Черное сердце - Эрик Ластбадер

— Вы хотите, чтобы я остался? — спросил Киеу.

— Нет, конечно же нет. То, что ты должен совершить сегодня ночью, откладывать нельзя. Ты понимаешь это лучше всех. Планеты диктуют тебе, как поступать. Делай то, что надлежит. Теперь, когда у нас есть эта запись, мы снова имеем преимущество, — он улыбнулся юноше. — Пока ты будешь отсутствовать, я придумаю план действий в отношении этих двоих... Мы знаем, что Трейси станет делать с устройством, — Мицо когда-то рассказывал Киеу о том человеке из Нью-Йорка, даже показывал образцы его творчества. — О да, — кивнул высокий. — Сомнений нет. Единственный вопрос: дозволят ли Ричтеру зайти так далеко?

Сентябрь 1966 г. — апрель 1967 г.

Пномпень, Камбоджа

В душах сознательной части населения Пномпеня широко разрекламированный визит генерала де Голля оставил такую муть и грязь, какую оставляет после себя груженная мусором лодка. Царившая в дни его исторического пребывания эйфория исчезла словно тать в ночи.

Долгожданная материальная помощь вылилась в организацию второго лицея, создание фабрики по производству фосфатов и шитье новой формы для ужасно обтрепанной кхмерской армии. И не более.

Встреча французского министра иностранных дел с избранными представителями Ханоя прошла без ощутимых результатов. Да и сам визит де Голля ничего не дал в плане сложных отношений с северовьетнамцами и американцами.

Короче, стало ясно, что дни принца Сианука сочтены. Эта его последняя попытка найти поддержку выглядела очень жалко, продемонстрировать ему больше было нечего — разве что новую школу, из которой выйдет еще больше образованных, но безработных молодых людей. А они неминуемо в результате обратятся против власти, которая не дает им никаких возможностей.

Настроение в городе изменилось, изменилось оно и за стенами виллы Киеу. Для того чтобы узнать, кто победит в междоусобной войне — сторонники Чау Санга или Коу Роуна, — прибегать к услугам предсказателей не требовалось. И так было ясно.

В эти жаркие дни, полные беспокойства и разногласий, Сока часто вспоминал тот июньский вечер, когда у них ужинал Рене Ивен. Он помнил, чем он закончился, помнил, каким оберегающим, защищающим жестом обняла мать плечи отца, как он, улыбнувшись младшему сыну, произнес «оун».

События развивались стремительно, и их поток подхватил Соку. Казалось, все впали в истерику. Люди понимали, что что-то происходит, но что именно — этого не знал никто. Сам говорил, что это революция, но Сока не был в том уверен. Он часто в конце урока спрашивал, что думает обо всем происходящем Преа Моа Пандитто. Старик глядел на мальчика и спокойно отвечал: «Я об этом не думаю, нас политика не касается». — Спустя годы Сока, утирая горькие слезы воспоминаний о своем Лок Кру, снова и снова слышал эти слова.

Ужас — вот что поселилось в душах людей. Что с нами случится? — думал Сока. Он без конца задавал себе этот вопрос, вопрос будил его по ночам, не давал уснуть.

В то время его единственным спасением была Малис. Точнее, его односторонние сексуальные отношения с нею. Почти каждую ночь, и особенно тогда, когда беспокойство становилось непереносимым, он тихонько прокрадывался по темному коридору, открывал дверь в ее комнату и впитывал ее запах, ее образ. И тогда для него наступало сексуальное освобождение: это было похоже на то сладостное чувство, когда, вырывая бечевку из твоих рук, в небо устремляется великолепный воздушный змей.

А затем как-то вечером Сам привел домой высокую стройную девушку. Это была Раттана, смущенно улыбающаяся и счастливая. За ужином Сам был необычно молчалив, и беседу с девушкой пришлось поддерживать Кемаре и Хеме.

Но Сока видел в глазах брата решимость. Наконец Сам заговорил. Он сказал семье, как они с Раттаной относятся друг к другу, и попросил у родителей разрешения жениться на ней.

Проводив девушку домой, Сам пришел к Соке.

— Мне это не нравится, оун, — тихо сказал он. — Почему они сразу же не дали своего согласия?

— Ой, ну ты же знаешь, какие они. Особенно папа. Ты сам говорил, что он — приверженец старых традиций. Но Сама это не успокоило.

— Они собираются к предсказателю... У меня нехорошие предчувствия.

— Не волнуйся, — Сока улыбнулся. — У тебя просто нервы на взводе. Вот увидишь, все будет хорошо.

Но предчувствия Сама не обманули. Предсказатель, к которому обратились Кемара и Хема, брак не одобрил, и когда родители сообщили об этом Саму, он рассвирепел.

— Вы хотите сказать, что если я был рожден в год крысы, а она — в год змеи, мы не можем пожениться?

— К сожалению, астролог был тверд на этот счет, — ответил Кемара. — Вы не подходите друг другу. И я не могу дать согласия на ваш брак.

— Но мы любим друг друга!

— Пожалуйста, пойми, Сам, это для твоей же пользы.

— Папа, ты что, не понял, что я сказал?

Кемара обнял сына и попытался улыбнуться:

— Понял, сынок, но астролог уверен, что брак этот не долговечен. Змея задушит крысу — таков порядок вещей. И ты должен его принимать.

— Нет! — Сам вырвался из отцовских объятий.

— Самнанг!

Вот и все — Кемаре достаточно было повысить голос, чтобы Сам замолчал и склонил голову.

— Вот увидишь, Сам, — сказал Кемара, — это пройдет. И ты найдешь другую девушку, которая тебе больше подходит.

В эту ночь из окна коридора Сока увидел, как Сам выскользнул из дома и тенью прокрался по направлению к вилле Нгуен Ван Дьеп. Сока даже отошел от двери в комнату Малис, чтобы проследить за братом — он отправился на виллу вьетнамца, или, может быть, к Раттане или Рене? Но брат уже скрылся в густых зарослях.

Сока лежал в постели в обычной после сексуального облегчения полудреме, когда вернулся Сам.

Сам склонился над сонным братишкой и поцеловал его в обе щеки.

— Где ты был?

— Скажешь, ты меня не видел?

Сока покачал головой и жалобным голосом, каким он редко говорил с Самом, протянул:

— Бавунг... Мне страшно. Я не понимаю, что происходит. Сам присел на краешек постели.

— Эй, оун, разве ты не говорил, что папа о нас заботится? Они долго глядели друг на друга и молчали, и, пожалуй, впервые Сам понял, что Сока знает о том, что должно вскоре случиться. Он наклонился к Соке и прошептал:

— Теперь не время пугаться, оун. Тебе придется взять на себя заботу о семье.

Глаза Соки распахнулись от удивления:

— О чем ты говоришь?

— Я ухожу. Я не могу здесь больше оставаться. Скоро выборы. Национальная ассамблея изберет премьер-министром Лон Нола. Сианук, конечно же, как и в прошлые шесть лет, останется главой государства. В руках генерала Лон Нола сосредоточится еще больше власти, и это станет для всех нас концом.

Генерал уже уничтожил сотни и сотни людей в провинции. Когда он придет к власти, станет еще хуже.

— Куда же ты пойдешь?

— Я отправляюсь к маки. Рене уже поговорил обо мне с одним отрядом на северо-западе, в Баттамбанге. Туда я и пойду.

— Но почему?

— Потому что, Сока, это единственный способ дать Кампучии свободу. Режим Сианука сгнил и воняет. Лон Нол — злобный ублюдок, он бы хотел всех нас уничтожить. Но мы не можем позволить ему этого. Вот почему я должен идти.

Сока дрожал.

— Ты не просто одной со мной крови. Сам, — тихо произнес он. — Ты — мой лучший друг. Что я стану без тебя делать?

Сам встал и сжал руку младшего брата.

— Жить, Сок. Жить.

Он направился к выходу. Сока глядел на его темный силуэт на фоне открытой в коридор двери.

— Бавунг... — позвал он.

— Да, малыш?

— Мне так жаль... Я о Раттане. О том, что ты не можешь на ней жениться.

Сам молчал, потом поднял руку и вытер глаза.

— Может, так и лучше, — голос его звучал глухо. — Меня зовет революция.

И он ушел, а Сока еще долго-долго не мог уснуть.

Сам ничего не сказал ни Кемаре, ни Хеме, ни другим членам семьи, и когда он исчез, Кемара, естественно, первым делом отправился на виллу к родителям Раттаны.

Там ему сообщили, что Сама не видели и ничего о нем не слыхали с того вечера, когда Раттана ужинала в его доме. Кемара поверил. Но обращаться в полицию не хотел: кто знает, к каким выводам могут прийти полицейские в такое время?

Сока хранил секрет, хоть и терзался, видя, как страдают родители. Но ничего не смел им рассказывать: если бы Сам хотел, чтобы они узнали о его намерениях, он бы как-то известил их, оставил бы записку в конце концов. И Сока справедливо рассудил, что лучше им ничего не знать.

На следующую ночь он долго не мог уснуть, и, как всегда, прокрался к двери в комнату Малис.

Он уже достал свой распухающий от предвкушения член и пошире распахнул дверь.

Ночь была жаркой, влажной. Окна распахнуты настежь, шторы отдернуты, чтобы ничто не препятствовало притоку воздуха.

Малис сбросила покрывало, тело ее белело в темноте.

Сока начал медленно поглаживать себя — наступал его час, час, когда он успокаивался, обретал внутренний мир.