Дорожный посох - Василий Никифоров-Волгин

Судить об удельном весе некоторой части местной интеллигенции могут следующие красноречивые факты.

Умер Айхенвальд. Один из обывателей, местных общественных деятелей, с аппетитом поедая в клубе селянку[102], о смерти этого исключительного человека обмолвился так:

— Одним жидом меньше.

Другой сделал новое литературное открытие, по которому выходило, что большинство произведений Л. Н. Толстого написано под диктовку еврея.

Третьи уверяют, что «Тысяча и одна ночь» написана Гоголем, а в жилах Вл. Соловьева текла еврейская кровь.

Всякое проявление живой мысли, всякая попытка открыть форточку и освежить душную обстановку нашей провинции встречает отпор и глухое недовольство.

* * *

Недавно, в молодой, полной творческих сил и красивого горения, русской организации нарвской молодежи, обществе «Святогор», был разбор советской литературы. За этот разбор старики назвали молодежь «комсомольцами».

* * *

Одуряющий сон висит над нашим красивым, полным средневековой романтики городом.

Нередки бывали случаи, когда на утомительных общих собраниях жуют бутерброды, рассказывают анекдоты, посапывают носом, и как-то одна из дам даже вязала чулок.

* * *

Назначено общее собрание. Кто-то должен был выступить с докладом. Докладчика нет.

— Где докладчик? — спрашивают.

— Сейчас придет. Партию на билльярде доигрывает.

Публика снисходительно улыбается и терпеливо ожидает окончания партии.

* * *

Осенним вечером сидел на бульваре видный представитель нарвской общественности и вполголоса считал огни на той стороне реки Наровы.

— Что вы считаете? — спрашивают.

— Огни считаю. До тридцати огоньков сосчитаю, а тогда ужинать пойду.

Этот же самый общественный деятель как-то заявил на общем собрании:

— Пора, голубчики, кончать собрание-то, а то щи у меня простынут!

* * *

Сейчас много шума по вопросу о праздновании Пасхи. Православное население Нарвы разделилось на два враждебных лагеря. Ярые сторонники старого стиля не приемлют новую Пасху только потому, что, во-первых, она со снегом будет и, во-вторых, в пасхальную ночь луна светить будет.

— По Священному Писанию-де луны на Пасху не полагается!

Чтобы успокоить ту и другую сторону, решено в Нарве в одной и той же церкви праздновать Пасху по двум стилям.

* * *

На почве двоестилия был такой курьез. В церковь приходит именинник. Служба идет по новому стилю. Перед отпустом священник поминает имена святых, празднуемых церковью в этот день по новому стилю. Вдруг священника прерывает обиженный голос именинника:

— Батюшка! Помяни моего ангела. Кузьмой его звать. Я по старому стилю праздную!

* * *

Уголовная хроника Нарвы поразительная. На одной из глухих улиц города неизвестными были похищены целые ворота. Местная газета острила по этому поводу: скоро-де дома воровать будут.

* * *

Минувшим летом по частям была разобрана дача в Усть-Нарве.

В той же Усть-Нарве какими-то любителями желтые почтовые ящики были перекрашены в черный цвет.

Воруют электрические звонки, выворачивают тумбы и уносят с могилы кресты и венки.

* * *

Дикие штуки «выкомаривают» нарвские обыватели.

У одного рабочего умирает жена. Положили ее в белый гроб, пьяный муж перекрашивает гробе в черный цвет.

— Недостойна она лежать в белом гробе, — поясняет рабочий, — так как при жизни была мне неверна.

* * *

Два года тому назад хулиганы посадили человека на кол.

* * *

В мороз и вьюгу стоит на улице человек в нижнем белье и босиком.

— Что вы делаете?

— От зубной боли лечусь. Ежели на снегу постоять, то кровь к зубьям приливает и они отходят.

* * *

Один из нарвских купцов построил на кладбище каменный склеп. Склеп по плану строителя был разделен на несколько отделений. «В одном отделении, — пояснил купец, — должны лечь дети хорошого поведения, в другом средственного, а в третьем сомнительного, как то: тати[103], блудники и пьяницы».

* * *

Проходя по нарвскому кладбищу, можно встретить следующие надгробные письмена:

«Помяни мя Господи егда приедиши во Царствие Твое».

«Славному герою, погибшему от рабочих друзей фабрики».

«Здесь спит Костя из Скарятины».

«Упокой Господи душу усопшую рабу твою Анну. Родилась в 1856 году, сконч. 1925. Итого 69 лет. Уроженная Гдовская. В замужестве Ямбургская. Совместной супружеской жизни 46 лет. Скончалась эстонской подданной. Анна Мазохина! Вечная память».

* * *

Давным-давно в Нарве происходил следующий характерный случай.

Повадился один молодой человек ходить к чужой жене. Об этом проведал муж. Нежданно-негаданно стучит в дверь. Неверная жена прячет любовника в громадный дедовский сундук. Муж догадывается и запирает сундук на ключ, зовет соседей. При помощи их кладут сундук на телегу и сбрасывают его в реку Нарову. Сундук поплавал-поплавал и пристал к пристани. Вытащили и открыли. На счастье молодой человек остался жив. После этого случая вся Нарва звала его «новым Моисеем».

* * *

В избу хуторянина стучат ночью какие-то люди. Что надо? Купите свинью. Хуторянин покупает, но на утро выясняется, что свинья была украдена у него же и продана ему же.

* * *

Одному крестьянину грозила тюрьма за воровство. Родные хлопотать за него. Не помогает. Кто-то посоветовал обратиться к колдуну, который вызволит из беды. Во время суда над крестьянином присутствовал и колдун, который сидел в темном углу зала и шептал какие-то заклинания. Несмотря на заговоры крестьянин был осужден. По окончании суда мужички надавали колдуну тумаков:

— Шептал-шептал, гад маринованный, и ни беса не нашептал!

* * *

О курьезах газетной и театральной жизни в Нарве можно написать несколько фельетонов, но пока ограничимся несколькими фактами.

Один из рецензентов пишет отчет о спектакле, на котором не был. Расхваливается пьеса, артисты, но спектакль не состоялся.

* * *

Приходит к редактору мужичок из Принаровья:

— Нельзя ли, — говорит он, — жену мою в газетине прохвалить. Она меня бьет тяжеловесным орудием и гонит из квартиры.

* * *

Одно время, в одной и той же типографии печатались две газеты. Одна правая. Другая левая. Весь беспартийный материал, как-то: хроника, известия, объявления, — печатались в двух газетах одновременно и отличались одна от другой только передовицами.

* * *

Одним ныне прогоревшим издателем оригинальным способом составлялась газета. Передовица, политические новости, фельетоны, за исключением объявлений и подписи издателя, перепечатывались целиком из других газет.

Этим же издателем гонорар сотрудникам выплачивался пивными бутылками.

— Отнеси, — говорит, — восемь пустых бутылок в склад. Что получишь, то на это пообедаешь.

* * *

Бывали случаи, когда редактор на дверях редакции наклеивал записку: «Редактора можно видеть через час. Кому надо раньше, благоволите явиться в ресторан Захарова».

* * *

Один из нарвских актеров справлял свой бенефис. По ходу пьесы полагался тапер, который в нужный момент должен был играть на бутафорском пианино. На несчастье, тапер был пьян. Замешкался и за сценой заиграла музыка. Драма была сорвана. В довершение всего, на имя бенефицианта не было ни одной поздравительной телеграммы. Недолго думая, за сценой составляются телеграммы от всех наиболее крупных артистов, которые и читались.

* * *

По этому, далеко не полному, перечню нарвских курьезов можно судить о шагах Нарвы. Тихо катятся ея воды. Если закрыть глаза, то будет казаться, что живешь ты в прежней России, где проезжающая тройка, новые брюки у соседа, переделанная шляпка соседки — целое событие.

Так тихо, что слышишь, как падает снег.

Заутреня святителей (Под Новый год)

Белые от снежных хлопьев идут вечерними просторными полями Никола Угодник, Сергий Радонежский и Серафим Саровский.

Стелется поземка, звенит от мороза сугробное поле. Завивает вьюжина. Мороз леденит одинокую снежную землю.

Никола Угодник в старом овчинном тулупе, в больших дырявых валенках. За плечами котомка, в руках посох.

Сергий Радонежский в монашеской ряске. На голове скуфейка белая от снега, на ногах лапти.

Серафим Саровский в белой ватной свитке, идет, сгорбившись, в русских сапогах, опираясь на палочку…

Развеваются от ветра седые бороды. Снег глаза слепит. Холодно святым старцам в одинокой морозной тьме.

— Ай, да мороз, греховодник, ай, да шутник старый! — весело приговаривает Никола Угодник, — и чтобы согреться, бьет мужицкими рукавицами по захолодевшему от мороза полушубку, а сам поспешает резвой стариковской походкой, только, знай, шуршат валенки.