Мост через бездну. Книга 1. Комментарий к античности - Паола Волкова

Софокл дважды обращался к истории Эдипа. В 70 лет он пишет «Эдип-царь». В 90 – «Эдип в Колоне». Эдип вершит суд над собой, а не над своим народом. Он восстанавливает нарушенную человеком гармонию, экологию, равновесие. Он репрессирует себя самого, а не окружающих. Репрессии в отношении окружающих расшатывают законы бытия, которые определены не нами.

Боги античности недобры. Часто они вызывают недоумение и ведут себя кое-как. Труба судьбы играет тему Рока. Тайна Вселенной ворожит и над головами богов.

Мужество Эдипа, мужская ответственность в совершении поступка делают его свободным человеком. Он своей рукой совершил поступок свободного человека. «Столь велико мое страдание, что никто из людей не в силах выражать их бремя – никто, кроме меня», – говорит Эдип.

Деревня Колона, где умирает Эдип, – родина Софокла. Именно в эту деревню пришел волей судьбы умирать несчастный царь. Здесь он преодолевает то расстояние, которое его, смертного, отверженного, лишенного дома и крова, приобщает к бессмертию героев. Свобода и бессмертие декларациями не достигаются. Такой цельности сознания и понятия того, что за человека в себе надо бороться каждому, и ответ держит каждый, и не может никто из смертных отпустить твои грехи. Не будем же удивляться вечному возвращению античности, постоянному перечитыванию греков, неутомимости театральных усилий. Может быть, не стоит сравнивать историческую трагедию Пушкина о царе Борисе с античным экзистенциализмом, но мы, зрители и читатели, понимаем, что происхождение Смуты и междуусобицы Пушкин понимает как Борисов грех – убийство царевича, законного наследника, в Угличе. Борис был хорошим правителем, добрым, любящим человеком. Но он нарушил закон, не им данный. Вот и результат налицо. А «Отрепьевы» – Гришки, Мишки, Ивашки – найдутся всегда. Но не они порождают Смуту. Смута плодит отрепье. Мы не пишем о многочисленных сложных версификациях самого сюжета. В предисловии к «Антигоне» французский писатель XX века Жорж Ануй написал, что трагедия от драмы отличается «белизной», т. е. чистотой и необратимостью. Один из лучших философов XX века Томас Манн писал о грехе и милосердии, о борьбе за человека в себе. Это роман «Избранник». Томас Манн, как он называет себя сам, «художник позднего времени». Его герой – эхо дальнего архетипа, тенью-Эдипом он прошел два с половиной тысячелетия. Но усилия преображения в пути к человеку все те же.

В античном театре двойственная, сложная роль отводится женщине.

Чего бояться смертным. Мы во властиУ случая, предвиденья мы чужды.Жить следует беспечно – кто как может…И с матерью супружества не бойся:Во сне нередко видят люди, будтоСпят с матерью, но эти сны – пустое.Потом опять живется беззаботно.

Это из монолога Исмены – жены-матери Эдипа, бабушки своих детей. Исмена, Антигона, Федра, Медея неистовы в чувствах любви, мести, долга (как они его понимают). Их неистовость разрушительна. Жена-чрево, непознаваемость, неотвратимость. Антигону в ее несгибаемой неистовости борьбы с Креонтом толкает не только любовь, но и древний обычай предков. Она должна похоронить своего брата Полиника. Противостояние Антигоны и Креонта кончается большой кровью. Пронзает себя мечом Гемон, убивает себя Эвридика (жена Креонта и мать Гемона). Креонт теряет всех, кого любил. Нас до сих пор волнует суть противостояния главы правительства законника Креонта и любящей своего брата, чтущей законы предков Антигоны.

И как бы ни ускользали от нас детали и факты их жизни и истории – то, что волновало тогда, волнует и сегодня. Так же, как и они две с половиной тысячи лет тому назад, мы бесконечно боремся за цельность в себе. Думается, античный театр по значению своему равен Олимпиадам. Публичностью равен, но по сути – театр важнее.

Общее, зрительское, хоровое включение в конфликт трагедии, построенной часто как детективное расследование, интрига делают сценическое действие всегда захватывающим и напряженным. Мы не только зрители, мы участники. В отличие от театральной драматургии искусства, скульптуры на аллее победителей на стадионах всегда внеконфликтны, положительны. Главный герой скульптуры – мужчина, и это естественно: он воин и олимпиец.

В драматургии, где действие конфликтно, узел трагедии, да и комедии тоже, завязан женщиной. Хочется еще вспомнить Ифигению, дочь Агамемнона и Клетемнестры. Артемида пророчеством определила связь между Троянской войной и Ифигенией. Чтобы флот ахейцев мог покинуть Авлиду и двинуться к берегам Трои, Агамемнон должен принести в жертву Ифигению. Узнав о пророчестве богини, Ифигения добровольно идет на жертву ради победы своего народа. В последнюю минуту на жертвенном камне оказывается лань Артемиды, а Ифигения – в Тавриде, куда ее принесла богиня. Какой великий пример служения богу и отечеству. И разве этот исторический сюжет не имеет судьбы вечного возвращения от жертвоприношения Авраама до великих героинь мировой истории. Правда, в библейской притче о жертвоприношении Авраама жертвы закланья ведут себя по-разному. И все же это не меняет существа драматургии, определенной высокой этикой античного сознания. Поступки человека должны соответствовать высшей гармонии. Вот сила, выталкивающая нас до сих пор из хтонических бездн.

Античность, впервые создавшая современные виды искусства в гражданском обществе, тонко чувствовала разницу между возможностями слова и чистым изображением, драматургией, в основе которой конфликт, и монументальным искусством, в основе которого – утверждение.

Фронтоны и фризы храмов, жертвенники, герои-победители, изображения богов всегда только возвышенны и совершенны. Они приходят к нам, увы, полуразрушенными, «цитатой из цитаты», т. е. фрагментом фрагмента утраченной композиции, но чаще в копиях. Хорошо, когда в эллинистических или римских. Любой подлинный фрагмент – редкое чудо и трудно поддается описанию словом. Греческая скульптура – зрительно-драматургический, зрительно-чувственный текст. Слово объясняет лишь твои эмоции, сам предмет искусства всегда больше. Вот почему описывать произведения изобразительного искусства практически невозможно. Тем более что подлинных произведений греческой скульптуры единично мало.

В Историко-археологическом музее Рима в экспозиции находится барельеф. Это фрагмент «Алтаря любви» (V век до н. э.) храма Афродиты, или, как он иначе называется, «Трон Людовизи». Барельеф – пластический рассказ о богине любви – Киприде. Она медленно восстает, возникает, возносится из вод. Ее юное сильное тело напряжено усилием движения, преодоления, а стекающая струями вода придает ему сверкание и влажность. Волосы распустились по плечам прядями-косицами. Две молоденькие хориды-нимфы в тонких хитонах поддерживают богиню. Восторг вызывают ритм и форма, композиция. Движенье вверх (Афродиты), движенье вниз – рук и наклоненных тел нимф, складки хитонов, пяточки на гальке пляжа. Чувственное кругление совершенных форм. Таинственное ощущение трепета тел на неуловимой грани: то ли превращения в мрамор, то ли из камня становясь плотью. Больше никогда и никто в мире не мог почувствовать и передать эту грань биения жизни, совершенства, чувство соразмерности, ритма, светотени рельефа, ибо художников тех не было больше ни-ког-да. На боковой левой стороне – обнаженная юная дева. Сидит, откинувшись на подушки, нога на ногу, играет на двойной флейте. На правой – матрона, закутанная в длинную ткань-палу, воскуряющая у домашнего очага. Две стороны, две равные ипостаси Афродиты: жена и куртизанка. Матрона, мать и жена. Гетеры Эллады – украшение общества. Не парии, а дева, окончившая специальную школу куртизанок фиасы. Образованна, прекрасна, умна, может занять интеллектуальной беседой. По окончании школы гетера получала деньги и открывала свой клуб, где собиралась элита общества: философы, военные, политики. Школа гетер была таким же уникально-неповторимым в европейской истории институтом, как и все общественные формы жизни Греции. Это строительные леса истории. Исчезли леса – осталось то, вокруг чего они были возведены. То, что осталось, мы отчасти знаем, а вот столь важные для понимания истории «леса» исчезли.

Историческая легенда рассказывает, что одна из школ-фиас, посвященных Афродите, находилась на острове Лесбос, и организовала ее великая Сафо (VI век до н. э.) – сама муза поэзии и танца. Она обучала девушек игре на лире, флейте, пению, стихосложению, танцам, тайнам общения и ритуала. Согласно той же легенде, в фиасе обучалась и дочь Сафо, которая была танцовщицей и поэтессой. Послушаем голос Сафо, не уступающий в поэзии и нашим современницам: