Там, где цветут дикие розы. Анатолийская история - Марк Арен

— Просто удивительно, как вовремя вы успели затеять столь перспективное дело! — сказал Демир. — Помните наш недавний разговор о гуманитарном аспекте межгосударственных отношений?

— Да-да, — вежливо улыбнулся старик. — Прекрасно помню. И более того, у меня есть свежая информация на эту тему. По непроверенным данным, если мы вернемся достаточно быстро, можем попасть на очередную межнациональную свадьбу. Это так?

Демир, сделав вид, что смутился, пригладил усы.

— С удовольствием обсудим этот вопрос, когда вернетесь. А пока позвольте предложить вам несколько слов, которые вы сможете обдумать в пути. Это «Уолл-стрит джорнэл» за 22 декабря. Вот просмотрите эту статью. Здесь приводится высказывание вероятного претендента на пост президента Армении. Он приветствует возможное вступление Турции в Евросоюз.

— О! — Мистер Ким даже перестал улыбаться от удивления.

— И вот его слова по поводу отношений с Турцией. «Мы не можем быть вечными врагами. И даже если бы могли, то в подобной вражде нет необходимости и смысла. Поэтому давайте двигаться вперед во имя нашего будущего».

Демир сложил журнал и вручил его мистеру Киму.

— Надеюсь, эти слова превратятся в дела. И возвращайтесь скорее, если хотите погулять на свадьбе.

— На турецкой или на армянской? — невинно осведомился кореец.

— На нашей, — ответил Демир Гази.

Глава 9

Прошло еще несколько дней. У Мустафы, как и прежде, не было никаких вестей, ни добрых, ни дурных. «Кому я доверился? — укорял сам себя Мустафа. — Какому-то пройдохе, который свел меня с каким-то пьяницей. Конечно, этот Рустам рассчитывает получить, как он выражается, свой процент от адвокатского гонорара. Но не слишком огорчится, если тот не заработает ничего. Крутя баранку и сдавая в аренду свой „мерседес“, вполне можно заработать на хлеб с маслом и без того, чтобы разыскивать чужих родственников». Тем не менее Мустафа, мысленно поругивая Рустама, все же был ему благодарен. Ведь шустрый бакинец оказался единственным человеком, кто захотел принять какое-то участие в судьбе Мустафы.

Но время шло, а ничего не менялось.

Мустафа уже подумывал самостоятельно обратиться к поискам. Но что-то удерживало его от этого шага.

Да, миллионы людей потеряли родственников и пытаются их отыскать. Но никто из них не испытывал того душевного страдания, которое досталось сейчас на долю Мустафы. Ведь все эти люди занимались поисками, чтобы воссоединиться, ими двигала любовь — а его движущей силой было неизбывное чувство вины.

Кроме того, ведь он и не надеялся никого отыскать. Единственное, на что он мог рассчитывать, — это увидеть могилы своих родителей. Мустафа Гази понимал, что только после этого сможет умереть спокойно…

Как-то вечером он, как обычно, сидел в своем номере перед телевизором и смотрел какой-то фильм. Он не застал его начала и не собирался дожидаться конца, думая о своем и без особого интереса следя за мелькающими на экране лицами. Сюжет привлек его внимание только тем, что имел весьма отдаленное сходство с его собственной судьбой. Чета пожилых немцев в годы Второй мировой войны приютила у себя мальчика-сироту. Судя по тому, что город подвергался бомбежкам, дело происходило уже в 43-м или даже в 44-м году. Старики были бездетными, они отдали мальчику всю свою нерастраченную родительскую любовь. Но по каким-то причинам они должны были отдать подростка в интернат для детей погибших моряков… Вот с этого места Мустафа и стал чуть более внимательно прислушиваться к происходящему на экране.

Интернат? О, это слово пробудило в нем слишком много воспоминаний. Как тяжело далась ему та долгая дорога до Стамбула! Как трудно было привыкнуть к множеству чужих лиц вокруг! Как больно было стоять, прижавшись лицом к решетке высоких ворот, и смотреть, как по узкой улочке удаляется сгорбленная фигура дедушки, единственного родного человека во всем этом враждебном мире! Он долго не мог простить стариков, вырвавших его из теплого деревенского мирка. Ему даже казалось поначалу, что он в чем-то провинился перед ними, вот они и решили избавиться от плохого мальчишки. Прошло много лет, прежде чем его сердце преисполнилось благодарности к тем, кто заменил его родителей. Решение отправить Мустафу в далекий Стамбул далось им нелегко, ведь, кроме него, у них никого не было. Бабушка иногда приговаривала, сидя у его постели и укладывая спать: «Тебя нам послал Аллах вместо детей».

Мустафа глядел на экран, но видел уже не пожилых немцев, а своих стариков. Рауф-ага, крепкий и неутомимый, вечно занятый каким-нибудь делом… И бабушка, такая же молчаливая, но не жалеющая ласки для своего малыша Мустафы… «Ведь они не были мне даже дальними родственниками, — подумал он, как бы разглядывая их сквозь толщу лет. — Кто я такой? Младенец, оставленный соседкой. Очевидно, у них никогда не было своих детей, иначе я бы так или иначе узнал о них. И кто знает, может быть, они неспроста уговорили мою мать оставить им ребенка на время? Может быть, они знали, что я остаюсь у них навсегда? И может быть, именно поэтому они в 203 конце концов расстались со мной?»

— Как же он будет жить среди чужих людей? — донеслись до него голоса из телевизора.

— Пойми, Берта, — пожилой немец сурово глядел на жену, — мы не можем вернуть мальчика родителям, потому что их нет в живых. Но и не имеем права оставить его себе. Потому что он не принадлежит нам. Он принадлежит Германии…

«Он не принадлежит нам!» — Мустафу словно током ударило. Он впился пальцами в подлокотники кресла и подался вперед, силясь вспомнить, где и когда слышал эти слова.

«Он не принадлежит нам», — сказал Рауф-ага, а бабушка ответила… Что же она сказала в ответ? Они сидели у очага глубокой ночью и тихо переговаривались, а маленький Мустафа дремал на своей лежанке, с головой укутавшись колючим одеялом. Голоса стариков доносились будто издалека, и он плохо понимал, о чем они говорят: о ценах на муку в Стамбуле, о железной дороге, о каких-то старых долгах. Потом они заговорили еще тише, и Мустафа уже почти ничего не слышал, пока бабушка не произнесла:

«Ты говоришь так, будто он нам чужой».

«Он не принадлежит нам», — сказал Рауф-ага.

«Зато мы принадлежим ему, — сказала бабушка. — Не отнимай последнее, что у него осталось».

И тогда Мустафа сквозь сон подумал, что дедушка не может отнять у человека последнее, что осталось. Наверное, они говорили о каком-то своем родственнике, живущем в Стамбуле. Кто-то кому-то был что-то должен — обычная история. Бедняки вечно в долгах, но сами никогда не откажут тому, кто еще беднее… Так думал маленький Мустафа, засыпая на своей лежанке, и то была его последняя ночь под крышей деревенского дома. Наутро его увезли в город, и они сели на поезд, и началась новая жизнь. Наверное, потому-то и остались в памяти такие мелкие подробности последней ночи детства. Но только сейчас, спустя почти семь десятков лет, Мустафа понял, что старики в тот раз говорили о нем!

«Он должен знать», — сказал дедушка.

«Но как он будет с этим жить? Подожди, дай ему хотя бы несколько лет».

О чем они говорили? О правде! Дедушка хотел раскрыть ему глаза, а бабушка умоляла повременить.

«Ты еще успеешь это сделать», — сказала бабушка. И Рауф-ага подчинился ей.

Возможно, они и в самом деле рассчитывали когда-нибудь все ему рассказать. Но не успели…

Однако правда все равно явилась перед ним, несмотря на то, что ей пришлось проделать столь долгий путь — путь длиною в целую жизнь.

* * *

Однажды вечером в номер позвонил портье и сконфуженным голосом сообщил, что к нему пришли гости. Да, они называют себя его гостями. Но он хотел бы получить подтверждение тому, что их на самом деле ждут. Ибо (тут портье перешел на шепот, прикрыв, по-видимому, ладонью трубку) это местный таксист, известный своими сомнительными связями. Сказав, что он сейчас подойдет, Мустафа вышел из номера и спустился вниз. У стойки портье он увидел Рустама. Таксист обрадовался ему, как закадычному другу:

— Я же тебе говорил, что мой адвокат самый лучший! Видишь, не прошло и недели, а мы пришли к тебе не с пустыми руками! И надеемся, что, уходя, они также будут не пусты, — сказал он с простодушной ухмылкой.

Рядом с ним стоял человек, в котором Мустафа с трудом узнал адвоката Блюменталя. Сегодня тот был, очевидно, трезв как стеклышко. И это изменило его самым кардинальным образом. Опрятный выглаженный костюм, безупречная сорочка, хоть и без галстука. И самое главное — осмысленный взгляд. «Совсем другой человек», — подумал Мустафа.

— Ну и с чем вы пришли? — скептически поглядывая на своих гостей, спросил он.

Адвокат Блюменталь приосанился и провел ладонью по редким кудрям:

— Я пришел с тем, чего вы хотели, сударь. Но не угодно ли будет вам для начала пригласить нас хотя бы присесть.