Актриса - Александр Минчин

Я созваниваюсь с Артамоном и договариваюсь о деталях. Попутно пытаюсь устроить к нему знакомую девушку из бедной семьи, которая хорошо пишет эссеистику. Он обещает опубликовать ее, встретиться и дать договор на писание книги мемуаров с каким-то бывшим заместителем (вице) Цезаря в Империи.

Потом я залетаю в издательство «Отечественная литература». Издатель нагружает меня книгами и письмами, кажется, своей бывшей любовнице. Ни один идиот не потащил бы такую тяжесть через океан. Но я — идиот…

Мне хочется делать людям доброе.

— Алексей, — говорит Джордж. — Я всегда говорю правду. (Это была первая неправда.) И prima правда заключается в том, что я даже не открыл ваши книги. Но через две недели вы мне позвоните из Нью-Йорка, и я вам все скажу. Вы мне очень симпатичны, и, я думаю, два умных человека всегда найдут способ договориться.

На этой многозначительной фразе мы прощаемся. На девятом облаке покидаю я лучший издательский дом Империи.

Тая плачет, глядя на меня. Не прикасается к своей рюмке и курит мои «Marlboro».

— Вы же не любите крепкие…

— Я знаю. Очень горько…

— Что случилось?

— Вы уезжаете.

— Я не думал, что моя незначительная персона имеет нишу в вашем существовании.

— Вы этого все равно не сможете понять.

— Где уж нам уж…

— Алеша…

Она пересаживается ко мне на колени и начинает целовать глаза, шею, уши. Губы я не даю — не люблю целоваться в губы. (Губы я берегу только для детей.)

Я не остаюсь у нее ночевать. Мы ни о чем не договариваемся. Вообще. Ни увидимся ли, ни когда. Я думал, приключение закончено. Я не мог понять, почему она плакала. В Лиссе звезда у нее ярко не горела — по отношению ко мне. И уж пламя не бушевало — точно. О чем я говорю, какое пламя, в наши дни…

В двенадцать ночи я появляюсь у мамы. У меня начинается мандраж: завтра утром лететь, надо паковаться. Ненавижу. Как на смерть. В последний поход. Все свое не возьмешь туда — с собой. Тогда зачем я пятнадцать лет собираю все бумажки? В час ночи звонит актриса.

— Алеша…

Мы говорим до трех. И опять ни о чем не договариваемся.

В пятый день июля я перелетаю океан. Прилет в Нью-Йорк всегда связан с «головными болями», счетами, суетой и потерями.

В первый день августа, к ночи, зазвонил мой телефон.

— Вы меня уже забыли?

— Признаться, да.

— Я прилетаю в Нью-Йорк пятого августа и хотела бы вас увидеть.

— У меня нет машины.

— Мои родственники будут встречать, они могут захватить и вас.

Невероятно было представить, что в следующую субботу актриса Тая будет сидеть в моей бродвейской квартире. Но она сидит, вот она, и большими, навыкате, глазами смотрит на меня.

Я заказал китайскую еду из соседнего (очень вкусного) ресторана, на столе стоят две большие замороженные бутылки водки и джина. Она очень любит джин. С тоником.

— Надеюсь, хватит? — спрашиваю я.

— Я тоже надеюсь. Вы так хорошо выглядите в Нью-Йорке, Алеша. И никуда не бежите. Я не верю, что вы сидите и никуда не убегаете.

В дверь позвонили — принесли китайскую еду. Я стал выставлять все на стол.

— Просто целый пир! Совсем как у нас… — сказала актриса. — Алеша, вы такой заботливый.

Я смешал ей джин с тоником и налил себе водки.

— За ваш приезд, Тая! За Таю — в Нью-Йорке.

— Благодарю вас. Какой божественный напиток, — кажется, я его вечность не пила.

— Как наши дела?

— О, ничего интересного. Закончился сезон, теперь у меня каникулы до середины сентября. Потом репетиции новой пьесы, приезжает швейцарский режиссер. И почему-то выбрал меня.

— Почему бы это?

Она улыбается.

— О, я не знаю.

— Все это время вы пробудете у нас?

— Не пугайтесь, я первого сентября улетаю назад. Лучше расскажите, как ваши дела. Есть ли возможность писать? Ведь это самое главное… для вас.

Она никогда не говорила о театре, о спектаклях, о своих проблемах. Казалось, ее только поглощали мои заботы, мои книги, мои чаяния.

— Тая, а как вы ко мне относитесь?

Она замерла, потом сказала:

— Я вас люблю.

Я не знал, что сказать, и наполнил наши бокалы снова.

— За вас, Алешенька, за ваше счастье.

Мы выпили.

— А вы мне дадите что-нибудь еще почитать из ваших книг?

— Если вам интересно…

— Очень и очень, — перебила она. — Я до сих пор в легком шоке от романа, который прочитала в Лиссе.

Конечно, мне все это было приятно слышать.

— Когда-то я написал роман «Факультет», он был опубликован в Нью-Йорке, но небольшим тиражом.

— Боже, как интересно. Заграничная литература.

— Но там очень много нецензурной лексики. Язык, на котором общается молодое поколение…

— Ничего страшного, я привыкла. У нас все матерятся.

— Если вас это не будет шокировать…

— А вы можете мне это дать сейчас? Я прочту за ночь и верну.

Я улыбнулся и налил.

— Вы можете не возвращать так быстро.

— Я думала, может, очередь… поклонниц на прочтение.

— Теперь я узнаю Таю и начинаю себя чувствовать в своей «лиссобщепитовской» тарелке.

— Алешенька, можно я вас поцелую?

— Нельзя, потому что вы еще ничего не ели. А так как вы приехали из голодной…

— Ну, я начну с десерта, если вы позволите…

Она «ест» меня в спальне. Целиком и поедом.

В одиннадцать вечера за ней заезжают и увозят к подруге на Риверсайд, которая пригласила ее в гости. Она обещает завтра приехать в двенадцать и провести со мной целый день.

Вечером мы идем смотреть постановку в одном из бродвейских театров с участием известного киноактера, а потом долго пьем в баре. Она — джин с тоником, я — английскую водку, замороженную. Как только Тая появляется, я начинаю пить. Обычно я не пью никогда. Это первая ночь, когда актриса остается у меня. Мы спим мало.

Утром.

— Я иду сегодня с подругой по магазинам, Алешенька. И освобожусь только к вечеру. Вы не обидитесь?

Я был рад. Мягко говоря, она не была одета. Как и все там.

— Вот вам кредитная карточка. Купите себе, что хотите. Для выхода — на публику.

— А есть какие-то пределы?..

— Пределов нет, кроме нравственных.

Она улыбнулась, подумала и взяла.

— Мы идем на концерт послезавтра в Карнеги Холл, на Лайзу Минелли.

— Вы маг, Алешенька.

Она нежно поцеловала меня.

— Я хочу увидеть ваших детишек до отъезда, это возможно?

— Я забираю их в следующий уик-энд. Детишек мне будут передавать через посредника в двух переулках от дома.

— Очень мило. Почему в двух?

— Так судья постановил.

— А дом купили вы?

— Кажется.

— И платите за него тоже?

— Кажется.

— И не можете в него войти?

— Даже приблизиться.

— Какие чудесные порядки! А почему это так, Алеша? Вы же умный мальчик…

— Моя бывшая Джульетта начала войну против меня. Она глупа, к сожалению, невероятно, ум вторичен в женщине — по отношению к красоте. И судья с заявлений Джульетты установил, что Ромео — угроза ее жизни.

— Алешенька, как вы можете быть угрозой кому-то?..

— Чисто риторический вопрос. Но бракоразводный процесс в Америке — это греческий лабиринт, в котором выигрывает…

Снизу позвонил консьерж: за Таей приехали.

— Я появлюсь вечером, если вы не возражаете, и останусь…

— Подругу тоже пригласите.

— Вам меня одной мало?

— …

Она, улыбаясь, исчезла.

Вечером Тая появилась, купив много красивых вещей. Она сразу стала выглядеть лучше и более соблазнительней.

Но мне хотелось выпить, напиться… На душе была тоска.

— А где ваша мистическая подруга?

— Она сказала, что еще не готова предстать перед известным писателем и…

— Тая!

— Алешенька, она к нам присоединится завтра, если вы не возражаете.

Я вздохнул. Мне было тяжело нести бремя одному.

— Я прочитала вашу замечательную книгу у подруги.

— Уже?

— И после того, как я попрошу смешать вашими волшебными руками магический напиток — джин с тоником, я выскажу несколько мыслей, если позволите.

Я смешал ей все в большом бокале, опустив несколько кусков льда, всегда в избытке имеющегося в американских холодильниках.

— Я прочитала вашу книгу не один, а два раза. Вы не представляете, видимо, что вы создали. Как всякий творец, пока это не слишком поздно… У вас уникальный дар. В «Факультете» есть атмосфера, есть воздух, есть любовь. Я могу дышать этим воздухом, этим романом. Там есть потрясающие сцены — из жизни студенчества. О котором никто не пишет. Я ничего подобного не читала.

— Но это вы преувеличиваете. Была пара «ребят» во Франции и Англии…

— Меня не интересует «Франция, Англия»: мне интересно наше. Алешенька, а кем бы вы хотели стать, если бы не писали?

— Актером.