Столичный доктор (СИ) - Вязовский Алексей

— Позже!

Теперь морфий. В склянке есть, уже разведенный. И стерильные шприцы, завернутые каждый отдельно в крафт-бумагу. Главное, не бросить по привычке иглу куда-нибудь. Инструментарий сугубо многоразовый. Иголочки потом замочим, прочистим просвет тоненькой проволочкой — мандреном, простерилизуем, и снова в бой. Колоть, конечно, лучше в вену, но попробуй найти ее сейчас. Периферический кровоток уже выключился, попробуй, попади в спавшийся сосуд. А в то месиво, что на голени, лезть не стоит. Так что в мышцу. Пока подготовимся к следующему шагу, всё и так поступит куда надо.

А что у нас далее? Так ампутация в полевых условиях. Всё как у батюшки военно-половой хирургии, Николая Ивановича. Нет у меня условий ни для нормальной операции, ни, тем более, для всяких изысков. Режем по-мясницки, на уровне нижней трети бедра. Никакой культи формировать не буду, выживет до больницы — там и доведут до ума. А мне только вязать сосуды и отсекать лишнее. Минимум необходимого у меня есть — лигатура, зажимы, иглодержатель, иглы, скальпель. Вот пилы для костей нет, но тут вот прямо сейчас делать это незачем — вон тот торчащий отломок я и пинцетом уберу, он вроде как держится на честном слове, а остальное… как повезет, повязкой прикроем, и рысью в больницу. В какую? Подумаем чуть позже, когда будет кого везти. Ну, с богом!

* * *

Помыл руки из склянки со спиртом, открыл коробку с инструментом.

— Зовут тебя как? — спросил я у провожатого, который так и стоял, открыв рот от изумления.

— Митькой… — почти прошептал парень.

— Ты как, не боишься, поможешь?

— А что делать надо? Я, барин, с людьми-с не особо…

— Поросят резал?

— Ага…

— Ты, Дмитрий, держи его, чтобы не дергался. А остальное я сам.

— Давай, Митька, ты плечи хватай, а я вот тут, за пояс, — предложил Александр Александрович.

Я обернулся. Куда только делся тот вальяжный господин, вещающий и граммофоне? Он вроде даже в плечах шире стал, не говоря уж о взгляде — собранном и жестком. Судя по его внешнему виду, строительный бизнес в Москве — не для слабаков.

Я в сторону головы и не смотрел даже. Обколол, сколько смог, кокаином, смазал спиртом — и понеслось. Разрез, зажим, лигатура. И повторить. И еще. Хорошо я за последние дни восстановил мелкую моторику вязкой узлов. Кузьма, тот точно подумал, что я свихнулся, глядя на длинные шнуры на спинках стульев. Даже одним пальцем неплохо получалось. Здесь, правда, таких мест нет — все открыто, но всё же навык помог значительно ускориться с процедурой. Пара-тройка минут — и оттаскивайте. Останки ноги могут и потом откопать, похоронят как-нибудь. Это уже не мое дело.

— Давай, на сани! — начал командовать Пороховщиков. — Куда повезем? В университетскую клинику? Тут версты две, не больше, домчим галопом минут за пять!

Я согласно кивнул, и начал собирать разбросанные по зипуну инструменты.

* * *

Да уж, упряжка у Александра Александровича — на зависть всем. И впрямь, до больницы доехали вмиг. В приемном покое объяснили ситуацию, и вскоре к нам вызвали хирурга. Пришел пожилой, бородатый, доктор в пенсне. Посмотрел на болезного — бледного, почти серого. Тоже, наверное, вспомнил Пирогова. Послушал мой отчет о проделанном на месте. Открыл повязку, осмотрел культю, покивал, мол, что делать — ясно. Впрочем, слова «если выживет» не произносил. Но и так понятно, что тут надеяться мало на что есть.

Как бы в подтверждение моих опасений Кирюха вдруг надумал умереть. Хватанул воздуха напоследок — и замер. Устал жить.

— Камфору! — закричал хирург.

Ага, прям сейчас он от твоего дыхательного аналептика оживет и начнет улыбаться. Пока этот масляный раствор всосется и подействует, патанатом не только вскрыть его успеет, но и пообедать после.

Подавив в себе желание завопить боевой клич «Реанимация!», я ринулся к кушетке. Ну-с, поехали. Тройной прием Сафара — одна секунда. Платок на рот — две. Начинаем дышать — три. Вдохнул два раза, с удивлением заметив, что экскурсия грудной клетки есть. Начал качать грудину. На счете «пятнадцать» вернулся ко рту, и… Сегодня Господь решил сходить в факультетскую больницу и продемонстрировать чудо. Потому что Кирюха вдруг начал дышать самостоятельно. Надо же, а я уже переживал, что непрямой массаж сердца придется делать поаккуратнее, а то там под конец вроде хрустнуло немного.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Попробовал пульс на сонной артерии. Частит, конечно, но ровный, синусовый. И дышит хорошо, двадцать пять в минуту примерно. Для шока вполне хватает. Я скомкал платок и посмотрел, куда бы его выбросить. Использовать после такого я его вряд ли смогу. Нашел урну, а затем и открытую форточку в госпитальном коридоре — втянул в себя морозного воздуха. Курить, что ли, начать? Вроде отпускает. Хотя еще и потряхивает.

— Закурите?

Ко мне подошел давешний хирург, протянул раскрытый портсигар.

— Нет.

— Итак, коллега, что только что сейчас было? Ну там, с увечным?

Глава 11

— Извините, не представился. Бобров, Александр Алексеевич, — очкарик убрал портсигар, протянул мне руку. — Заведую тут хирургией после отъезда Николая Васильевича.

Ёпрст, охренеть и не встать! Вот это знакомство! Ну да, мы же на кафедре факультетской хирургии. Предыдущий начальник — Склифосовский. А передо мной… Человек, который сделал первый рентгеновский снимок в России!

— Баталов, Евгений Александрович. А было… Я занимаюсь топографической анатомией… Точнее, занимался.

—…под руководством профессора Талля? Я вас, кажется, видел на кафедре.

— Да.

— Примите мои соболезнования.

Ну да, сейчас врачебный мирок маленький — все друг друга знают.

— Благодарю. Так вот. Профессор в госпитальной клинике проводил опыты во время операций. Если у пациента останавливалось сердце или дыхание, в некоторых случаях можно было восстановить сердечный ритм, нажимая на грудную клетку и вдувая воздух рот в рот. Ведь анатомически это весьма просто объяснить. Мы вместе думали о соотношении вдохов и нажатий на грудину, и пришли к выводу, что два к пятнадцати будет довольно. Ну и там еще тонкости определенные…

— Да что вы говорите! — Бобров всплеснул руками. — Я ничего об этом не слышал!

— Профессор готовил статью на эту тему, но увы… — тут уже я развел руками.

— С ней можно ознакомиться? Я так понимаю, этот метод способен спасти множество жизней.

— Разве что с выжимкой. Я еще только разбираюсь с архивом учителя…

— Да, да. Я все понимаю! — Бобров достал визитку. — Буду крайне признателен, если найдете для меня время.

— Обязательно!

Ну вот! Не зря рисовал комплект «три в одном». Бобров придаст реанимационному делу в России и мире такой пинок… Ведь скорой сейчас нет, хирурги — самые заинтересованные люди. А под шумок и прием Геймлиха заскочит в медицинское сообщество. Новые поколения студентов будут его учить с первого курса, к пятому — что-то в голову да залетит.

Мы еще раз с Бобровым поручкались и я, продолжая оттираться от крови, выполз на свежий воздух. А там меня ждали Пороховщиков с извозчиком из строителей. Курили, тихо переговариваясь.

— Ну что? — Александр Александрович тоже открыл передо мной портсигар. Правда, покруче, чем у Боброва — инкрустированный драгоценным камнями и золотом. Что это они все меня пытаются подсадить на табачную отраву?

— Спасибо, не курю, — покачал головой я. — Ваш Кирюха будет жить.

— Что это за жизнь без ноги? — буркнул Митька.

— Не хер же оттяпали… — пожал плечами я, увидел, как на меня вылупился Пороховщиков, поперхнулся дымом.

— А что… бывает?

— На войне сплошь и рядом. Взорвался снаряд, осколком срезало и все, дальше не пришьешь.

— Это почему же? — удивился Митька.

— Сосуды там мелкие, не состыкуешь их.

До микрохирургии столько же пехом и ползком, сколько и до антибиотиков.

— Не дай Бог! — перекрестился Пороховщиков. — Вам, Евгений Александрович, помыться бы надо!