Стихотворения - Лев Мей

ПЕСНЯ («Как наладили: Дурак…»)

Как наладили: «Дурак,Брось ходить в царев кабак!»Так и ладят всё одно:«Пей ты воду, не вино —Вон хошь речке поклонись,Хошь у быстрой поучись».

Уж я к реченьке пойду,С речкой речи поведу:«Говорят мне: ты умна,Поклонюсь тебе до дна;Научи ты, как мне быть,Пьянством люда не срамить?..

Как в тебя, мою реку,Утопить змею-тоску?..А научишь — век тогдаИсполать тебе, вода,Что отбила дуракаОт царева кабака!»

<1860>

ПО ГРИБЫ

Рыжичков, волвяночек,Белыих беляночекНаберу скорёшенькоЯ, млада-младёшенька,Что для свекра-батюшки,Для свекрови-матушки:Перестали б скряжничать —Сели бы пображничать.

А тебе, постылому,Старому да хилому,Суну я в окошечкоПолное лукошечкоМухомора старого,Старого, поджарого…Старый ест — не справится:Мухомором давится…

А тебе, треклятому,Белу-кудреватому,Высмотрю я травушку,Травушку-муравушку,На постелю браную,Свахой-ночкой стланную,С пологом-дубровушкойДа со мной ли, вдовушкой.

<1860>

ПЕСНЯ («Ты житье ль мое…»)

                      Ты житье ль мое,                      Ты бытье ль мое,Ты житье-бытье мое ли горемычное!                      Что хозяйкой быть,                      За седым ходитьМолодешеньке мне — дело непривычное…                      Ох ты, милый мой,                      Разудалый мой!Научи меня с недолей потягатися:                      Не топить избы,                      Не слыхать журьбы,Со постылым, старым мужем не якшатися.

<1860>

ЛЕШИЙ**

Николаю Ивановичу Липину

Двойным зеленым строем,Вдоль узкого проселка,Под снежной шапкой дремлетИ сосенка и елка;

Осина коченеетИ дрогнет от мороза,И вся в слезах алмазныхПлакучая береза;

Их предки — в три обхвата,Поодаль от опушки,Взнесли над молодежьюМаститые макушки;

Вдали дубняк; да Леший —Всех выше головою:Рога торчат сквозь космы;Копыта под землею…

То всех деревьев выше,То ниже мелкой травки,Что топчут чуткой ножкойБукашки и козявки;

Владыка полновластныйЗеленого народа,Он всей лесной державеСудья и воевода.

Зимою он сугробыВ овраги заметает,И тропки он лисицамИ зайцам прочищает;

И снегом он обноситБерлогу медвежонка,И вьет мохнатой лапойГнездо для вороненка;

И волку-сыромахеОн кажет путь-дорогу,И, на смех доезжачимИ звучному их рогу,

И стае гончих, зверяВ трущобе укрывает…А к осени деревьяОн холит-сберегает:

Под корень их валежникИ палый лист, вязанкой,Кряхтя, валит с плеча онНад белою белянкой,

Над рыжиком и груздем,Над тонкою опёнкой:Укроет; проберетсяК грибовницам сторонкой

И филином прогукнет,И в чаще, за кустами,Засветит, что волчиха,Зелеными глазами.

В орешнике змееюШипит он для потехи,Чтоб девушки у белокНе сняли все орехи.

А летом провожаетУбогую калику;За девицей, охочейХодить по землянику,

По ягоду малинуС смородиною черной,Следит он втихомолкуПромеж листвы дозорной;

И если бойкий пареньГде песенку затянет —Проказник Леший кличемКрасавицу обманет,

А парня обойдет он…И если где калику,Позарясь на понёву,Котомочку и кику

С зашитым подаяньем,Бродяга ждет — дед стукнетНа целый лес дубинкой,Конем заржет, аукнет,

Грозой и буйным вихремВдоль по лесу застонет,—И в самую трущобуНедоброго загонит;

Там будет сыт бродягаДо третьего до Спаса:У яблонь и у пчелокНакоплено запаса…

А в лес зайдет охотник — Опять стучит дубинка,И прячется в трущобеВся дичь и вся дичинка…

Всего любезней вёсныДля деда: припадаетК сырой земле он ухомИ слышит — всё копает,

Всё роется под склепомСвоей темницы тесной,Всё дышит жаждой жизниИ силою воскресной:

И травка, и муравка,И первые цветочки,И первые на волюПробившиеся почки.

Вот всё зазеленело;Летучими цветкамиИ бабочки и мушкиПорхают над лугами;

Жужжа, роятся пчелы;Поют на гнездах птицы,И на небе играютВесенние зарницы.

Дед долго и любовноПо лесу ходит-ходит,Порой с былинки малойПо часу глаз не сводит.

И всё он настороже —С зари до полуночи,Пока уж напоследокНе выбьется из мочи…

Устанет, притомится,И спать придет охота —Уйдет в дубовый остров,В любимое болото:

Там тина — что перина,Там деду, ночью тихой,Зыбучая постеляС русалкой-лешачихой.

Для ней-то он осокуВ зеленый полог рядит;Для ней медвежьи ушки,Вороньи глазки садит;

Для ней и незабудки —Ковром узорно шитым;Для ней и соловейкиПо ветлам и ракитам.

Для ней-то под Купалу,Полуночью росистой,И папортник бесцветныйЦветет звездой лучистой.

Сюда уж не добратьсяНи вершникам, ни пешим…И спит он… Да летаетНедобрый сон над Лешим…

И снится деду, будтоПо всей его дубровеЧудное что творится.И всё как будто внове…

Что мчится издалёкаНеведомая силаИ старую трущобуВсю лоском положила:

Подсечен, срублен, сваленИ сгублен топорами,Кругом весь остров стонетДрожащими ветвями;

Что просека с полвёрстуИдет поверх болота,И вдалеке сверкаетЗловещим оком что-то,

И мчится, мчится, мчится,И ближе подлетает;Пар из ноздрей и искры;След полымя сметает,

Шипит, шипит и свищет,И, словно змей крылатый,Грозит чугунной грудьюГруди его косматой…

Проснулся, глянул — видит:Не остров, а площадка;Дубов — как не бывало:Всё срублено, всё гладко…

Засыпано болотоПеском, дресвой и щебнем,И мост над ним поднялсяГранитным серым гребнем,

И, рассыпая искры,Далёко в поле чистомЛетит змея-чугункаС шипением и свистом.

7 января 1861

АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ[10]**

             Сгинь ты, туча-невзгодье ненастное!..             Выглянь, божие солнышко красное!..

             Вот сквозь тучу-то солнце и глянуло,             Красным золотом в озеро кануло,             Что до самого дна недостанного,             Бел-горючими камнями стланного…             Только ведают волны-разбойнички             Да тонулые в вёсну покойнички,             Каково его сердце сердитое,             О пороги и берег разбитое!Вихрем Ладога-озеро, бурей обвеяно,И волнами, что хмелем бродливым, засеяно.Колыхается Ладога, всё колыхается,Верст на двести — на триста оно разливается,Со своею со зимнею шубой прощается:Волхов с правого сняло оно рукава,А налево сама укатилась Нева,Укатилась с Ижорой она на простореПогулять на Варяжском, родимом им море.И с Ижорой в обгонку несется Нева,И глядят на побежку сестер острова,             И кудрями своими зеленымиНаклоняются по ветру вслед им с поклонами.И бегут они вместе побежкою скорою,И бегут вперегонку — Нева со Ижорою.Али нет в Новегороде парней таких удалых,             Кто б до синего моря не выследил их,Не стоял бы всю ночь до зари на озерной на страже?Как не быть!.. Простоял не одну, а три ноченьки дажеИжорянин крещеный Пелгусий: его от купелиПринял князь Александр Ярославич, на светлой неделе,А владыка Филиппом нарек…

                                                         Вот стоит он, стоит,             И на устье Ижоры он зорко глядит,             Ну и слышит он; раннею алой зарею             Зашумела Ижора под дивной ладьею;             Под ладью опрокинулись все небеса;             Над ладьею, что крылья, взвились паруса,И стояли в ладье двое юношей в ризах червлёных,Преподобные руки скрестив на могучих раменах;             На челе их, что солнце, сияли венцы;             И, окутаны мглою, сидели гребцы…Словно два серафима спустилися с ясного неба…И признал в них Пелгусий святого Бориса и Глеба.             Говорят меж собою:                                       «На эту на ночьАлександру, любезному брату, нам надо помочь!             Похваляются всуе кичливые шведы,Что возьмут Новоград. Да не ведать неверным                                                                                            победы:             Их ладьи и их шнеки размечет Нева…»

             И запомнил Пелгусий святые слова.             И пришел с побледнелым от ужаса ликом             К Александру он князю, в смущеньи великом,             И поведал виденье свое он в ночи.             И сказал ему князь Александр:                                                                    «Помолчи!»

А была накануне за полночь у князь Александра беседа,Потому бы, что в Новгород прибыли три сановитые                                                                                          шведа,             Три посланника, — прямо от Магнуса, их короля,И такой их извет:                               «Весь наш Новгород — отчая наша                                                                                               земля!..             И теперь ополчаемся мы королевскою силою:             Али дайте нам дань, али будет ваш город —                                                                                        могилою…А для стольного вашего князя с дружиною мы припасли             То цепей и веревок, что вот только б шнеки                                                                               снесли…»

             «Ну!.. — Ратмир говорит. —                                                  Честь и слава заморской                                                                                                     их мочи,Только мы до цепей и веревок не больно охочи!..             Не слыхать, чтобы Новгород цепь перенес!..»             — «На цепи в Новегороде — разве что пес,             Да и то, коли лют», — подсказал ему Миша.

             «Три корабия трупьем своим навалиша»,—             Яков Ловчий промолвил.

                                                                    «И господу сил             Слава в вышних!» — от юных по имени Савва                                                                                  твердил.А Сбыслав Якунович:                                      «Забыли, что жизнь не купить,                                                                                        не сторгуя».А Гаврило Олексич:                                        «Да что тут! Не хочет ли                                                                                    Магнус их………………………………………………………………………..             Ты прости, осударь Александр Ярославич!                                                                                            А спросту                           Я по озеру к ним доберуся без мосту!..»

             Встал князь с лавки — и все позабыли                                                                   Олексичий мост:                          Что за стан, и осанка, и плечи, и рост!..             Знать, недаром в Орду его ханы к себе зазывали,Знать, недаром же кесарь и шведский король его                                                                                         братом назвали;Был у них — и с тех пор королю охладело супружнее                                                                                                    ложе,             Да и с кесарем римским случилося то же…             А ордынки — у них весь улус ошалел…Только князь Александр Благоверный на них                                                                                    и глядеть не хотел.Да и вправду сказать: благолепнее не было в мире                                                                                                       лица,             Да и не было также нигде удальцаСупротив Александра… Родился он — сам с себя                                                                                           скинул сорочку,             А подрос, так с медведем боролся потом в                                                                                  одиночку             И коня не седлал: без седла и узды             Мчался вихрем он с ним от звезды до звезды.             Да и вышел же конь: сквозь огонь, через воду             Князя вынесет он, не спросившися броду.А на вече-то княжеский голос — то сила, то страсть,                                                                                              то мольба,             То архангела страшного смерти труба…

«Собирайтеся, — молвил дружинникам князь,—                                                                                     со святой благостынею»,             И пошел попроститься с своей благоверной                                                                               княгинею,             И в Софийский собор поклониться пошел он потом,Воздыхая и плача пред ликом пресветлым Софии, а тоже             Возглашая псалом песнопевца:                                                           «О господи боже,О великий, и крепкий, и праведный, нас со врагом                                                                                                  рассуди:             И да будет твой суд правоверный щитом впереди!»

             Собралися дружинники князя — кто пеше, кто                                                                                               конно…             Александр Ярославич повел с ними речь неуклонно:                       «Други-братья, помянем не кровь и не плоть,                       А слова, „что не в силе, а в правде господь!“»             И дружинники все оградились крестом перед                                                                                          битвою,И за князь Александр Ярославичем двинулись                                                                                   в поле с молитвою.             Воевода-то шведский их, Бюргер, куда был хитер;                       На сто сажен кругом он раскинул шатер             И подпер его столпняком, глаженным,                                                                              струженным, точенным,             Сквозь огонь главным розмыслом шведским                                                                                     золоченным.             И пируют в шатре горделиво и весело шведы,Новгородские деньги и гривны считая… И было беседы             За полуночь у них… И решили они меж собой:Доски бросить на берег со шнек, потому что весь                                                                                        берег крутой,И пристать неудобно, и весь он обселся глухими                                                                                         кустами…Порешили — и доски со шнек протянули на берег                                                                                          мостами…Кончен пир: провели Спиридона, епископа их,                                                                                            по мосткам,             Только Бюргер на шнеку без помочи выбрался                                                                                                 сам…             И пора бы: не было бы русской тяжелой погони,             Да и князь Александра…                                                Заржали ретивые кони —                      И Гаврило Олексич, сквозь темных кустов,                      Серой рысью прыгнул на сшалелых врагов,                      И сдержал свое слово: добрался он спросту                      По доскам до епископской шнеки без мосту.             И учал он направо и лево рубить всё и сечь,Словно в жгучие искры о вражьи шеломы                                                                                 рассыпался меч.                      Образумились шведы в ту пору, и вскореСотней рук они витязя вместе с конем                                                                 опрокинули в море.             Да Гаврило Олексич куда был силен и строптив,             Да и конь его Ворон куда был сердит и ретив…Окунулися в море, да мигом на шнеке опять они оба,             И в обоих ключом закипела нещадная злоба:И железной подковой и тяжким каленым мечом                                                                                      сокрушен,Утонул воевода-епископ и рыцарь их, сам Спиридон.А Сбыслав Якунович, тот сек эту чудь с позевком                                                                                                    и сплеча,И проехал сквозь полк их, и даже подкладом                                                                               не вытер меча…Хоть вернулся к дружине весь красный и спереди                                                                                            он да и сзади,И его Александр похвалил молодечества буйного ради…             А Ратмир не вернулся, и только уж други смогли             Вырвать труп для схорона на лоне родимой земли.                         «Три корабия трупьем своим навалиша!»—                         Крикнул ловчий у князь Александра, а Миша,Стремянной, говорит: «Хоть пасли мы                                                                        заморских гусей их, пасли,             Да гусынь их, любезных трех шнек, почитай,                                                                                  не спасли».             Балагур был. А Савва-то отрок досмысленный был,             И у Бюргера в ставке он столп золотой подрубил,             Да и ворогов всех, что попалися под руку, тожеТопором изрубил он в капусту…                                                            А князь-то… О господи-боже!Как наехал на Бюргера, их воеводу, любимым конем,Размахнулся сплеча и печать кровяную булатным                                                                                          копьем             Положил меж бровей хвастуну окаянному — шведу…

Затрубили рога благоверному князь Александру победу,И со страхом бежали все шведы, где сушью, а где                                                                                       по воде;             Но настигла их быстро господняя кара везде:Уж не князь Александр их настиг со своей удалою                                                                                          дружиной,             А другой судия на крамольников, вечно единый…И валилися шведы валежником хрупким, со                                                                                     смертной тревогой,Убегая от божией страшной грозы ни путем,                                                                                          ни дорогой:             По лесам и оврагам костями они полегли,Там, где даже дружинники князя за ними погоней                                                                                         не шли…

             На заре, крепкой тайной, с дружиною                                                                     близился князь             К Новугороду; только была им нежданная встреча:Застонал благовестник, и громкие крики раздалися                                                                                           с веча,             И по Волхову к князю молебная песнь донеслась,             И в посаде встречали с цветами его новгородки —И княгини, и красные девки, и все молодые молодки,В сарафанах цветных, и в жемчужных повязках,                                                                                            и с лентой в косе.И бросались они на колени пред княземвозлюбленным все,А епископ и клир уж стояли давно пред Софийским                                                                                     соборомИ уж пели молебен напутственный князю                                                                        с дружиною хором,И успел по поднебесью ветер развеять победную весть:«Князю Невскому слава с дружиной, и многие лета,