Смута в Московском государстве - Коллектив авторов

После смерти царя Бориса осталась супруга его, как вдовствующая горлица, имеющая при себе только дзе отрасли: именно сына, называемого даром Божним, обладающего правом носить скипетр управления державою и уже при крестной клятве избранного на царство и твердо принявшего в свое подданство всех людей отеческой державы; одного только тогда недоставало — он не был еще помазан, и это отложено было на малое время из-за того, что препятствовала подготовка войска к войне; и дочь, девицу, жившую в тереме, вполне уже созревшую для брака, по смыслу имени ее — странницу. К ней, по воле отца, когда отец еще был жив, привезен был из другой земли жених, сын одного дружественного ему короля, но брак не состоялся: Бог не соблаговолил исполниться намерению людей. А в скором времени поспешил приблизиться к городу ранее упомянутый похититель царства. Он эту мать, уже вдову, родившую раньше этих обоих детей, вместе с ее сыном, ту и другого — как-то бессмысленно и насильственно решил убить и прежде своего вступления в город победителем, послав пред собою некоторых из своих приближенных в их наследственный дом, увы! предал тайно смерти. Думаю, что этот отрок, чистый телом, предстал Христу, так как греху родителя был непричастен. А бдительно охраняемую девицу он, после своего вступления в город, как рабу, без всякого царского чина, с ласковым принуждением вывел из царского дворца и в частном доме угождавшего ему и приближенного к нему нового вельможи, без ее согласия, срезал, как недозрелый колос,— одел в монашеские одежды. И было бы удивительно, если не было ей чего-либо тайно-оскорбительного от отступника.

Прежде, на высоте твердыни царства, при ее родителях, ее, находящуюся в тереме, едва и солнце в щель когда видело, так как «слава дочери царя внутри», по писанию; а тогда ее, не оберегаемую, осматривали глаза и многих самых низких людей. И от того времени еще долгие годы к большему бесчестию продолжилась ее жизнь даже до четвертого после ее отца царя, так как часто переменялись тогда правители; она перенесла много переселений с места на место и из лавры в лавру, и ее жизнь продолжалась до такого бесславия, что в то время, когда весь царский город окружен был неприятелями и находился в осаде, она, заключенная в нем вместе с прочими, пережила всякое бесчестие, нужду и недостатки, даже до того, что и руки иноплеменников, врагов отца ее, пренебрежительно ее осязали. О прочем я помолчу.(...)

Обратимся опять к ранее сказанному.

Он, отступник Бога, нашел себе и патриарха, не имеющего священного сана, по имени Игнатия, и посадил его на преосвященном великом престоле вместо существующего православного патриарха Иова, первого в России; сменив, он осудил Иова на изгнание в один город. В скором времени привозится в царствующий город и сквернавица, обещанная этому сквернителю и нашему за грехи наши обладателю, посланным за ней одним из сановников, соучастником его,

Афанасием Власовым, который человекоугодливо ради гнилой чести от души и сердца служил ему. Богопротивно, однако в украшениях, в царских нарядах, она, как царица, подобно фараону на колесницах, со своим отцом привезена была в царствующий город; дыша еще в пути огнепо-добной яростью ереси, она шла на христиан не как царица, а как человекоподобная змея, уподобляясь тем женам, о которых сказано в Откровении Иоанна Богослова: «Одна другую, нечестивая благочестивую, желала потопить водой из своих уст». Но эта ехидна если и не водой, так та, но в крови потопила всю Россию, весь мир наш,— кто этого не знает? А привезший ее, участник в тайных делах его, Афанасий не по достоинству и несправедливо принял от пославшего его некоторый сан и двойное к имени прибавление чести: он поставил его выше всех, хранителем и распорядителем всех находящихся в кладовых царских украшений и вручил ему всю царскую казну. Его же, как видели некоторые, Самозванец назначил впоследствии и предшествующим себе, дав ему чин второго боярина, идущего с прочими пред лицом лжецаря; достойные высшего звания тайно и злобно завидовали чрезмерному, постоянно оказываемому ему возвышению.

Вскоре после того, как нечестивая его супруга прибыла в царский город, злой участник ее скверностей, созвав собор православных, прельщает их лестью и, делая вид как бы справедливого совещания, лживо советуется с ними о крещении своей подруги. Он спрашивает: следует ли ей второй раз креститься? Этим обманом он, окаянный, вменяет ей латинское богопротивное крещение в истинное христианское рождение через купель, говоря: зачем ей второй раз креститься? Ясно, что он не хотел привести ее к истинному просвещению. Потом, когда, по соборным правилам, для суждения об этом пред лицом лжецаря в помещении его дворца сошлись все священные судьи, одни — немногие — из отцов справедливо не соглашались, чтобы она — непросвещенная — взошла с ним в церковь,— прочие же по слабости человекоугодия, сильно желая мирской славы, поддались ему, хромая, как больные, на обе ноги, не по-пастырски, а по-наемнически прельстились и вместе побоялись и, повинуясь, допустили исполниться его воле. Видя это, и первые умолкли, так что слова беззаконных пересилили, и все перед ним отступили; а не имеющий священства патриарх готов был весь ему отдаться, так что и другие за ним соблазнились. А он, хищный волк, видя всеобщее бегство и нетвердое разумение,— они дали ему поступить по его воле, захватить царство,— понимая, что они не запретят ему также и в церковь войти с прочими нечестивыми, что и совершилось,— решает задуманное им вскоре привести в исполнение; он пренебрегает не только человеческим стыдом, но не ужасается, окаянный, и страха божия и в уме о нем не помышляет, думая, что Бог как бы не существует, «потому что безумный сказал в сердце своем: нет Бога». Как будто в простой дом, в храм вседержавной нашей надежды и всемирной заступницы он вскочил, как пес с всескверною сукой, с множеством латынян и еретиков и дерзко воссел наверху царского престола. Тогда весь храм видимо наполнился подобными волкам еретиками, а невидимо — мрачным облаком тьмы — бесами, радующимися и обнимающими их. Думаю, что благодать Божия отступила тогда, чтобы исполнилось сказанное: «Увидите мерзость запустения, стоящую на святом месте»; читающий да разумеет. И видящим его тогда он представлялся ничем не меньше самого антихриста, недостойно сидящего на престоле, а не царем. Эта скверная дерзость преступления закона совершилась в день праздника перенесения честных мощей великого во святых архиерея Николая Мирликийского, который не праздновался. Тогда совершались там беззакония большие, чем на празднике Ирода: воюя против Бога, он осквернил святыню, еретическими ногами попрал царское помазание и брак, так как его помазывали и венчали невидимо по своей воле бесы при отсутствии благодати. О, твое долготерпение, владыка! Почему не раскрыла своих уст земля, как в древности при Дафане и Авироне? Куда тогда отошло твое долготерпение, где находилось незлобие и величие того, кого не может вместить вся сотворенная им тварь? Поистине ты, пресвятый Господи, есть сам себе предел и место, по словам богословов. Знаю, что долготерпение твое определило дать Самозванцу выполнить всю злобу его желания, чтобы за это он сам себе устроил жесточайшую муку. <...)

Хранилища всех ранее собранных царских сокровищ, даже до золотых и серебряных монет, увы, все он опустошил без порядка и рассмотрения не в меру расточительно, все считая за глину, а не за серебро, и раздавая драгоценности: ясно было, что он над ними не трудился; а их число невозможно выразить и многими десятками тысяч; думаю, что их количество превысит и множество песка. Этим он обогатил и землю богопротивных, а вместе и латынствующую Литву, оставив в казнохранилищах лишь малый остаток, и остановила его в этом только его смерть.

Но, однако, царствующий над всеми не допустил ему целый год осквернять престол благочестивых, и величие гнева Божия прежде вечного суда не стерпело множества его нечестия; хотя он и ушел тогда в царские палаты, все-таки не избежал гнева от нелицеприятного суда Христова и вскоре неожиданно уничтожен был с теми, которые были им возлюблены, но не со всеми. Когда весь народ, воздвигнутый Богом, воспламенился, как огонь в Иакове, и поднялась против Расстриги очень сильная буря, взята была от жизни неживая жизнь его и тех, которые были с ним, и «память его с шумом погибла», как сказано. И чудо! Так как Бог крепко удержал многих и оставил непроизнесенной весть, предупреждающую Самозванца о смерти, он — преокаян-ный — не мог узнать, что находится в мыслях у сговорившихся, а если бы даже хотя какая-либо малая часть известия об этом не осталась тайной, был бы великий вред делу и возникли бы препятствия. Но человек не может воспрепятствовать Божию совету, так как никто не может перемудрить его, когда сказанное должно исполниться. Такой замысел был скрыт и от него, и от любящих его, и стража его, ратники, заведенные им и поставленные около его опочивальни с блестящим военным оружием, чтобы охранять его жизнь и оказывать ему помощь, не смогли одолеть христиан, и многие из них побросали к ногам православных свое оружие, не употребляли его в дело, поняв, что на него изливается гнев Божий. Кроме этого, с ним вместе погибла и противящаяся Богу Литва, посадившая его на царский престол, и войско, пришедшее с ним в наш царский город, среди которого было много благородных, лучших людей; как олово в воде, среди царского города все они сразу потонули, и ни один из них не спасся; как в древности случилось с фараоном, так и среди нас теперь тот же Бог чудодействовал. Такой конец бывает со всеми, кто неправедно восстает на землю православных, как и пророк сказал: «Составили замыслы, которых не могли выполнить», и прочее. Так будет и теперь с некоторыми тайными замыслами неверующих против нас — когда всеведущий определит время, он не замедлит уничто-. жить их намерения, потому что он может это сделать, если укротит ярость гнева своего против нас. Теперь же закончим ранее сказанное.