Крестики-нолики - Иэн Рэнкин

Когда она выезжала задним ходом с подъездной аллеи, он наблюдал за ней из своего «Эскорта». Превосходно. Ждать оставалось минут пятнадцать. Как только ее машина скрылась вдали, он подъехал к фасаду дома и остановился. Осмотрел окна. Ее парень дома один. Он вышел из машины и направился к парадной двери.

Ребус, возвращаясь в отдел происшествий после бесплодной беседы с Андерсоном, даже не догадывался, что тот уже решил установить за ним слежку. Отдел происшествий выглядел так, точно над ним пронесся тайфун. Столы завалены бумагой, в свободный угол втиснут небольшой компьютер, стены сплошь завешаны диаграммами, таблицами, расписаниями дежурств и еще неизвестно чем.

— У меня брифинг, — сказала Джилл. — Увидимся позже. Слушай, Джон, я уверена, что тут есть какая-то связь. Назови это хоть женской интуицией, хоть чутьем сыщика — как хочешь назови, но только отнесись к моим словам серьезно. Подумай над тем, что я сказала. Подумай, кто может затаить на тебя злобу. Прошу тебя!

Он кивнул и стал смотреть, как она уходит в свой отдельный кабинет, в другую часть здания. Ребус не мог сообразить, за каким столом работал. Он оглядел помещение: в отделе все изменилось, мебель то ли переставили, то ли сдвинули. Рядом зазвонил телефон. И хотя неподалеку находились полицейские и телефонисты, он, пытаясь вновь войти в курс расследования, быстро взял трубку. Он молился при этом, как бы самому не стать объектом расследования. Молился, позабыв, что такое молитва.

— Отдел происшествий, — сказал он. — Сержант сыскной полиции Ребус у телефона.

— Ребус? Какая интересная фамилия! — Голос был старческий, но звучный. Звонивший явно был человеком образованным. — Ребус, — повторил он так, словно записывал фамилию на клочке бумаги.

Ребус принялся разглядывать телефонный аппарат.

— А ваше имя, сэр?

— Меня зовут Майкл Айзер. Я профессор английской литературы Эдинбургского университета.

— Вот как, сэр? — Ребус схватил карандаш и записал фамилию. — Чем могу помочь, сэр?

— Нет, мистер Ребус, речь идет скорее о том, чем я, кажется, могу помочь вам, хотя не исключено, что я ошибаюсь. — Ребус был почти уверен, что его не разыгрывают, и отлично представлял себе звонившего: жесткие курчавые волосы, галстук-бабочка, мятый твидовый костюм, во время разговора размахивает руками. — Я, видите ли, интересуюсь словесными и буквенными играми — палиндромами, анаграммами и прочим. По правде говоря, я даже пишу книгу на эту тему. Книга называется «Прямые ответы экзегетам [1] текстов». Заметили, в чем здесь штука? Это же акростих. Первые буквы названия образуют новое слово, слово «поэт». Это старинная забава, она существует столько же, сколько сама литература. В своей книге я, однако, сосредоточиваюсь на словесных играх в произведениях современных авторов, таких как Набоков или Берджес. Разумеется, подобные игры — лишь небольшая часть целого ряда ухищрений, к которым писатель прибегает, чтобы развлекать, поучать или убеждать своих читателей.

Ребус попытался перебить говорившего, но это было все равно что пытаться остановить быка. Поэтому он был вынужден слушать, то и дело спрашивая себя, не пудрят ли ему мозги, не следует ли — в нарушение всех инструкций — попросту повесить трубку. Ему нужно было подумать о более важных вещах, к тому же его мучила тупая боль в затылке.

— …а дело в том, мистер Ребус, что в выборе жертв этого убийцы я совершенно случайно заметил определенную систему.

Ребус присел на край стола и так сжал в руке карандаш, словно пытался его раздавить.

— Вот как? — сказал он.

— Да. Передо мной сейчас лежит листок бумаги с именами жертв. Вероятно, это можно было заметить и раньше, но мне только сегодня попалась на глаза газета, где перечислены имена сразу всех этих бедняжек. Видите ли, обычно я покупаю «Таймс», но сегодня утром просто не смог ее найти и поэтому купил другую газету, а там было это сообщение. Возможно, все это ерунда, простое совпадение, но, с другой стороны, возможно, и нет. Решать вам, ребята. Я попросту выдвигаю предположение.

В кабинет вошел Джек Мортон, окутанный клубами сигаретного дыма, и, заметив Ребуса, помахал рукой. Ребус кивнул в ответ. Вид у Джека был усталый. У всех был усталый вид, а он, Ребус, отдохнувший и успокоившийся, болтал по телефону с каким-то сумасшедшим.

— Какое предположение, профессор Айзер?

— Вы что, не поняли? По порядку имена жертв таковы: Сандра Адамс, Мэри Андрюс, Никола Тернер и Элен Аббот. — Джек поплелся по направлению к Ребусову столу. — Первые буквы имен этих девочек, — продолжал профессор, — образуют новое имя: Саманта [2]. Быть может, так зовут следующую жертву убийцы? Или же это простое совпадение и тут на самом деле нет никакой системы.

Ребус, со стуком швырнув трубку на рычаг, моментально вскочил со стола и схватил Джека Мортона за галстук. Мортон принялся судорожно глотать воздух, и сигарета выпала у него изо рта.

— Твоя машина внизу, Джек?

Все еще задыхаясь, тот кивнул.

Боже мой, милосердный Боже! Значит, все это правда! Все это имеет отношение к нему. Саманта. Все эти подсказки, все убийства задумывались просто как способ кое-что сообщить — сообщить ему. Боже милостивый! Помоги мне, помоги!

Следующей жертвой Душителя должна была стать его дочь.

Рона Филлипс увидела машину, стоявшую возле ее дома, но не придала этому значения. Ей хотелось одного: поскорее укрыться от дождя. Она подбежала к парадной двери и сунула ключ в замок. Вслед за ней к двери не спеша подошла Саманта.

— Погода просто отвратительная! — крикнула Рона в гостиную.

Она встряхнула дождевик и направилась туда, где по-прежнему орал телевизор. В кресле она увидела Энди. Руки у него были связаны за спиной, а рот накрепко заклеен огромным куском лейкопластыря. На шее все еще болталась бечевка.

Рона уже собиралась испустить самый пронзительный крик в своей жизни, как вдруг что-то тяжелое опустилось ей на затылок, и она, теряя сознание, сделала еще два неуверенных шажка и упала в ноги своему любовнику.

— Здравствуй, Саманта!

Голос Саманта узнала, хотя лицо говорившего было скрыто маской, и она не могла видеть его улыбку.

Машина Мортона с включенной синей мигалкой мчалась по городу, точно за ней гнались все силы ада. Ребус пытался по дороге объяснить другу ситуацию, но слишком нервничал, чтобы говорить связно, а Джек Мортон, лавировавший в потоке машин, был слишком занят, чтобы уловить смысл происходящего. Они вызвали подкрепление: одну машину в школу, на тот случай, если Саманта еще оттуда не ушла, и две — к дому, предупредив, что там может оказаться Душитель. Следовало проявлять осторожность.

Несясь со скоростью восемьдесят пять миль в час по Куинсферри-роуд, Джек сделал безумно рискованный правый поворот, подрезав встречный транспорт, и автомобиль влетел в чистенький микрорайон, где жили Саманта, Рона и ее любовник.

— Здесь направо! — заорал Ребус, пытаясь перекричать рев мотора. Он все еще не терял надежды. Свернув на нужную улицу, они увидели перед домом две уже подъехавшие полицейские машины, а на подъездной аллее — машину Роны, пустую, с незакрытой передней дверцей.

20

Они хотели дать ему успокоительное, но он отказался принимать их лекарства. Они хотели, чтобы он уехал домой, но он отказался следовать их совету. Как может он ехать домой, когда Рона лежит наверху в палате реанимации? Когда похищена его дочь, когда вся его жизнь разорвана в клочья, словно пущенное на тряпки сносившееся платье? Он ходил взад и вперед по приемному покою больницы. Чувствовал он себя прекрасно, так он им и сказал. Он знал, что Джилл и Андерсон тоже где-то здесь. Бедняга Андерсон. Сквозь грязные стекла он смотрел, как по двору идут, смеясь под дождем, медицинские сестры в пластиковых накидках, развевавшихся на ветру, точно плащи в каком-нибудь старом фильме про Дракулу. Как они могут смеяться? Деревья окутывал легкий туман, и сестры, по-прежнему легкомысленно смеясь, постепенно исчезали в этом тумане, уплывая в иное измерение, в призрачный, вымышленный Эдинбург легенд и преданий, где нет места ни смеху, ни солнечному свету.

Уже почти стемнело, последние отблески дня скрылись за тяжелой пеленой туч. Набожные художники прошлого, глядя на такие же, как сегодня, небеса, принимали, наверное, пробившийся сквозь тучи луч солнца за знак незримого присутствия Бога, сотворившего всю земную красу. Ребус художником не был. Красоту он искал не в окружающих пейзажах, а запечатленную в слове. Стоя в приемном покое, он ясно понимал, что всю жизнь ценил вторичный опыт — сказанные другими слова, чужие мысли — выше реально существующих вещей. Ну что ж, вот он наконец и столкнулся лицом к лицу с реальной жизнью. И не впервые: память отбросила его назад, к службе в Специальном военно-воздушном полку, и сразу он почувствовал изнеможение, у него разболелась голова, напряглись все мускулы.