Приди в мои сны - Татьяна Корсакова

Виктор спал долго, а когда проснулся, за окном уже сгущались лиловые сумерки. Головная боль прошла вместе с усталостью. Зато пришел голод, и Виктор вспомнил, что с раннего утра во рту у него не было и маковой росинки. Если бы в дорогу его собирала Зоя Никодимовна, то запасов сдобы хватило бы до самой Перми, но Тоша Егошин сунул ему в саквояж лишь совершенно бесполезную в пути бутылку шампанского. Ничего не поделаешь, придется приводить себя в порядок и отправляться ужинать в вагон-ресторан.

Холодная вода окончательно привела его в чувство. Виктор посмотрел на свое чуть помятое, но вполне благопристойное отражение в зеркале, пригладил волосы. С волосами была беда, они вились и не желали лежать ровно, от этого вид у Виктора был всегда несерьезный и слегка хулиганистый. Частенько он подумывал, чтобы постричься очень коротко и в противовес шевелюре отпустить бороду, но всякий раз останавливался. Маме нравились его кудри, когда Виктор был маленьким, она любила их расчесывать.

В вагоне-ресторане было многолюдно, но свободный столик Виктор все-таки нашел и, уже сделав заказ, увидел Анастасию. Она сидела, отвернувшись к окну, тарелка ее была почти полной. Сидящий напротив Трофим выглядел диким и чужеродным для такого респектабельного места, но этот факт его, казалось, нисколько не волновал. Низко склонившись над столиком, он что-то тихо говорил Анастасии, Виктору показалось, что уговаривал ее поесть, потому что лицо его было одновременно хмурым и озабоченным. Заприметив Виктора, он нахмурился еще сильнее, а Анастасия вдруг вздрогнула и посмотрела прямо на него. По крайней мере, иллюзия того, что она смотрит и видит, была такой сильной, что Виктору сделалось не по себе. А она улыбнулась этой своей неуверенной улыбкой, и сомнений не осталось – улыбается она именно ему. И нет в этом никакого чуда, просто Трофим рассказал. Не могла ведь она почувствовать его присутствие. Виктор был почти уверен, что утреннее амбре уже выветрилось.

Как бы то ни было, но оставаться на месте было неприлично, и, чуть поколебавшись, Виктор подошел к столику Анастасии. Поприветствовать, только и всего.

– Добрый вечер, Анастасия Алексеевна, – сказал он, стараясь не обращать внимания на то, как меняется в лице Трофим. – Вижу, мы с вами попутчики.

– А я вот не вижу. – Ее улыбка из неуверенной вдруг сделалась вызывающей и злой.

Трофим многозначительно засопел и сжал в лапище изящный столовый нож, но вид у него был скорее смущенный, чем воинственный. Виктор тоже смутился, но быстро взял себя в руки. Ей хуже, многим хуже. И дерзость эта не со зла, а от болезненной неловкости.

– Простите меня, Анастасия Алексеевна. – Он коснулся кончиками пальцев ее лежащей поверх салфетки руки. Всего на мгновение, просто чтобы она почувствовала его присутствие по-настоящему, а не со слов Трофима.

Она почувствовала, тонкие пальчики сначала дрогнули, а потом сжались в кулак, сминая салфетку.

– Я проявил бестактность.

Неправда, он не сделал ничего бестактного и ничего плохого, но если так ей будет легче… Только бы ей стало легче, только бы смягчился этот настороженный взгляд и разгладилась морщинка на лбу.

– Нет, Виктор Андреевич, это вы меня простите. Это я проявила бестактность. – Ничего не изменилось, взгляд остался прежним, морщинка не разгладилась. Хорошее воспитание, умение вести себя в обществе – только и всего. – Я ведь даже не поблагодарила вас за свое спасение.

Не поблагодарила, но ему и не нужна ее благодарность, только бы улыбнулась. А Трофим успокоился и даже сопеть перестал, но нож не выпустил.

– Поужинаете с нами, Виктор Андреевич?

Не хотела она, чтобы он с ними ужинал, по глазам было видно, по незрячим, но таким выразительным глазам. Но воспитание… Все они рабы условностей.

– Благодарю за приглашение, но я уже поужинал. Просто увидел вас и решил засвидетельствовать свое почтение. Я уже ухожу. Если вам не нужна моя помощь…

– Не нужна, спасибо.

Про помощь он зря, вот она снова замкнулась и в голосе появился лед. А Трофим вдруг кивнул Виктору доброжелательно и, кажется, ободряюще. Наверное, почудилось. Не может такого быть.

Из вагона-ресторана пришлось уйти, так и не дождавшись заказа. Он ведь уже «поужинал», а она определенно почувствует, что он не ушел. Она же совсем не дурочка. И резкость эта не со зла, а от неловкости. Виктор попытался представить, что бы почувствовал сам, если бы вдруг ослеп, и не смог. Не получилось у него представить такое, не хватило смелости. А в ресторан можно и другим разом сходить, не умрет он с голоду.

В дверь купе постучали громко и не особо церемонно и тут же ее открыли, не дожидаясь позволения войти.

– Нашел. – Трофим тяжело опустился на скамью, поставил перед Виктором плетеную корзинку. – Вот, Настасья Алексеевна велела передать.

– Что это? – Заглядывать в корзину Виктор не стал.

– Еда. – Трофим пожал могучими плечами. – Думаешь, она не догадалась, что ты голодный ушел? Догадалась. Иногда мне кажется, что она все видит, только по-другому как-то. Да ты морду-то не вороти! Это пироги. Знаешь, какие вкусные! Лидка, сестра моя, сама пекла в дорогу. Напекла столько, что нам с Настасьей Алексеевной не съесть. – Он подвинул корзину поближе к растерявшемуся от такой неожиданной заботы Виктору, а сам встал с лавки. – Ты на меня зла не держи, – сказал, уже стоя в дверях. – Я за Настасью Алексеевну любого зашибу. Сначала зашибу, а уж потом думать стану. Такой уж я уродился. А за то, что ты ей тогда упасть не дал и что Глашку, дурную бабу, прогнал, спасибо.

– Как она теперь без горничной? – спросил Виктор неожиданно для самого себя.

– Не говорит. – Трофим вздохнул. – Я в соседнем купе еду, чтобы, значицца, всегда под рукой быть, если понадоблюсь. Но она не зовет. Да и какой с меня толк? – Он растерянно посмотрел на свои ручищи. – Я же не девица.

– Вы в каком вагоне, Трофим? – Вот уж точно, не нужно было этого спрашивать, но он все равно спросил.

– В соседнем. А ты зачем интересуешься? – Мрачное Трофимово лицо теперь сделалось еще и подозрительным.

– Просто так. Вдруг помощь моя понадобится.

– Не понадобится – сказал, как отрезал, и дверь за собой захлопнул.

Ну, не понадобится, так и не понадобится. Набиваться он точно не станет. А вот принесенные пирожки все равно попробует. Не пропадать же добру…

* * *

Как же ей было неловко! И от присутствия Виктора Серова, и от собственной беспомощной злости. А еще оттого, что с той злополучной встречи ей хотелось его увидеть.

Увидеть… Слова из прошлой, нормальной жизни все еще просачивались в жизнь нынешнюю и причиняли нестерпимую боль. Пора было уже привыкнуть, а все никак не получалось.

В вагон-ресторан Настя пошла назло всему миру и себе самой. Запросто могла бы поужинать в купе собранными Трофимом припасами, но не стала. Коль уж она решила принять свое увечье и новую жизнь, то и нечего от этой жизни прятаться. А то, что прическу она приводила в порядок полчаса, а потом еще и пребольно стукнулась локтем о дверь купе, – это мелочи! Так Настя себя успокаивала, кода искала в вагоне уборную, постеснявшись попросить Трофима о помощи. Нашла! И кажется, никто даже не понял, что она слепа. Вот и дальше, может быть, все сладится.

Трофим в ресторан идти не хотел, но Настя настояла, сказала, что без его помощи ей никак не обойтись. Он сдался тут же, буркнул только, что манерам не обучен и как бы не случился какой-нибудь конфуз. Настя тоже боялась, только опасалась она не того, что оконфузится Трофим, а за себя. Но до вагона-ресторана дошли без приключений, поводырь из Трофима получился очень хороший. Опираясь на его руку, Настя шла смело, ничего не боялась. Только оказавшись в вагоне-ресторане, она вдруг поняла, что совершенно не хочет есть. А Трофим все уговаривал, даже злился за то, что Настя себя голодом морит.

Чужой внимательный взгляд она почувствовала ближе к концу ужина, вычленила его из десятков других взглядов. И узнала. Вот такая странность: она, слепая, узнает человека по взгляду. Рассказать кому, не поверят. Только бабушка бы поверила, но бабушка далеко.

А он, инженер Виктор Серов, не просто смотрел на Настю, он подошел к ее столику и завел какой-то глупый, никому не нужный разговор. От него больше не пахло вином и усталостью, от него пахло… смущением. И ведь не сказал ничего плохого, а Настя все равно разозлилась и позволила себе резкость, которую в обычной жизни никогда не допускала. В этом их странном противостоянии Трофим неожиданно занял сторону Виктора Серова. Он не сказал ни слова, но сопел крайне неодобрительно. Настя знала, кому адресовано это неодобрение.

А Виктор Серов ушел, даже после того, как она пригласила его поужинать с ними. Сказал, что уже поел, попрощался и ушел. Он не ужинал, Настя была в этом уверена. Как и в том, что ушел он из-за нее, голодный. Настроение испортилось окончательно, обратно к купе они с Трофимом шли в полном молчании, и, лишь ставшись одна, девушка расплакалась.