Поднять перископ - Сергей Лысак

Отшумел праздник Нового 1903 года. Последнего мирного года России. На праздники завод не работал, и Михаил уехал в Петербург. Но с наступлением рабочих дней снова пропадал на заводе целыми днями. Вся часть бумажной работы была уже закончена, и он с радостью наблюдал, как на стапельной площадке вырастает корпус субмарины, очень похожей на его «малышку» U-177. Конечно, сходство будет только внешним, так как технический уровень судостроения еще не позволяет создать абсолютно точную копию, но он был рад и этому. Потому что во всем мире нет еще даже отдаленно ничего похожего. И не будет долгое время. Спасибо Макарову, добился все же возможности построить лодку на российской верфи. Хоть многие комплектующие, особенно электрооборудование и оптику, все же приходится заказывать в Германии, но основные секреты технологии постройки не уйдут на сторону. Так же, как и проект. Чертежи средних лодок, значительно лучше подходящих для действий на ближних коммуникациях вроде Балтики и Северного моря, Михаил с Макаровым решили приберечь до лучших времен. А там, если затея с копированием «девятки» окажется удачной, то может быть удастся создать на ее базе совершенно новые проекты лодок, о которых даже не мечтали в 1942 году.

Поскольку находился беспокойный адмирал поблизости, то был на заводе частым гостем и очень интересовался, как продвигается постройка, подолгу беседуя с Михаилом и вникая во все подробности. Этим он преследовал еще одну цель — постараться пустить возможных лазутчиков по ложному следу. А то, что таковые найдутся, можно не сомневаться. Как со стороны Англии, спящей и видящей Россию погрязшей в варварстве, так и со стороны Японии, с опаской поглядывавшей на своего соседа, устроившего ей неприятности совместно с другими европейскими державами, которые сильно ограничили достижения Японии в результате последней китайско-японской войны. Вот и пусть все считают, что новое невиданное судно предназначено исключительно для исследований полярных морей. Иначе с чего бы знаменитому адмиралу, признанному полярному исследователю, подолгу беседовать с никому неизвестным штурманом Корфом, решившим ни с того ни с сего заняться исследованием Севера, да еще и вбухать огромные деньги в этот проект. И из которого еще непонятно что выйдет. Все, кто был на заводе, с интересом поглядывали на невиданное доселе чудо, и Михаил частенько слышал за спиной разговоры мастеровых примерно одного и того же содержания.

— Вот чудит немец… И с чего это ему в башку взбрело? Такие деньжищи всадить в это корыто… Был бы хоть пароход как пароход, а так… Бочка бочкой… Ведь потопнут сразу…

— А нам-то что? Деньги он исправно платит. А что с этой лоханкой делать, так это пусть его заумная голова болит. Немчура — он и есть немчура. Любят они всякие хитрые фиговины придумывать…

Михаил только посмеивался и удивлялся такой ситуации. Во французской Бизерте, в Китае и в гитлеровской Германии его называли русским. А здесь, в России, где он родился и которую считает своей родиной, — немцем. Но, в конце концов, это не так и важно. Немец, так немец. Сейчас здесь это слово не отождествляется с понятием «враг». И даст бог, может, и не будет отождествляться.

Но длительные беседы адмирала с молодым штурманом выходили далеко за рамки судостроения и полярных исследований. Когда их никто не слышал, Михаил подробно рассказывал обо всех особенностях скорой войны. О тактике японского флота, о боевых качествах российских и японских боевых кораблей, об особенностях российских и японских боеприпасов. Макарова неприятно удивило, что российские пироксилиновые снаряды хоть и обладали огромной пробивной силой, но часто не взрывались при попадании в небронированный борт. И если на кораблях первой Тихоокеанской эскадры, дислоцированной в начале войны в Порт-Артуре, это еще не было массовым явлением, то вот на второй Тихоокеанской эскадре адмирала Рожественского, разгромленной в Цусимском сражении, ситуация была во много раз хуже. Снаряды взрывались только при попадании в броню и то не всегда. При попадании же в небронированный участок борта они могли прошить корабль насквозь и не взорваться. Японские же фугасные снаряды взрывались при малейшем контакте с любой поверхностью, и их поражающая сила не зависела от дальности стрельбы. Правда, начиненные мощной, но нестабильной шимозой, они были опасны для самих японцев, которые понесли от них не меньший, если не больший урон, чем от русских снарядов. Были случаи взрывов на японских кораблях, вызванных нестабильными боеприпасами. Прошелся Михаил и о крайне неудачной защите от осколков броневых башен и боевых рубок новейших эскадренных броненосцев типа «Бородино», принявших участие в Цусимском бою, а также об их недостаточной остойчивости. Новость о том, что три броненосца из четырех перевернулись, а четвертый — «Орел» уцелел только потому, что на нем была изготовлена силами команды самодельная система спрямления крена, привела Макарова в шок. Так же, как и информация о поломках подъемных дуг орудий на крейсерах при стрельбе с большим углом возвышения. Все это никак не вязалось с победными рапортами, парадами и смотрами в русском флоте. Коснулся судьбы «Варяга» и «Корейца», заявив, что корабли просто бросили на произвол судьбы, отдав на растерзание японской эскадре, и выйти победителями из этого боя они не могли даже теоретически при таком чудовищном неравенстве сил. Это люди на них оказались героями. Но наличие в эскадре адмирала Уриу нового броненосного крейсера «Асама» снижало вероятность успеха для «Варяга» до нуля. Ни в скорости, ни в мощности вооружения, ни в броневой защите русский бронепалубный крейсер не мог соперничать с броненосным крейсером японцев. Что и подтвердил бой на рейде Чемульпо. «Варяг» и «Кореец» погибли, покрыв себя славой, которую не пытались оспорить ни японцы, ни даже большевики, когда пришли к власти. Даже японский император после войны наградил орденом командира «Варяга», капитана первого ранга Руднева, за его выдающуюся храбрость. А вот главные виновники этой трагедии — адмиралы Алексеев и Старк, фактически подарившие японцам «Варяг» и «Кореец», остались в стороне и вышли сухими из воды. Предупредил также о гибели крейсера «Боярин» и минного заградителя «Енисей» в самом начале войны, подорвавшихся на собственных минах. О неравном бое миноносцев «Стерегущий» и «Страшный». Об успешной операции минного заградителя «Амур», скрытно выставившего минное заграждение возле Порт-Артура, на котором подорвались и погибли японские броненосцы «Ясима» и «Хатсусе». О героической обороне Порт-Артура, непосредственным участником которой он был. О гибели первой и второй Тихоокенской эскадры. О действиях Владивостокского отряда крейсеров. И о позорном Портсмутском мирном договоре 1905 года, который подписала Россия. Макаров обещал, что приложит все усилия, чтобы постараться не допустить всего этого. Но ведь он тоже не всемогущ и высокопоставленных врагов у него тоже хватает. Поэтому, возможно, война начнется так, как и в прошлый раз. Или почти так. Но вот что произойдет дальше… То, что могло оказать влияние на это «дальше», пока неподвижно стояло на стапеле верфи и мало напоминало грозный боевой корабль. Вернее, не напоминало его вообще. Потому что время таких кораблей еще не пришло. И кто знает, удастся ли эта безумная затея штурмана флота российского Михаила Корфа, положившего на ее претворение в жизнь все силы.

Летели зимние месяцы, строительство удивительного судна, еще не имевшего даже имени и непонятно к какому классу относившегося, шло полным ходом. Очень многие морские офицеры, инженер-механики и кораблестроители, в том числе и те, кто занимались проектами подводных лодок, приходили на завод с единственной целью — посмотреть на невиданное чудо, молва о котором уже начала гулять по флоту. И все как один предсказывали провал этой затеи. Кто категорично, кто осторожно. Но в успех мероприятия не верил никто. Уж очень фантастичным выглядел проект. Одними из первых пришли пионеры подводного флота — Беклемишев и Бубнов. С интересом пролезли по всей стапельной площадке, ознакомились с проектом и только вздыхали. Двум выдающимся людям, создававшим подводный флот России, стало очень обидно. Оттого что этот уникальный проект был отклонен Морским министерством как неосуществимый и крайне дорогостоящий. Хотя в жизнеспособности проекта у них и у самих были сомнения, но ведь если не пытаться сделать что-то новое, то русский флот до сих пор состоял бы из петровских галер. Что они в сердцах и высказали. Но работа все равно двигалась. Единственным неясным вопросом оставались пока что машины. Хоть на заводе Нобеля и заверяли, что дело движется, но реальных результатов все не было. Из-за этого нельзя было зашивать верхнюю часть корпуса лодки в машинном отделении, так как иначе втиснуть внутрь корпуса два огромных дизеля было бы невозможно. К концу апреля лодка имела уже почти законченный вид, если бы не огромная дыра сверху в машинном отсеке, постоянно закрытая брезентом от непогоды. Такая скорость постройки была обусловлена самым деятельным участием в ней самого заказчика, то есть Михаила, который постарался внедрить все передовые методы постройки лодок, с которыми ознакомился во время работы на верфи «Германия» в Киле. Что не укрылось ото всех. Как рабочих, так и инженеров. Поэтому все поглядывали на «чокнутого немца» если и не с одобрением, то с уважением. Большое значение имело также своевременное внесение платежей, что автоматически решало большинство возникавших проблем. Нестеров тоже буквально с ног сбился, стараясь как можно лучше воплотить в металле это невиданное чудо техники. Но двигателей, от которых зависело, будет ли это чудо вспенивать океанские просторы, все не было. Михаил стал уже подумывать, не заменить ли обещанные дизеля керосиновыми моторами, так как дальше тянуть было нельзя. Хоть они и значительно хуже и опаснее дизелей, но лучше что-то, чем ничего. Иначе он рискует застрять здесь, неизвестно на сколько. И что толку с боевого корабля, каким бы грозным он не был, если он всю войну не выйдет с территории верфи. Но вот в первых числах мая два диковинных двигателя привезли на завод в Кронштадт. Все сбежались посмотреть на это чудо, совершенно непохожее на всем привычные паровые машины. Двигатели внутреннего сгорания уже применялись кое-где, но имели значительно более скромные размеры и меньшую мощность. Представитель завода Нобеля, доставивший двигатели заказчику, рассказал Михаилу и Нестерову все подробности.