Капитаны ищут путь - Юрий Владимирович Давыдов

главным жрецом к морю, взобраться на высоченный утес и… броситься вниз головой! Кто, дескать, останется в живых, того, значит, вера истинная. Ванкувер смешался. Наконец, не придумав никакой увертки, он наотрез отказался от испытания.

— Но об этом-то он ничего не сообщил в своей книге, — смеясь заметил капитан «Рюрика».

Остров Оаху, где жил Джон Юнг, считался «садом Сандвичевых островов». Не говоря уже о натуралистах и художнике, не терявших попусту ни часа, Коцебу тоже предпринял небольшую экскурсию. Только Глеб Шишмарев должен был остаться на корабле; он не скрывал своего огорчения.

Поутру 9 декабря маленький отряд Коцебу, состоявший из доктора Эшшольца, подштурмана Хромченко и двух проводников, двинулся в путь.

Дорога лежала на запад, к Жемчужной реке. Первое, что увидели путники, было поле тарро, съедобного растения с подземными крахмальными клубнями. Хорошо обработанное и снабженное шлюзами, поле было залить водой, и зеленые стебли тарро, казалось, плавали на ее зеркальной глади.

Дальше раскинулись сахарные плантации. Еще дальше, на склоне горы, прилепилась деревня. Из деревни тянуло запахом дыма, доносился лай собак и слышались… визгливые рыдания женщин. Проводники объяснили удивленным европейцам, что в тростниковых хижинах есть больные мужчины и жены оплакивают их, стонут, рвут на себе волосы, царапают в кровь лицо, надеясь отогнать злых духов, приносящих хворь.

Часа через два отряд расположился на отдых. Вблизи было озеро с очень соленой водой. Островитяне выпаривали ее, и от этого берега голубого водоема блистали под солнцем, точно обложенные льдом.

За озером поднималась гора. Не без труда перевалив ее, Коцебу с друзьями снова очутился среди хорошо возделанных полей тарро и сахарного тростника, перемежающихся банановыми рощами.

Островитяне, работавшие на полях, заметили чужестранцев и были поражены. Они знали, конечно, что в Гонолулу на больших парусных кораблях часто являются гости, но в такую глушь редкий из них забирался.

Распрямив затекшие спины и приставив ладони к глазам козырьком, островитяне в немом любопытстве наблюдали за пришельцами. Никто не решался приблизиться. Смелее взрослых оказалась шестилетняя шустрая девчонка. Она подбежала к Коцебу, глянула на него сияющими глазами и закричала, обернувшись к своим землякам:

— Подойдите! Подойдите и посмотрите на этих белых людей! Какая на них красивая одежда! Что за красивые вещи! Не будьте глупыми! Идите скорей!

Коцебу наклонился и повесил на смуглую шею девочки нитку бисера. Девчушка замерла от восторга.

Ночь путники провели в деревне. Островитяне щедро угостили гостей. Был испечен отменный поросенок, приготовлены клубни тарро, бананы, и вино, захваченное с корабля, пришлось очень кстати.

Ужин закончился танцами и пением. Деревенские музыканты, отведав вина и воодушевившись, быстро ударяли маленькими палочками по выдолбленным тыквам, и глухой ритмичный звук сопровождал пляски и хоровые напевы.

Однако деревенский ночлег оказался малоприятным: как ни утомились путешественники, как сытно и вкусно они ни отужинали, как прохладны и чисты ни были циновки, но крысы, шнырявшие из угла в угол и с противным писком взбиравшиеся на грудь и на лицо, часто заставляли их просыпаться и вскакивать, ежась от омерзения.

На следующее утро Коцебу хотел было подняться вверх по Жемчужной реке. Но лодки раздобыть не удалось; лодок не было — рыбаки увели их в море. Так и не пришлось Коцебу побывать на Жемчужной, в широкое и глубокое устье которой могли свободно заходить многопушечные парусные корабли.[14]

Делать было нечего. Отряд Коцебу пустился в обратный путь. Вернувшись, капитан нашел корабль изготовленным к походу.

«Рюрик» уходил с Гавайских солнечных островов. Трюм его был заполнен продовольствием; в бочках плескала свежая пресная вода.

В середине декабря 1816 года «Рюрик» вышел в океан.

Многие новые земли увидел экипаж брига в последующие месяцы. «Страна малоизвестных коралловых островов», — говорилось об этих широтах в старинных документах.

В первый же день восемьсот семнадцатого года мореходы открыли неведомый доселе островок; они так и назвали его — остров Нового года; два дня спустя океан одарил команду открытием островной группы Румянцева, а в марте ласкали взор моряков темно-зеленые лагуны Маршалловых островов: Чичагова, Траверсе, Аракчеева…[15]

Но подобно тому, как стрелка компаса все время указывает на север, так и мысль Коцебу постоянно возвращалась к Берингову проливу. И в марте он опять направил бег своего «Рюрика» к норду.

РОКОВОЕ ТРИНАДЦАТОЕ

Благодать южных широт канула в прошлое. День ото дня делалось холоднее. Свирепели весенние северные штормы, налетали снегопады, а промозглая влага серых туманов уже закрадывалась во все уголки «Рюрика»…

Вахтенный матрос осторожно постучал в дверь.

— Слышу! — ответил капитан.

Коцебу поднес фонарь к циферблату. Стрелки приближались к полуночи — пора было сменять Глеба. Коцебу поднялся, потягиваясь, надел мундир и шинель, накинул зюйдвестку и, широко расставляя ноги, вышел на палубу.

Он сразу же оглох и ослеп: океан ревел, соленые брызги сплошной завесой стремительно неслись над палубой. «Рюрик» качало так, что Коцебу спросонья едва удержался на ногах. Ну и штормяга!

Капитан принял вахту, и Шишмарев, пожелав ему благополучно отстояв «собаку», как по-моряцки звались эти ночные вахтенные часы, ушел в офицерскую каюту.

Коцебу огляделся. Шторм переходил в ураган. Вокруг не было видно ни зги. Двое матросов с трудом управлялись со штурвалом. «Рюрик» стонал и скрипел. Коцебу поднял фонарь, увидел усатое и мокрое лицо матроса.

— Ну как, Прижимов? — спросил капитан.

— Солененького бы не пришлось хлебнуть, ваше благородие, — серьезно отвечал Прижимов. — Число-то тринадцатое!

— Попробуем впятером держаться, — вслух подумал Коцебу и, оставив на палубе двух штурвальных, Петра Прижимова и еще одного служителя, приказал остальным, для вящей безопасности, сойти в кубрик.

Океан сипло ревел, рвал с волн седые гребни, кренил бриг с борта на борт.

— Береги-и-сь! — отчаянно закричал кто-то, и в ту же секунду Коцебу заметил огромный вал, поднявшийся над «Рюриком». Капитан ничего не успел сообразить,