожи — и так любому встречному ясно, что со мной что-то неладное творится.

А мне после вчерашнего на всех наплевать. Возможно, через несколько дней, как желание вновь станет невыносимым, а в ушах зашумит прибой, я прыгну под поезд… или с крыши нашей девятиэтажки. Да, мало ли способов самоубийства?

Не важно, впрочем. Главное впереди.

Там — прибой"

И ведь помню. Слово в слово. Вот только бы выбраться отсюда, из тьмы, и записать…

А до Владимира — ненадолго — Москва. Я побоялся оставаться в Москве больше чем на две ночи. Тамошние ночи затягивают. Москва — город ночного народа. Словно набитый до отказа гроб с вампирами. Они все спят по утрам, а ночью выползают из своих нор и ползают по улицам, по ночным клубам, но гостиницам и магазинам, по аллеям парков, тротуарам и дорогам. В Москве я не чувствовал себя в безопасности. Стоило проснуться, и я ощущал, как вокруг бурлит ночная жизнь. И странных людей там много больше, чем везде. Двух дней мне хватило, что бы встретить ту самую Музу и пообщаться с Девочкой, которая заигрывала с Судьбой… несчастный ребенок…

А до Москвы (о, боги, как быстро несется река времени, как ловко относит меня от берегов, не давая возможности уцепиться, нащупать, схватить ту соломинку, с помощью которой я мог бы выбраться), до Москвы был Питер. Славный молодой город, уже потонувший в своих амбициях, но еще не построивший крепости из глухоты и непонимания. Питер распахивал свои объятия, словно старый приятель, звал в гости, усаживал за стол, давал отдохнуть и выспаться. Вот только этот старый приятель готов был зажать меня в углу до смерти. Сколько же тоскливых душ, сколько открытых глоток увидел я там. И каждый хотел мне что-то сказать, что-то поведать, что-то… (этот навязчивый шепот в ушах, эти стоны за стенкой, шорох за окном). Слишком много информации едва не раскололо мою голову надвое. За неделю я исписал три тетради — две из которых сжег. Такого бреда я не писал давно. Впору считать себя сумасшедшим. Сжег и забыл. Так надо. Кое-что можно запоминать, а кое-что нет. Для моей же пользы.

А до Питера… несет река, несет… тихие городки без названий. Маленькие деревни без фонарей. Улицы в грязи. Потрескавшийся асфальт. Деревянные домики. Станицы. Краснодар. Ростов, Новороссийск, Армавир. Десятки исписанных тетрадей. И река воспоминаний, этот чудовищный поток, нес меня неведомо куда, еще дальше, в годы моей юности, моего детства… куда, черт возьми? К рождению?

А потом я увидел свет. Неужели, действительно, я увижу свое рождение вновь? И останется в голове, не выветрится, как миллионы детских воспоминаний? Затем я подумал, что скоро проснусь. Мне невыносимо этого захотелось, до скрежета в зубах, до боли в конечностях. И я барахтался, не в силах сообразить, что делать дальше. Вроде бы и сон был неподвластен мне, а ведь и я должен был управлять им. Ведь это, в конце концов, был мой сон и ничей еще.

И все же свет приближался, помимо моей воли.

В какой-то момент что-то с силой ударило меня в грудь, и я, наконец, проснулся.

2.

Белый потолок под "евроремонт" — вот что перед глазами, стоило их открыть. Потом повернул голову и посмотрел на тумбочку возле кровати. На тумбочке стояла пластмассовая бутылка "Тархун".

Воспоминаний о рождении нет. Никаких эмоций. Только подушка мокрая от пота, и дрожит челюсть, словно я вот-вот готов был зарыдать.

А готов ли был? Вполне возможно. Где-то там, на подсознательном уровне. Разрыдаться и понять, что я остановился. В одном дне от финала. И река — не мифическая река из сна, а настоящая река из событий и случайностей, нахлынувших внезапно отовсюду — готова была вырвать меня с корнем из жизни и унести куда-то, непонятно куда, далеко-далеко отсюда. А оставалось-то сделать всего один шаг. Эта река вдруг возникла перед моими глазами: коричневая от грязи, с пенными барашками, с крутыми берегами. Бурный мутный поток несет ветки, пустые бутылки из-под "Тархуна", сигаретные пачки. И где-то в этом потоке барахтаюсь, захлебываюсь я. Такая маленькая фигурка. Незаметная, если не приглядываться. Да и стоит ли приглядываться, если через пару секунд у нее не хватит сил сопротивляться потоку, и фигурка-я пойдет ко дну. И конец всем мечтам. Конец путешествию…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});