40 австралийских новелл - Вэнс Палмер

Я надеялся, что люди в автомобиле не заметят кенгуру, но машина остановилась у обочины, на дорогу вышел охотник — любитель с ружьем и стал целиться в животное.

Конечно, все это меня не касалось, но я почему‑то закричал:

— Эй, ты! Не тронь его!

Наверное, мой окрик отвлек охотника. Он промазал, посмотрел в мою сторону и сердито крикнул:

— А тебе какое дело? Может, это твой приятель?

— Родственник! — выпалил я воинственно. Охотник хотел было ответить, но раздумал, сел в автомобиль и уехал.

Кенгуру не шелохнулся ни от выстрела, ни во время нашей перебранки, но, услышав треск заводящегося мотора, он ускакал. Последний раз он появился на горизонте. Он скакал легко и грациозно, возвращаясь, как я искренне надеялся, в лучшие места.

СДВИГ (Перевод О. Поленц)

Я прислушивался к разговору, который вели между собой несколько солдат, сидевших неподалеку. С виду совсем еще юноши, они были ветеранами Североафриканской кампании и видели в этом залог своего будущего успеха. Их разговоры напомнили мне тот день, когда года четыре назад я неожиданно встретился с Коном Уэтли в небольшом сиднейском ресторане. Попивая свое обычное пойло, я созерцал прелести Гебы, деловито семенившей от клиента к кассе и от кассы к клиенту. И вдруг я увидел Кона — он сидел у другого конца стойки и смотрел прямо на меня.

В первый раз мне довелось видеть его в таком отличном костюме, и казалось, что ничего другого он отроду не носил; Кон очень возмужал. Задор юности уступил место спокойной уверенности. Очевидно, он преуспел в жизни.

Мгновение мы колебались. Многое связывало нас в прошлом, мы хорошо знали друг друга, и каждый из нас часто задавал себе вопрос, добром или злом поминает его другой. И вот сейчас, почти через двадцать лет, мы снова встретились.

И встретились тепло. Очевидно, наша привязанность покоилась на прочном основании, а размолвки — хотя по временам они и принимали очень бурный характер — не оставили заметных следов. Кон поднял стакан. Мы чокнулись, рассмеялись и крепко пожали друг другу руки. После обычных расспросов, что поделывал, как жил, мы водрузили локти на стойку и отдались воспоминаниям о далеких временах, когда мы жили в глуши.

Кон сравнительно рано уехал из поселка, который тогда только отстраивался, но он помнил по именам всех сеоих прежних соседей и подробно расспрашивал о каждом из них. Было видно, что не раз он мысленно возвращался к тем дням, когда собирался стать фермером. Даже когда он спросил: «А как Джо Синклер? Что с ним сталось?» — в глазах его мелькнул теплый огонек, а на губах — улыбка.

Меня это поставило в тупик: я не мог понять, чью же сторону в политике теперь держит Кон. Ведь они были злейшими врагами с Джо Синклером. Кон слыл в нашей местности «крайним», всегда чем‑нибудь возмущался, будоражил нас, был словно бельмо на глазу у всех. А Джо считался главным нашим консерватором, хозяйство у него было небольшое, но процветающее, а сам он следовал раз навсегда установленным традициям и проявлял в политической борьбе Недюжинную энергию. Однажды Джо и его дружки чуть было не спустили Кона в городскую канализацию — по их мнению, в интересах общественного порядка и демократических свобод следовало заткнуть ему глотку.

Это случилось в разгар предвыборной кампании, когда политическое самосознание людей пробуждается с необычайной силой и они с завидным рвением принимаются вдруг за исполнение своего гражданского долга. Джо не покладая рук трудился на благо правительства и заслужил всеобщее признание. Кон выступал в роли заднескамеечника: представляя интересы оппозиции, он сыпал язвительными замечаниями или задавал коварные вопросы. Положение Кона было нелегким и требовало даже известной отваги, так как ему решительно не на кого было опереться. Бригада поезда, который отправлялся с нашей станции два раза в неделю, как назло, уезжала в Уилгатаун в тот момент, когда она была нужна Кону в Мэни Гамтриз. Ремонтники редко могли оказать ему поддержку. А что касается лесорубов, забредших в наши края, то они либо вовсе не разбирались в политике, либо были слишком заняты работой, чтобы посещать митинги. Были среди них и такие, кто соглашался со всем, лишь бы угодить сильным мира сего; вопреки романтическим традициям вольнолюбивых и беспечных своих предков они не отваживались выступать против фермеров, которые могли дать им работу, или скотоводов, у которых тоже можно было пристроиться.

По большей части мы, молодые поселенцы, придерживались взглядов Джо Синклера. Мы только — только начинали становиться на ноги и надеялись добиться обеспеченного положения. Некоторые из нас, главным образом люди, вышедшие из рабочей среды, как будто симпатизировали оппозиции, но только в период между избирательными кампаниями. Когда же наступало время голосования, у них находилась тысяча веских доводов, чтобы голосовать за правительство. В отношении Кона к этим людям — а он привык прямо высказывать свое мнение, не заботясь о том, как его воспримут, — не чувствовалось и тени его обычной доброжелательности и сердечности.

Политические разногласия заявили о себе в первую же нашу встречу с Коном. Наше знакомство состоялось вскоре после того, как мы с Гледис перебрались на свой участок.

В тот вечер при свечах мы пили под навесом чай. Вдруг собака зарычала и навострила уши в сторону дороги. Послышались шаги, и из тени кустарника вышли какие‑то люди — молодой мужчина, чуть постарше меня, с крошечным мальчиком на руках и молодая женщина, которая вела за руку маленькую девочку.

— Слыхал, как вы тут орудовали топором, — заговорил мужчина, — пришли с вами познакомиться.

Он поступил, как добрый сосед. Мы пригласили гостей к столу, но они только что отужинали, им просто хотелось перемолвиться с нами словечком. Гледис и Клара Уэтли пришлось Мыть посуду и быстро нашли общий язык, дети исподлобья разглядывали друг друга, как это всегда водится детей при первом знакомстве, а мы с Коиом присели на корточки у потухающего костра неподалеку от навеса. Мой «новый сосед был крепким и, видимо, очень деятельным человеком; весь облик его говорил о том, что он привык к тяжелому труду, но сдвинутая на затылок шляпа открывала белый и очень высокий лоб. Глаза у него были темные и задумчивые, казалось, он над чем‑то напряженно размышляет. В крупных чертах лица читалась несгибаемая воля; такие люди противостоят любым ударам судьбы. Помню, взглянув на него, я сразу подумал: «Этот парень первым не полезет в драку, но уж, если его заденут, спуску не даст».

Мы обсуждали сравнительные достоинства соседних участков, гадали, кто на них поселится, говорили о будущем этого края; затем разговор на мгновение прервался, и вдруг Кон сказал:

— Газеты пишут, что на прошлой неделе оппозиция чуть не взяла верх над правительством в палате.

Я не ожидал такого поворота нашей беседы. Я был молодым поселенцем и с головой ушел в устройство своей фермы. Я мог без конца говорить о досках и бревнах, о скоте и пастбищах. Но зачем ввязываться в такую скучную материю, как политика? Да и какое мы имеем к ней отношение?

— Нам от всей этой политики ни тепло, ни холодно, — возразил я, быть может, несколько более запальчиво, чем следовало.

Кон пристально поглядел на меня, потом уставился на тлеющие угли и принялся чертить по золе попавшимся под руку прутиком.

— Не годится забывать о рабочем движении, — проговорил он.

Он сказал это тоном мягкого, но серьезного упрека, тоном верующего, который напоминает вам, что библия не просто занятная старая книжица, а слово божие.

Я еще больше удивился. Рабочее движение было для меня чем‑то очень далеким, о чем по вечерам, после торгов, странного вида люди разглагольствуют, взобравшись на ящики из‑под мыла, на заплеванных перекрестках в больших городах; эти люди и говорить‑то правильно не умеют, их слушаешь с презрительной усмешкой, к которой примешивается чувство раздражения. Мы снова замолкли. Я чувство — Вал, что мое замечание пришлось не по душе моему соседу. Видимо, он был порядочным чудаком!

— Не обращайте внимания на его слова! — сказала Клара Уэтли.

Я взглянул на нее. Она внимательно прислушивалась к нашему разговору, и лицо ее на мгновение омрачилось. Она улыбнулась как‑то не совсем уверенно. Клара была очень мила, одета опрятно и к лицу — настоящая молодая хозяюшка. Кон с вызовом вскинул голову, но тут же черты его лица смягчились.

— Ну ладно, ладно, мать, — сказал он, и в голосе его прозвучала нежность, а затем он подмигнул мне, как бы говоря: «Надо иногда и уступить им, не правда ли?»

И снова мы заговорили о наших делах.

Гледис подружилась с Кларой, и таким образом я узнал про жизнь Кона раньше других соседей. Он был сыном фермера из Дарлинг Даунс, но уже юношей отправился на запад и работал на стрижке овец. Он увлекся профсоюзным движением и проблемой политического просвещения рабочего класса и усердно занимался политическим самообразованием. К тому времени как они встретились с Кларой, он уже прочитал «Прогресс и бедность» и «Права человека» и мог наизусть читать Генри Лоусона часами, без передышки.