Дело и Слово. История России с точки зрения теории эволюции - Дмитрий Калюжный

Судя по воспоминаниям современников, портретам живописцев и фотографов, он был высокого роста, худощавого телосложения, лицо гладко брил, носил очки. Жил уединённо, в обращении был сух и немногословен, не терпел необоснованных возражений. Отличался исключительным трудолюбием, имел литературный дар, написал много научных трудов, при этом без всякой чужой помощи. В общении с простыми людьми был добродушен, часто оказывал материальную помощь бедным. Обладал даром убеждать собеседника в правоте своих идей. Был прекрасным полемистом; успешно использовал в полемике свою эрудицию. Следил за развитием науки, литературы, формированием политических течений, за деятельностью политических партий.

С.Ю. Витте даёт ещё один штрих к портрету этого политического деятеля: личная скромность, неподкупность, некорыстолюбивость. А также приводит ряд фактов, подтверждающих и позитивные, и негативные аспекты государственной деятельности К.П. Победоносцева. Консерватизм его, например, проявился в отношении к Проекту об ответственности хозяев фабрик и промышленных заведений перед рабочими за смерть, увечье и т. д., составленному предшественником Витте на посту министра финансов И.А. Вышнеградским.

При обсуждении проекта в департаменте Госсовета, по воспоминаниям С.Ю. Витте, Победоносцев «держал большую речь против проекта, указывая, что в этом проекте есть (…) симпатия к различным социалистическим идеям, что вообще с развитием за границей социализма социалистические идеи входят в сознание нашего правительства или же наше правительство под давлением рабочих проводит различные законы об ответственности перед рабочими, законы крайне социалистического характера… Все подобного рода идеи были присущи складу ума и складу убеждений бывшего обер-прокурора К.П. Победоносцева, человека громадного ума, громадного таланта, но тем не менее крайне узкого».

Вот, оказывается, почему он был критически настроен к правительству. Оно у нас было при царизме «крайне социалистической направленности», да и законы принимались «социалистического характера», и это – несмотря на противодействие реакционеров и консерваторов, после чего либералы-прогрессисты не переставали ценить ум и таланты реакционеров и консерваторов, и наоборот. Наверное, люди, берущиеся судить о том сложном и противоречивом времени лишь на основании стишков про «совиные крыла», поступают не очень осмотрительно. Даже, скажем так, самонадеянно.

Встретив со стороны Победоносцева серьёзное противодействие социалистическому проекту, Витте продолжал работать в контакте с ним по реализации других программ. Так, вспоминает граф, «я оказывал Константину Петровичу Победоносцеву полное содействие и материальное, и всякое другое в развитии церковно-приходских школ… Я был, кажется, первым министром финансов, который начал относиться к церковно-приходским школам с полным сочувствием. И благодаря тому, что Победоносцев в Государственном совете всегда встречал мою поддержку в вопросе о церковно-приходских школах, на эти школы начали ассигновать деньги в большем количестве, и эти школы получили некоторое развитие».

Оказывается, «для народа – Бедоносцев» был радетелем народного образования!

Курьёзно, но против него до сих пор объединяются, казалось бы, непримиримые противники. Левые и социал-реформаторы всех мастей не могут простить ему многолетних усилий по предотвращению революции и связанных с ней катастроф, а особенно его слов о необходимости «подморозить Россию». Ненавидит Победоносцева и демократическая общественность, ведь осуждая радикализм, нигилизм и безверие, он с не меньшим пылом уличал и реформаторов, пытающихся навязать России чуждые ей, по его мнению, принципы государственного управления и общественной жизни.

Максим Брусиловский пишет: «Монументальная фигура Победоносцева – сенатора, обер-прокурора св. Синода, наставника двух последних императоров, мыслителя, философа и историка всегда вызывала глухое раздражение у российской интеллигенции. Причём раздражение настолько сильное, что заставляет задуматься о комплексе неполноценности, испытываемом представителями этого весьма поверхностно образованного класса по отношению к подлинному интеллектуалу, профессионалу в своём деле (во многих делах), человеку, чьи таланты и широта кругозора десятилетиями являлись эталоном для всякого государственного деятеля».[7]

Прочитаем начало знаменитой статьи Победоносцева «Великая ложь нашего времени» о демократической системе и парламентаризме:

«Что основано на лжи, не может быть право. Учреждение, основанное на ложном начале, не может быть иное, как лживое. Вот истина, которая оправдывается горьким опытом веков и поколений».

Стоит отметить, что статья написана заочно, за годы до Манифеста от 17 октября 1905 года, на одном лишь зарубежном материале и пророческом предвидении, чем торжество демократии обернётся в России. Причём Победоносцев не критикует теорию парламентаризма. Теория-то как раз выглядит очень привлекательно:

«Весь народ в народных собраниях творит себе законы, избирает должностные лица, стало быть, изъявляет непосредственно свою волю и приводит её в действие».

Как ни хороша теория, осуществление её возможно лишь, «когда бы доверенные от народа лица устранились вовсе от своей личности; когда бы на парламентских скамьях сидели механические исполнители данного им наказа; …когда бы притом представителями народа избираемы были всегда лица, способные уразуметь в точности и исполнять добросовестно данную им и математически точно выраженную программу действий».

Но поскольку на практике всё это невозможно, парламентская система превращается в пародию на самоё себя, извращая собственные благие принципы:

«Выборы никоим образом не выражают волю избирателей. Представители народные не стесняются нисколько взглядами и мнениями избирателей, но руководствуются собственным произвольным усмотрением или расчётом, соображаемым с тактикою противной партии. … Министры в действительности самовластны. … Они располагают всеми силами и достатками нации по своему усмотрению, раздают льготы и милости, содержат множество праздных людей на счёт народа, и притом не боятся никакого порицания, если располагают большинством в парламенте, а большинство поддерживают – раздачей всякой благостыни с обильной трапезы, которую государство отдало им в распоряжение».

Интересно сегодня читать подобные тексты позапрошлого века.

Да и в начале ХХ века к интереснейшим выводам приходили умные люди. Лев Толстой писал в своих «Яснополянских записках»:

«Если спросите у русского народа, чего он хочет: самодержавия или конституции, то 90 процентов его вам ответит, что они за самодержавие, то есть за ту форму правления, с которой свыклись. Народ ждёт, что царь, как отнял у помещиков крепостных, так отнимет у них и землю. Если же будет конституция и у власти станут болтуны-адвокаты, живодёры и прогоревшие помещики, то он скажет, что земли ему не получить».

А вот Толстой о конституции: «Так и у нас (как во Франции) конституция не будет содействовать уменьшению насилия, а скорее увеличению его». О революции:«Если была бы революция, то выдвинулись бы такие люди как Марат и Робеспьер, и было бы ещё хуже, чем теперь».

Невозможно оспаривать потрясающей точности толстовских пророчеств. В самом деле: грянула конституция, и у власти стали «болтуны и адвокаты» (Керенский), «живодёры» (Терещенко), «прогоревшие помещики» (князь Львов) и, наконец, «такие люди, как Марат и Робеспьер» (Ленин и Троцкий). И народ земли не получил – от него отняли и ту, которая была.

Иван Солоневич писал:

«Мы всегда склонны забывать то обстоятельство, что Российская империя является самым старым государственным образованием в Европе. Что Российская империя – или, что то же, русский народ – экспериментальнопрощупала все существующие в истории формы правления. И что русское самодержавие и религиозно, и морально, и политически не имеет почти ничего общего с европейским абсолютизмом. В Европе монарх был только «первый среди равных» – вооружённый властью приказчик правящего феодального слоя. В России царь был представителем народной массы. От Андрея Боголюбского, который впервые заложил основы русского самодержавия, до Николая II, которому не удалось их удержать, – никогда народ не шёл против Царя и никогдаЦари не действовали против народа. Сам «гениальнейший»[8] отметил тот факт, что даже Разин и Пугачев – и те были «царистами». А и сам «гениальнейший» располагает «полномочиями», на какие никакой Иван Грозный претендовать бы не стал».