Выбор - Анатолий Шиян

Одновременно мы уже 10 месяцев наблюдаем повышенную перекачку денег в США из ряда арабских стран, а также от ряда арабских террористических организаций…»

— Похоже, мы хотя-бы теперь знаем, среди кого искать террористов. — понял Риббок. — Надо срочно найти Мишель. Для нее отпуск окончился тоже…

Остальные члены группы Риббока оставались всю эту неделю на своих местах.

* * *

Еще в прошлое воскресенье Мишель получила письмо по электронной почте, заставившее ее немедленно уехать в Пендлтон, штат Орегон.

Письмо было от адвоката Айрин Мохаши и содержало довольно странное известие. Два дня назад умер учитель Мишель по каратэ, основатель и глава школы Ди-Ай («искусство отвечать») в США, Хироширо Номуши. Его тело было в тот же день кремировано.

Однако самое неожиданное заключалось в том, что главой своей школы после смерти он назначил именно Мишель — особо оговорив это в завещании, составленном по всей форме.

Известие о смерти Номуши взволновало и очень расстроило Мишель, — хотя она и была давно уже готова к тому, что восьмидесятилетний сенсей скоро должен покинуть этот мир.

Вторая же часть письма повергла ее в немалое удивление. Она такого назначения никак не ожидала! Тем более, что Номуши при жизни никогда не говорил с ней по этому поводу.

Мишель еще некоторое время сидела перед компьютером, глядя на пустынный уже экран.

…Вот она, еще школьница младших классов, впервые переступает порог дожо — в него на время тренировки волшебным образом превращался маленький спортивный зал их школы. Они, девочки и мальчики, впервые в своей жизни одетые в новенькие карате-ги, чистенькие и выглаженные своими родителями, выстроены в одну линию. Они стояли, боясь шелохнуться.

Перед строем сидел на коленях старичок (в сейдза, — как узнала она уже потом название такой позы). Среднего роста, коротко, как и многие японцы, пострижен. Большие уши лопухами торчали по обе стороны его головы. Глаза полуприкрыты. Дремлет? Нет! Внимательно разглядывает строй. Вот его взгляд остановился на Мишель. И вдруг старичок подмигнул ей! Она даже вздрогнула и опустила глаза. Не может быть! Она снова из-под бровей метнула быстрый взгляд на старичка. И опять увидела полуприкрытые веки. Показалось?!

Она так и не успела спросить сенсея Номуши об этом, — просто никак не могла собраться, все забывала за разговором при встречах с ним. А теперь уже и не сможет спросить никогда…

Но неужели сенсей Номуши увидел в ней что-то настолько важное уже тогда?! Еще лет семь назад, до того, как она начала уходить «в глушь» на свои особые тренировки, она бы просто посмеялась над таким предположением. Но сейчас она уже не была так уверена в невозможности этого, казавшиеся ей ранее столь нелепым, предположения…

…Мишель была поздним ребенком в семье. Она родилась, когда ее родители совсем уже отчаялись иметь детей. Она была первой, — а затем дети посыпались как из рога изобилия. Погодки. Она и еще трое ее младших братьев. Поэтому-то она и была обречена на вечное одиночество: все свое внимание мама и отец направляли на ее младших братьев. Но, странное дело, это ее не особенно огорчало.

Она любила играть одна. Она сама придумывала себе игры, — порой по пол дня играя во дворе какой-нибудь ниточкой. Когда она подросла, она остро почувствовала свою неприспособленность к так называемому «американскому образу жизни». Она не любила вести активный образ жизни, когда с энтузиазмом набрасываешься на работу, стремясь преодолеть все трудности и — обязательно! — занять ПЕРВОЕ МЕСТО. Первое место во всем: по обучению — в классе, а потом и в школе, в спорте и — особенно — в соревнованиях, затем — в университете, в бизнесе, — да и вообще, во всем… Ей не нравилось участвовать во всех этих «командах поддержки» — прыгать и неистово визжать, пока ребята из их класса проигрывают на бейсбольном поле старшеклассникам. Ей не нравилось часами перемывать косточки парням и старшеклассникам в девчоночьих разговорах с подружками из их класса. И, наконец, у нее очень рано обнаружилась черта характера, ну совершенно уже неподходящая для успеха в жизни: она была абсолютно лишена азарта и соревновательного духа…

Когда Мишель что-то делала — то стремилась выполнить его так, как она умет. И только! Если же это нужно было делать в гонке, стремясь опередить других, — она, если только представлялась хоть малейшая возможность, вообще отказывалась от борьбы. Она не терпела работать «из-под палки». Когда же ее принуждали к этому, — она всегда сопротивлялась. Когда была маленькая — плакала. Когда стала взрослее — замыкалась в себе и пыталась убежать «с глаз долой»…

Она вообще любила смотреть на жизнь как-бы «со стороны». Именно не участвовать в ней актером, — а оставаться зрителем, выходя «на сцену» лишь в случае крайней необходимости. Тогда, когда ничего другого ей уже не оставалось. Когда без нее дело сделано не будет вообще. Но, как только необходимость в ее непосредственном участии заканчивалась, — как только она сыграла свою роль, — она тут же «спускалась в зрительный зал» и, уютно устроившись в кресле, снова принималась наблюдать за «представлением» со стороны…

Но вот что у нее получалось — так это сводить воедино самую разную информацию. В школе она не имела никаких проблем с обучением. Точнее, в школе она просто не училась. Она посещала школу, — но все домашние задания занимали у нее не более 30 минут. И то — только письменные задания. Устные — она уже с 4 класса просто совсем не учила: ей было совершенно достаточно того, что она прослушивала урок в школе, да еще посмотреть в учебник 5 минут, — как раз то время, пока учитель идет к столу после звонка.

Единственное, чего она не любила — это заучивать напамять разные там даты, названия, и все такое…

В каратэ она нашла то, что всегда любила. Она не стремилась, как другие дети, «увидеть» противника и «побить его». Или же — «защищаться от его ударов». Она просто оттачивала технику, рассматривая ее не более чем упражнения, способные соединить воедино мысль и движение. Способные соединить воедино ВНУТРЕННЕЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ДВИЖЕНИИ С САМИМ ЭТИМ ДВИЖЕНИЕМ.

Участия в спортивных соревнованиях она старательно избегала. Тренер уже давно махнул на нее рукой. Собственно, тренером был не тот старичок-японец, а другой — молодой парень с черным поясом: старичок провел лишь только первое занятие, да еще прочел лекцию о том, что каратэ — это не средство «побить противника», а путь укрепления духа, и сразу уехал. Поэтому довольно скоро Мишель оказалась предоставленой практически только сама себе: тренер часами возился с подающими надежды энтузиастами, которые вечно ходили с синяками. А Мишель в дожо вскоре начала заниматься только одними ката…

Поэтому она впервые пришла на экзамен по получению квалификационного уровня уже только в университете, обучаясь на первом курсе факультета социологических наук. Собственно, она воспользовалась оказией, так как в том году в их университет приехал на один семестр читать лекции сам Хироширо Номуши, — тот самый старичок-японец. Они увиделись в университетском дворе, — и старичок именно ей медленно поклонился в японском полупоклоне. Она автоматически сделала то же, — и потом долго вспоминала, кто же это мог быть. Вспомнила лишь, уже придя на экзамен и увидав старичка в белом каратэ-ги, перепоясанном красным поясом. Она еще не успела оформиться в секцию — и поэтому скромно пристроилась в конце очереди желающих сдавать экзамен.

Когда, в самом конце, подошла ее очередь, она подала в качестве документа справку, выданную школьным тренером и написанную в самой обтекаемой форме (что-то вроде «…прозанималась в секции 7 лет,… знает все основные ката школы…»). Секретарь, увидев такой образец письма обтекаемого стиля, встала и подошла к столику экзаменаторов. Она еще не успела ничего сказать, когда сенсей Хироширо Номуши протянул руку, взял у нее эту справку, и, даже не заглянув в нее, положил на стол.

— Санчин. — громко произнес он название ката.

Мишель стала в стойку мусуби-дачи, сложила руки и закрыла глаза. Она чувствовала, как постепенно уходило все. И усталость после двухчасового ожидания своей очереди. И гул голосов ребят и девушек, которые сдали экзамен раньше ее и теперь дожидались в дальнем конце зала объявления своих результатов. И даже сам зал. Оставалась лишь она, — а все вне ее превращалось в некий сплошной фон.

Начало ката пришло внезапно, как будто само тело, вне ее желания, начало плавно переливаться из одного состояния в другое, четко фиксируя на мгновение ту или иную каноническую форму стоек, нападающих и защитных положений. Слышалось лишь только громкое, отчетливое, мощное ДВУХСТАДИЙНОЕ дыхание. Именно то дыхание, ради которого и уделяется столь много времени этому ката в школе каратэ годжу-рю…