Теория Зигмунда Фрейда (сборник) - Эрих Зелигманн Фромм

быть свободным и не может быть счастлив. Он – раб вещей, которые им управляют. Процесс пробуждения от иллюзий – условие свободы и освобождения от страданий, которые неизбежно порождает алчность. Отказ от иллюзий (Ent-täuschung) создает условия для ведения жизни, которая более всего благоприятна для полного развития человека, или, по словам Спинозы, образца человеческой природы. Менее основополагающими и радикальными, поскольку они осквернены идеей бога-идола, являются концепции истины и необходимости в разочаровании в христианской и иудейской традициях. Однако когда эти религии пошли на компромисс с властью, они неизбежно предали истину. В учениях протестантских сект истина снова заняла выдающееся положение, потому что главную свою задачу они видели в раскрытии противоречий между христианским учением и христианской практикой.

Идеи Спинозы во многом напоминают учение Будды. Человек, который подчиняется иррациональным порывам («пассивным аффектам») неизбежно имеет неадекватные идеи о себе и мире – другими словами, живет иллюзиями. Тот, кто руководствуется разумом, перестает поддаваться соблазну чувств и следует двум «активным аффектам»: рассудку и смелости. Маркс следует традиции тех, для кого истина – условие спасения. Вся его работа в первую очередь посвящена не тому, чтобы показать, как выглядело бы хорошее общество, но беспощадной критике иллюзий, которые не дают человеку построить хорошее общество. По словам Маркса, нужно разрушить иллюзии, чтобы изменить обстоятельства, требующие существования иллюзий.

Фрейд не смог сформулировать то же положение как подходящий эпиграф для терапии, основанной на психоаналитической теории. Он необычайно расширил концепцию истины. Для него истина имела отношение не только к тому, во что человек верит или что думает осознанно, но и к тому, что он подавляет из-за нежелания думать об этом.

Величие открытия Фрейда состоит в том, что он предложил метод нахождения истины за пределами того, что человек считает истиной, и сделать это он смог, открыв эффекты подавления и, соответственно, рационализации. Фрейд эмпирически продемонстрировал, что путь к исцелению лежит в прозрении собственной ментальной структуры и тем самым «деподавлении». Такое приложение принципа, согласно которому истина освобождает и исцеляет, возможно, является величайшим достижением Фрейда, даже несмотря на то, что оно подверглось многочисленным искажениям и часто создавало новые иллюзии.

В этой книге я хочу подробно представить важнейшие открытия Фрейда. В то же время я постараюсь показать, где и каким образом буржуазное мышление, такое типичное для Фрейда, сужало и иногда даже скрывало его открытия. Поскольку моя критика Фрейда обладает собственным развитием, я не смогу избежать отсылок к более ранним утверждениям, которые я делал на этот счет.

Эрик Фромм

1. Ограничения научного знания

Причина того, почему каждая новая теория неизбежно неточна

Попытка понять теоретическую систему Фрейда, как и любого творчески и систематически мыслящего ученого, не может быть успешной без понимания того факта и его причин, почему любая система, по мере того как она развивается и представляется автором, неизбежно содержит ошибки. Это является следствием не отсутствия изобретательности, творческого подхода или самокритичности у автора, а фундаментального и неизбежного противоречия: с одной стороны, автор имеет сказать нечто новое, нечто, о чем не думали и не говорили раньше. Однако, говоря о новизне, ее помещают всего лишь в описательную категорию, не отдавая должного тому, что является сутью творческой мысли. Творческая мысль всегда мысль критическая, поскольку она разрушает определенную иллюзию и приближает к пониманию реальности. Она расширяет пространство человеческого понимания и увеличивает силу разума. Критическая и тем самым творческая мысль всегда выполняет функцию освобождения благодаря тому, что отрицает мысль, основанную на иллюзии.

С другой стороны, мыслитель должен выразить свою новую мысль в духе своего времени. Разным обществам свойственны разные виды «здравого смысла», разные категории мышления, разные системы логики; каждое общество имеет собственный «социальный фильтр», сквозь который могут пройти только определенные идеи, концепции и события; те, которые не обязательно должны оставаться в подсознании, могут стать осознанными, когда фундаментальные изменения социальной структуры приводят к соответственному изменению «социального фильтра». Мысли, которые не могут пройти сквозь социальный фильтр определенного общества в определенное время, оказываются «немыслимыми» и, конечно, «непроизносимыми». Для среднего человека мыслительные паттерны общества, в котором он живет, выглядят просто логическими. Мыслительные паттерны фундаментально иных обществ рассматриваются как нелогичные или просто бессмысленные. Однако не только «логика» определяется «социальным фильтром» и в конце концов анализом жизненной практики данного общества, но также содержание определенных мыслей. Возьмем, например, распространенное представление о том, что эксплуатация одного человека другим является «нормальным», естественным и неизбежным явлением. Для члена неолитического общества, в котором каждый мужчина или женщина жили только собственным трудом, такое положение было бы немыслимым. С точки зрения всей социальной организации того общества эксплуатация одного человека другим была бы «безумной» идеей, потому что не существовало еще излишков, которые сделали бы осмысленным наем других людей (если бы один человек принудил другого на себя работать, это не означало бы, что объем продукции увеличился; в таком случае «наниматель» только вынужденно страдал бы от праздности и скуки). Другой пример: многие общества, в которых была известна не частная собственность в современном понимании, а только «функциональная собственность», когда, скажем, инструмент, «принадлежавший» одному человеку, поскольку он им пользовался, с легкостью мог в случае надобности использоваться другими.

Для того, что «немыслимо» и «невыразимо», в языке не существует слов. Многие языки не имеют слова для «иметь» и вынуждены выражать концепцию владения другими выражениями, например, «это для меня», что отражает существование функциональной, а не частной собственности (частной в смысле латинского privare, означающего «лишать» – т. е. собственности, которой лишены все, кроме собственника). Многие языки в начальной форме не имели слова для «иметь», но в процессе развития, как можно предположить, с появлением частной собственности, слово с соответствующим значением приобрели (см., например, [2]). Вот другой пример: в X и XI веках в Европе представление о слове, лишенном выражения почтения к Богу, было немыслимым, а потому термин типа «атеизм» существовать не мог. Язык сам по себе испытывает влияние социального запрета некоторых выражений, не соответствующих структуре данного общества; языки различаются в зависимости от того, какие действия запретны и поэтому невыразимы[23].

Отсюда следует, что творческий мыслитель должен мыслить в терминах логики, мыслительных паттернов и выразимых концепций своей культуры. Это означает, что он еще не имеет подходящих слов для выражения творческой, новой, освобождающей идеи. Он вынужден разрешать неразрешимую проблему: выразить новую мысль при помощи концепций и слов, еще не существующих в его языке (они могут с легкостью существовать в более позднее время, когда его творческие открытия будут приняты обществом). Как следствие, новая мысль, сформулированная