Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика - Федор Синицын

Отношение нацистов к представителям народов СССР было в определенной степени обусловлено уверенностью в том, что они являются «носителями большевизма», — особенно это относилось к советским военнопленным. Германским военнослужащим предписывалось держаться от них подальше во имя «политической необходимости, поддержания престижа и достоинства»{619}. Враждебное и унизительное отношение к советским военнопленным проявилось в их клеймении{620}. Упомянутое выше освобождение военнопленных из числа «нерусских» народов СССР летом 1941 г. было лишь тактическим ходом. 7 ноября 1941 г. ввиду необходимости усиленного «использования рабочей силы» Гитлер издал приказ «пленных впредь не освобождать»{621}.

Неизменным оставалось подчеркнуто «расистское» отношение немцев к русскому народу. 13 июля 1941 г. Гитлер назвал русских представителями «недочеловечества» и «низших рас». Широко был распространен тезис о том, что «русские всегда хотят быть массой, которой управляют»{622}, базировавшийся на представлении о «женственном характере» русских и немецком призвании сделать русский народ «более пригодной рабочей силой»{623}. Й. Геббельс в своей статье «Так называемая русская душа» писал о том, что русский национальный характер как единое целое вовсе не существует, а «представляет собой фактически лишь отражение свойств совершенно различных народностей»{624}. Отношение нацистов к русским базировалось на уверенности в том, что «они были в течение 25 лет большевиками, и большая часть из них является ими еще и теперь», поэтому предписывалось проявлять к ним «особую бдительность» и пресекать «неслужебное общение»{625}. Более взвешенные оценки, не построенные на представлении о «неполноценности» русских, также приводили нацистов к выводам о необходимости геноцида русского народа. Так, 21 ноября 1941 г. проф. В. Шюслер в своей речи «От Петра Великого до Сталина» констатировал, что «борьба против коммунизма является одновременно борьбой против агрессивного русского национализма, против идеи господства варварской Москвы над культурной Европой»{626}. Профессор Берлинского университета В. Абель утверждал, что в жилах русских течет много «нордической» крови, и «биологически они сильнее, чем немцы», и поэтому он призывал максимально снизить рождаемость среди русского народа{627}.

Нацистская пропаганда смогла сформировать негативное отношение к русским со стороны населения Германии. Советский гражданин В.П. Белошурский, угнанный в качестве «остарбайтера», вспоминал, что «население Германии оскорбляло нас, сыпало в глаза песок и бросало камни, а дети дразнили нас словами “русские свиньи”»{628}. Немцы были уверены в том, что у русских низкий интеллект, неграмотность, тотальное безбожие, разрушен институт семьи. Следует отметить, что со временем это отношение изменилось, когда немцы из опыта общения с русскими военнопленными и «остарбайтерами» выяснили, что последние зачастую образованнее немцев, сообразительны, религиозны и т.д.{629}

В целом германские власти в первый период оккупации поставили задачу низвести русский народ на уровень «обслуживающего персонала», лишенного национального самосознания. В июне 1942 г. были открыты «народные школы», в которых предписывалось «готовить квалифицированных сельскохозяйственных рабочих, и только». В перспективе преподавание в школах предполагалось только на немецком языке. История как предмет во многих районах была упразднена и заменена «обществоведением»{630}. Другие предметы включали в себя немецкий и русский языки, природоведение и географию, арифметику, рисование, пение, рукоделие (труд) и физкультуру. Оккупанты в 1942 г. издали в Риге новые учебники для русских школ — в частности, «Родная речь» в 4 частях и «Грамматика и правописание»{631}.

Истинное отношение германских оккупантов к украинскому народу исходило из культа Украины как «житницы Рейха». Соответственно, предполагалось, что украинцы в качестве «рабочей силы» будут обслуживать экономику этой «житницы». «Директивы для ориентировки сотрудников Имперского Комиссариата Украина» от 22 июня 1942 г. гласили: «Украинцы нуждаются в руководстве… Если ими хорошо руководить и направлять их, то они являются послушной рабочей силой»{632}. Превращению украинского народа в рабов служила фактическая ликвидация образовательной системы. В украинских школах преподавались только арифметика, «рукоделие», украинский и немецкий языки. Преподавание истории, географии и других дисциплин было запрещено{633}.

Немцы получили указание подчеркивать «превосходство» в общении с украинцами — предписывалось «не… принимать от украинцев приглашений» и проявлять «крайнюю сдержанность» в разговоре и поведении. Немцы должны были всегда помнить, что они «составляют в этой стране руководящее сословие» и поэтому «не могут выполнять на глазах у руководимых грязную, черновую работу», для чего «есть евреи и поляки, а также украинцы и русские»{634}.

Отсутствие намерений Германии предоставлять украинцам какую-либо государственность проявилось в борьбе с украинскими националистами. Ввиду признания их деятельности вредной для Рейха, на Украине не был реализован ранее предполагавшийся А. Розенбергом план создания местной политической партии. После запрета ОУН в июле 1941 г., германские власти издали секретный приказ о том, что «все активисты бандеровского движения должны немедленно арестовываться и после тщательного допроса… без шума ликвидированы под видом грабителей»{635}. В целом оккупанты проводили по отношению к украинским националистам манипулятивную политику, поставив целью не ликвидировать ОУН полностью, а влиять через нее на низовые массы националистов и нейтрализовать «наиболее выдающихся активистов»{636}.

Отношение нацистов к полякам на оккупированной территории СССР было презрительным. Подчеркивалось, что польское население Украины «заслуживает точно такого же обращения, как… поляки в Германии или… Генерал-губернаторстве», поэтому было признано недопустимым «получать от них приглашения и бывать у них в гостях» и предписывалось «ограничиваться лишь служебными взаимоотношениями с ними». Оккупанты стремились к тому, чтобы «сломить польскую национальную гордость» — на Украине были ликвидированы польские школы, не допускалась пропаганда польской культуры{637}.

Истинное отношение нацистов к народам Прибалтики основывалось на планах будущей «германизации» этого региона. В начале войны в Прибалтику была направлена комиссия по «расовому изучению», которая, «изучив» 2 тыс. чел., пришла к выводу о том, что «народы Прибалтики не годны для германизации». В ноябре 1942 г., в связи с изменением ситуации на фронте и необходимостью усиления военного коллаборационизма, был сделан другой вывод: латыши и эстонцы могут быть германизированы, литовцы — по-прежнему нет. Тем не менее германским солдатам было запрещено вступать в брак с женщинами из числа местного населения Прибалтики как представительницами «низкосортных» народов{638}.

Несмотря на все заявления об «исторической дружбе» немцев с прибалтами, германская политика имела своей целью пропаганду немецкого «владычества» и «превосходства». Так, представитель А. Розенберга д-р Шпоо заявил в ноябре 1941 г., что «немцы всегда являлись проводниками культуры в Прибалтике»{639}. В Латвии широко использовался тезис «о немецких господах и ведомых латышах»{640} и указывалось на то, что «все… в Латвии… создано немцами»{641}. В Эстонии германская пропаганда, по признанию самих оккупационных властей, придавала преувеличенно большое значение влиянию немцев на культурное развитие этой страны{642}.

Как уже говорилось, согласно планам нацистских идеологов, прибалтийские народы не должны были развивать политическую деятельность. 16 июля 1941 г. руководитель гестапо Г. Мюллер издал директиву о том, что стремление народов Прибалтики к независимости (которое ярко проявилось в Литве и Эстонии в июне — июле 1941 г.) «никоим образом не соответствует германским стремлениям», поэтому «подобный ход событий… должен… во что бы то ни стало пресекаться»{643}. Согласно инструкции министра «восточных территорий» А. Розенберга для РК «Остланд» от 24 июля 1941 г., необходимо было «препятствовать любым поползновениям на создание Эстонского, Латвийского и Литовского государств, независимых от Германии» и на формирование «независимых национальных армий»{644}. Рейхскомиссар «Остланда» X. Лозе запретил проводить в день независимости Латвии 18 ноября 1941 г. «мероприятия, на которых особо подчеркивалась бы былая независимость… либо пробуждающие надежду на независимость в будущем»{645}.

Несмотря на создание «самоуправления», германские власти не могли в реальности предложить прибалтам независимость или хотя бы какое-то национальное будущее, чего ждала от Германии определенная часть литовцев, латышей и эстонцев. 12 марта 1942 г. на совещании в Риге представители оккупационных властей отметили, что «латышам при нынешнем положении вещей нельзя сказать правду», так как «нет позитивных моментов, которые можно было бы предложить» (очевидно, в том числе имелся в виду вопрос о независимости Латвии). Поэтому было предложено улучшить обращение немцев с латышами{646}, чтобы внешне сгладить разочарование последних в германской власти. В Эстонии к июню 1942 г. с аналогичной целью были сокращены штаты германских властей, отозваны или заменены чиновники из числа прибалтийских немцев{647}.