Макулатура - Чарльз Буковски

— Да, Джонни.

Темпл посмотрел на меня.

— Видишь, Билейн, мы непременно получим деньги, так или иначе. И если не срабатывает один метод, мы применяем другой. Мы не имеем права споткнуться. Нас знает весь город. Мы дорожим своей репутацией. Мы не можем допустить, чтобы на нее легло пятно. Постарайся это усвоить.

— Кажется, я понял, Темпл.

— Отлично. Первая выплата у тебя через 25 дней. Ты проинструктирован.

Темпл встал, улыбнулся.

— Всего хорошего, — сказал он. Повернулся.

— Люк, открой дверь, мы уходим.

Люк повиновался. Темпл обернулся и взглянул на меня в последний раз. Он уже не улыбался. Наконец они удалились.

Я подошел к клетке и посмотрел на мою красную канарейку. Местами краска уже слиняла, из-под нее проглядывал природный желтый цвет. Она смотрела на меня, а я смотрел на нее. Потом она издала слабенький птичий звук «чик!»  — и мне почему-то стало приятно. Мне легко угодить. Сложнее — остальному миру.

50

Я решил пойти домой и немного выпить. Надо было все продумать. Дело Красного Воробья и моя жизнь зашли в тупик. Я подъехал к дому, поставил машину и вылез. Надо убираться из этой квартиры. Я прожил здесь 5 лет. Можно сказать, свил гнездо — только ничего не вылуплялось. Слишком многие знали, где я живу. Я подошел к моей двери, отпер ее. Толкнул, но что-то ей мешало. Тело. Там развалилась девушка. Нет, черт, это была надувная кукла, одна из тех надувных штук, с которыми некоторые мужчины сожительствуют. Только не я, извините. Девушка была полностью надута. Я поднял ее и перенес на кушетку. Потом увидел записку, привязанную к ее шее: «Билейн, отстань от Красного Воробья, иначе будешь дохлее этой резиновой барухи». Приятная записка. Итак, у меня был гость. Который не желает, чтобы я продолжал дело. Но это вселило в меня надежду. Красный Воробей должен существовать — в противном случае такой записки не написали бы. Единственное, что мне надо сделать, — это напасть на след. След должен быть. Уж больно много кругом признаков. Возможно, я вышел на что-то крупное. Возможно, в международном масштабе. А может быть, в потустороннем? Красный Воробей. Черт возьми, это становится интересно. Я налил себе как следует, врезал. Тут зазвонил телефон. Я поднял трубку.

— Да?

— Писюн, чем занимаешься?

По спине у меня пробежал мороз. Это была одна из моих бывших жен, Пенни. Последнее, что я слышал о ней лет 5 назад, после нашего развода, — она исчезла куда-то с неким Сэмми, крупье из Лас-Вегаса.

— Простите, мадам, вы ошиблись номером.

— Я узнала твой голос, Писюн. Как поживаешь? Она дала мне такую кличку. Без всяких оснований.

— Паршиво поживаю, — сказал я.

— Тебе нужно общество.

— Угу.

— Ты никогда не знал, что тебе нужно, Писюн.

— Может, и так, зато знал, что мне не нужно.

— Я поднимаюсь.

— Угу.

— Я внизу. Я звоню из холла.

— Где Сэмми?

— Кто?

— Сэмми.

— А-а, он… Слушай, я поднимаюсь.

Пенни повесила трубку. Я чувствовал себя ужасно, словно кто-то обмазал меня всего говном. Я допил стакан, налил другой. Постучали. Я открыл дверь. Там стояла Пенни, на 5 лет постаревшая, на 15 килограммов потяжелевшая. Она улыбалась жуткой улыбкой.

— Рад меня видеть?

— Заходи, — сказал я.

Она перешла за мной в другую комнату.

— Налей мне выпить, Писюн!

— Сейчас…

— Э, что это?

— Что?

— Резиновая штука. Резиновая женщина.

— Это надувная кукла.

— Ты ей пользуешься?

— Пока нет.

— Что она здесь делает?

— Не знаю. На стакан.

Пенни скинула куклу на пол и села со стаканом. Врезала.

— Я скучала, Писюн.

— По чему?

— А, по разным пустякам.

— Например?

— Сейчас не припомню.

Она глотнула из стакана, окинула меня взглядом, улыбнулась.

— Мне нужны деньги, Писюн. Сэмми смылся со всем, что у меня было.

— Я в пролете, Пенни. Один тип пришьет меня, если я не заплачу проценты по займу.

Я отошел, снова налил нам обоим, вернулся.

— Мне совсем немного, Писюн.

— Я нищ, черт возьми.

— Я тебе его поцелую. Помнишь, тебе нравилось?

— Слушай, у меня всего 20 долларов. На… Я вынул деньги и отдал ей.

— Мерси…

Пенни спрятала их в сумочку. Мы сидели и потихоньку пили.

— Иногда мы неплохо жили, — сказала она.

— Вначале, — ответил я.

— Не знаю. Меня это стало угнетать.

— Слушай, мы развелись, потому что не смогли ужиться.

— Да, — сказала она. — А ты с этой теткой спишь?

— Нет, кто-то ее подкинул.

— Кто?

— Не знаю. Кто-то надо мной мудрует.

— Хочешь со мной переспать?

— Нет.

— Можно я еще посижу и выпью?

— Долго?

— Часика два.

— Ладно.

— Спасибо, Писюн.

Уходила она уже пьяной. Я дал ей еще 20 долларов на такси. Она сказала, что ей недалеко.

Она ушла, я остался сидеть. Потом поднял надувную куклу и посадил на кушетку рядом с собой. Я пил водку с тоником. Вечер выдался тихий. Тихий вечер в аду. А земля горела, как гнилое полено, источенное термитами.

51

Вы не представляете себе, как быстро проходят 25 дней, когда ты не хочешь, чтобы они прошли.

Я сидел в своем кабинете, как вдруг распахнулась дверь. Это был Джонни Темпл. При нем две новые обезьяны.

— «Акме Ликвидаторы»,  — сказал он. — Мы пришли за деньгами.

— У меня нет, Джонни.

— У тебя нет шестисот долларов?

— У меня нет шестидесяти. Джонни вздохнул.

— Нам придется наказать тебя в назидание другим.

— Это как? Хотите бить меня из-за паршивых шестисот долларов?

— Не бить, Билейн, а убрать тебя. Совсем.

— Я тебе не верю.

— Неважно, во что ты веришь, — сказала она из обезьян.

— Ага, неважно, — сказала другая.

— Нет, подожди минуту, Джонни. Говоришь, вы убьете меня за проценты с 4-х тысяч? За 4 тысячи, которых я в глаза не видел? И Красного Воробья вы мне не достали. Что же вы делаете с теми, кто вам много должен? Почему вы их не убьете? Почему меня?

— Дело вот в чем, Билейн. Мы мочим тебя из-за мелочи. По городу разносится слух. И тем, кто должен нам много, становится страшно. Они соображают: если мы с тобой так поступили из-за ерунды — какую же баню мы устроим им? Понял?

— Да, — сказал я, — понял. Но ведь мы говорим сейчас о моей жизни. Как будто она ничего не значит, а?

— Не значит, — сказал Джонни. — У нас бизнес. А бизнес ничем не интересуется, кроме прибыли.

— Это что-то немыслимое, — сказал я, потихоньку выдвигая ящик стола.

— Стой! — сказал один из громил и, шагнув вперед, сунул люгер мне в ухо. — Эту железку я возьму. Он забрал из ящика мой 0,32.

— Толстожопый, а проворный, — сказал я ему.

— Да. — Он улыбнулся.

— Ладно, Билейн, — сказал Джонни Темпл, — мы возьмем тебя прокатиться.

— Средь бела дня?!

— Тебя лучше будет видно. Вставай, поднимайся! Я встал из-за стола, и его шестерки зажали меня с боков. Темпл шел сзади. Мы вышли из кабинета, направились к лифту. Я сам нажал кнопку.

— Спасибо, опарыш, — сказал Джонни.

Подошла кабина, двери раскрылись. Пусто. Меня затолкнули внутрь. Поехали вниз. Пустота в груди. Первый этаж. Вестибюль. Мы вышли на улицу. Там было людно. Кругом пешеходы. Я хотел закричать: эй, эти люди меня убивают! Но побоялся — они могли кончить меня на месте. Я шел с ними. День был прекрасный. Мы остановились перед их машиной. Шестерки сели сзади, я между ними. Джонни Темпл сел за руль. Он выехал на улицу.

— Все это скверный, бессмысленный сон, — сказал я.

— Это не сон, Билейн, — сказал Джонни Темпл.

— Куда вы меня везете?

— В Гриффит-парк, мы устроим маленький пикник. Маленький пикник на уединенной тропинке. В интимной обстановке.

— Бляди, как можно быть такими бездушными? — спросил я.

— Очень легко, — сказал Джонни, — мы такими уродились.

— Ага, — заржал один из громил.

Мы продолжали ехать. Мне не верилось, что это происходит со мной. Может быть, это не произойдет. Может быть, в последнюю минуту они скажут мне, что это шутка. Просто хотели меня проучить. Что-нибудь в таком роде.

Наконец мы приехали. Джонни остановил машину.

— Так. Вынимайте его, ребята. Мы немного прогуляемся. Один из громил выдернул меня из кабины. Потом оба взяли под руки. Джонни шел позади нас. Мы очутились на заброшенной конной тропинке. Ее загораживали кусты и ветви деревьев, солнце сюда не проникало.

— Слушайте, ребята, — начал я. — Хватит вам. Скажите мне, что это шутка, и мы пойдем куда-нибудь выпьем.

— Это не шутка, Билейн, мы тебя кончаем, — сказал Джонни.

— 600 долларов. Не могу поверить. Я не могу поверить, что мир устроен таким образом.