Корабль дураков - Витаутас Петкявичюс

Однажды ночью, уже после двух, ко мне в квартиру постучался Саулюс Грицюс. Войдя, он долго извинялся и просил ничего не бояться. А чего бояться, если этот юноша улыбался как младенец? Синие его глаза светились чем–то детским, добрым и непреодолимым желанием действовать. Он старался говорить очень озабоченно, и все время озирался по сторонам, совсем как испуганный заяц.

— Что привело вас в такую пору? — спросил я. — За мной следят, — ответил он. — Но я оторвался.

Мы долго разглядывали друг друга. Ему было очень неудобно, он как будто стеснялся, а я ничего не понимал: какая–то таинственность мальчишеских игр… и одновременно такая светлая открытость.

— Мы привезли из Каунаса 18 тысяч подписей… И еще столько привезем.

— Очень приятно, а где эти подписи?

— Мой друг ждет здесь же, в лесочке.

Я оделся. Вышел на улицу. Было тихо, спокойно. Вокруг — ни живой души. В тени сосен стоял еще один юноша с чемоданом в руке. Я принял подписи, мы поблагодарили друг друга, и лишь тогда мне пришло в голову пригласить на кофе или позавтракать, но они отказались.

Почти таким же способом поступали подписи из Шяуляй и Клайпеды. Держать такое их количество дома становилось рискованно. у моих окон постоянно «паслись» какие–то люди.

— Что делать? — спросил я у Статулявичюса, которого пригласил погулять.

— Пока неси ко мне, в сейф Академии наук.

На всякий случай я спрятал подписи неподалеку, в гараже у соседа, так как хранить все в одном месте было бы неправильно. Такпоявились на свет каунасские «зеленые» во главе с Саулюсом Грицюсом, так начиналась вильнюсская «Жемина» С ее руководителем Юозасом Даутартасом. Позже эти группы по сбору подписей выросли до популярных и любимых в молодежной среде природоохранных организаций.

Прошло уже много лет, но никак не могу забыть этого самоотверженного Грицюса. Он долго еще не давал мне покоя. Устроив экологический поход Йонава–Каунас на байдарках, он уговорил меня произнести «вдохновляющую» речь, пожелать успеха.

— К чему эта торжественность, делайте свое дело. Люди вас поймут. — Нет, без вас нам не повезет. Вы наша душа, отец зеленых.

Я не мог отказать этому человеку. По такому случаю он мне подарил несколько национальных поясов, а одним по японскому обычаю обмотал мне голову и радовался как маленький:

— Вам очень идет! Подойдите к зеркалу!

Речь я произнес. С каждой остановкой участников похода отряд его последователей увеличивался, а в Каунасе превратился в многотысячный митинг. С этого начался каунасский «Саюдис».

Когда саюдисты пришли к власти, С. Грицюс был назначен начальником природоохранного отдела Каунасской мэрии. Засучив рукава, он принялся за любимое дело, но неожиданно повсюду стал натыкаться на глухую стену. По его словам, хуже, чем в годы застоя. Ландсбергисты буквально издевались над ним, называли ангелочком безкрылышек, выкрестом «Саюдиса», ведь у них на уме было совсем нето. Добравшись до власти, они спешили урвать, а природа, по их понятиям, став свободной и независимой, сама наведет у себя порядок.

— Я больше не могу, — жаловался он, приехав ко мне в Бирштонас, — с этим безумцем Вайшвилой нельзя работать. Он продает городские земли, выделенные под очистные сооружения спекулянтам, а само оборудование хочет перенести в Эжяреляй.

— Саулюс, ты устрой им митинг, такой, какой мы устроили возле реки Нерис. Люди тебя поддержат.

— Где это видано, чтобы стоки закачивать вверх на 42 метра? Если прорвется труба, то нечистоты зальют весь Каунас. — Из–за своих тревог он меня не слышал. — Спекулянты, воры, стагнаторы, враги народа.

Этого человека будто подменили. Под глазами были черные круги, щеки ввалились, а при разговоре его трясло, как в лихорадке.

— Выходит, что Антанас Снечкус, приказавший замуровать все скважины возле моря, был для нас лучшим другом.

— Как вы можете, с кем нас сравниваете?

— Тогда повторяю: поднимай людей.

— Против кого, против своих?

— Против врагов природы.

— Как это так? Идя в «Саюдис», мы связались с врагами при роды?

— Труды человеческие — наши друзья и враги, а те толстомордые

зажравшиеся дружки правы лишь перед собой.

— Неужели все напрасно? — Он тряс головой, как будто мысль, высказанная мной, была надоедливой мухой. — Неужели нас обманули? — Будто только что поняв что–то, он начал всхлипывать. Я не уступлю, я их заставлю! — Это был крик коварно обманутой души.

Не выдержав издевательств и желая обратить внимание людей, он выбросился из окна мэрии…

Когда его друг, приехав ко мне, рассказывал подробности, расплакался и я. Это была первая жертва, спровоцированная безмозглой перестройкой, второй Каланта. Но после его смерти ничего не изменилось. Свои загубили слишком своего человека. Его порядочность для ландсбергистов была большой помехой, поэтому все было очень тихо замазано и запрятано. Впоследствии протесты путем самоубийства стали обычными. Никто не пересчитывал те живые, политые бензином костры или людей, содрогающихся в петле подобно осенним листьям. Мера одна: кто не с нами, тот против нас.

На каунасские очистные сооружения были истрачены миллионы. Когда АН Литвы раскритиковала проект в Эжяреляй, тогдашнее руководство им не поверило. Заказали проект шведам, дополнительно уплатив 40 тысяч долларов, но и те пришли к подобным выводам: еще никто не изготавливает труб такого диаметра и такой прочности из нержавеющей стали. Более того, для осуществления прежнего проекта пришлось выкупать и распределять земельные участки. Карманы налогоплательщиков выдержали и эту «прихватизацию».

Недоверия дождался и я, только из окна не выбрасывался. Когда было собрано более 200 тысяч подписей, меня вызвали в ЦК. Разговор был коротким: кончай свою грязную игру, а то положишь партийный билет.

— Почему грязную? Ведь первым выступили председатель Совмина В. Сакалаускас, Академия наук, водоохрана, несколько ваших работников. Мы им только помогаем.

— Ты организовал в республике сеть каких–то непонятных сборщиков подписей, подстрекаешь народ.

— Если вам очень нужен мой партбилет — пожалуйста. — Меня уже трудно было чем–то испугать. Я не строил из себя храбреца, лишь чувствовал, что за моей спиной стоят тысячи людей, больших и не очень. Я не мог их обмануть. Это понимал и П. Гришкявичюс, поэтому Я И не скромничал: — Секретарь, вы должны быть нам благодарны. Если мы загадим Ниду, то вы больше ничем, кроме ремонта выбитых окон, заниматься не будете.

Окончить мне не дали. Не хочу приводить те тирады, но когда я услышал, что по телевидению подстрекал людей к бунту, пришлось защищаться:

— Вы неправильно информированы. — Во время передачи п. Гришкявичюс был где–то за границей. — Я зачитал записку клайпедчан, в которой они писали: «Если властям мало наших подписей, то, может быть, организовать демонстрацию протеста?» Я им спокойно объяснил, что демонстрации пока не надо, что власти на нашей стороне, что мы сообща одолеем произвол нефтяников.

— Все это демагогия, — заявил Гришкявичюс и тут же, на моих глазах, сняв телефонную трубку, приказал шефу телевидения больше меня с моей «командой недоумков» на телевидение не пускать.

Я вышел на улицу как оплеванный. Вот так: премьер просит помочь, а первый секретарь как какому–нибудь холопу: чтобы ноги твоей больше в моем поместье не было… Зло берет, хоть плачь. Ведь когда–то работал с ним в «Тесе», вместе пили шампанское, которое он очень любил, я правил его рукописи… и чем больше вспоминал о когда–то сближавших нас эпизодах жизни, тем больше злился на себя. Откуда у него эта тупость, это нежелание считаться с достоинством человека, его устремлениями? Почему я не замечал этого раньше? Неужели он столько лет таился и лишь сейчас показал рожки из под своей короны? Нет, он человек добрый, только вознесен слишком высоко. Власть — допинг, ею нельзя упиваться.

Если все обязаны ощущать власть одного человека, то и он обязан чувствовать верховенство этого большинства. Другого пути нет. Я не буду уступать.

Вернувшись домой, я написал статью в «Правду», в которой изложил эти мысли. Ее копия вернулась в Вильнюс и напугала Гришкявичюса как следует, но я об этом еще не знал. Несколько дней спустямне позвонил Юозас Степшис и спросил, не соглашусь ли я на то, чтобы он представил мой новый роман на телевидении.

— Пожалуйста, только никто нас с тобой туда не пустит. Телевизионщики, узнав обо всех подробностях, не поленились справиться у своего шефа, правда ли это? Величественный Й. Януйтис, не понимая толком, откуда эти парни получили такую информацию, изрек: запрещены лишь экологические программы, а о романе можно.

Слово было сказано. Приехала съемочная группа. Расселись за столом с кофе и начали беседу с критиком. Следует отметить, что обычно миролюбивый Степшис оказался отличным провокатором. Он так меня раззадорил, что я, позабыв о всякой осторожности, и сам не почувствовал, как раскрылся подобно воротам в хлеву… Передача удалась, отклики — самые лучшие, но всю ее от начала до конца прослушал Гришкявичюс. Что он наговорил Януйтису, мне неизвестно, но тот демонстративно пригласил меня на чашку кофе. Вопреки правилам трезвости, прославившим этого человека, мы с ним выпилицелую бутылку коньяку, прихлебывая который, он грозился: