Никола зимний - Сергей Данилович Кузнечихин

обиделся. Опереточный губернатор, но с огромной харизмой.

– И ты служил ему верой и правдой.

– Насчет веры промолчу, а правдой стараюсь служить всегда и везде. А как тебе наше новое начальство?

– Давай не будем торопиться, да и Николе, мне кажется, это совсем не интересно.

– Почему же, он у нас тоже карьеру сделал. Сорок восьмой заместитель губернатора. Это мне в ближайшее время могут сказать, что обойдутся без моих услуг, а без него обойтись трудно, он у нас непотопляемый. Помнишь, как сопляками наперегонки плыли?

– Помню, ты меня обогнал, а я чуть не утонул.

– Так выплыл все-таки. Говорю – непотопляемый.

– Овчинников, не заводись. Ты вроде не в проруби плаваешь.

– Пока не в проруби, а завтра – не знаю. Вон шеф у Николы при смене позапрошлого губернатора так перепугался, что в реанимацию на скорой увезли. В этой конторе для повышенной пенсии надо отработать определенный срок, как на вредном производстве, а у мужика несколько месяцев не хватало…

– Да какое мне дело до этого несчастного. Я выпить хочу. Поехали ко мне в гостиницу. Посидим, молодость вспомним.

Тулуп поднял руки.

– Я пас. У меня совещание и вечером серьезная встреча. А ты, Никола, езжай. Не пить же ей в одиночку. Петровича я предупрежу. Машину дать?

– На такси доберемся.

Когда проезжали мимо гастронома, он попросил остановиться, но Юлия велела ехать дальше.

– Если ты о выпивке беспокоишься, то у меня в номере все есть. Овчинников к тебе до сих пор ревнует.

– Какие мы с ним соперники?

– Давние.

Она открыла холодильник, забитый бутылками от литровых до шкаликов.

– Вот видишь, на любой вкус. А о закуске я с вечера позаботилась. Ты не против, если я приму душ? Только не подумай, что соблазняю. Просто в офисе жарко было и здесь тоже. Отопление не отключили. Россия экономить не приучена. Немцы такую расточительность не позволяют. Я быстренько.

Вернулась в коротком легком халате. Голову не мочила и прическа осталась нетронутой. Волосами гордилась еще девчонкой, и они не потеряли пышности.

– Если ты до сих пор не налил, придется этим заняться мне.

– Неудобно чужим распоряжаться. Ты – хозяйка, я – гость.

– Но бутылку-то откроешь, это мужская обязанность. Не стесняйся.

Она пила коньяк и быстро захмелела.

– Не пугайся. Я в таком состоянии могу долго держаться – тринкен-дама.

– Это как понять?

– Тринкен по-немецки – пить, значит, я – выпивающая дама, но это не значит, что я алкоголичка, контроля над собой никогда не теряю. Скажи честно, я сильно постарела?

Шторы были задернуты, в номере полумрак, но и в хорошо освещенном кабинете Тулупа она выглядела намного моложе своих сорока семи. Чувствовалось, что следит за собой и, в отличие от деревенских баб, не изработалась.

– Что молчишь, боишься обидеть?

– На выпускном вечере ты была немного стройнее.

– Молодец, выкрутился! У меня еще и ножки хороши, и попка упругая, а вот грудь на выпускном была, пожалуй, привлекательнее, тренажеры не во всем помогают. А пластику делать боюсь. Не то я говорю…

– Говори, о чем хочешь, если накипело. Может, легче станет.

– Жизнь прошла и не могу ответить ни себе, ни другим, на что ее потратила. Детей не родила, а ведь хотела. И знаешь, от кого – от Овчинникова. Девочку, такую же красивую, как я, и мальчика, такого же умного, как он. Овчинников очень умный, гордилась им. И добрый, все мне прощал. Первый мужчина у меня был в Одессе, когда к дядюшке на каникулы ездила. Красавец, любимец публики, на гитаре играл и Окуджаву пел. Я его капитаном Гэем звала, а он уверял, что я красивее Анастасии Вертинской, но я и без него это знала. Идем по набережной – все бабы оглядываются. А мне, дурочке, лестно. Капитан голову от любви потерял, а я – от любопытства. Не он меня соблазнил, а я его. Когда узнал про беременность, расписаться уговаривал. Не потому, что дядя Эдик избил его, а потому что любил до безумия. А мне замуж не хотелось. Сделала аборт. Убедила дядюшку, чтобы матери ничего не говорил. А куда ему деваться, виноватым себя считал, хотя и не был виноват. Всю жизнь подарками задабривал. Помнишь, какие платья у меня были?

– Вся деревня тобой любовалась.

– И мне это очень нравилось. О капитане у дядюшки не спрашивала, и он боялся напоминать. Как будто его и не существовало – красивого капитана. Теперь мне кажется, что их вообще не было – ни мужей, ни любовников. Да и не любила я никого. Это они теряли головы, осыпали цветами, восторгами. Мне было приятно, и я уступала. Потом страсти прогорали, я переставала быть для них женщиной несбыточной мечты. Я это чувствовала. Особо примитивные начинали ревновать к бывшим мужчинам, и, чтобы спастись от их истерик, я уходила сама, но чаще всего к этому моменту созревал новый воздыхатель. Видишь, какая расчетливая. Последнее время часто вспоминаю смерть твоего отца и продавщицы Ольги. Теперь мне кажется, что это было самоубийство.

– Папка? Самоубийца? Ерунду городишь. У него двое детей оставалось, Верка совсем школьницей была.

– Не он, а Ольга. Мужик на такое не способен.

– Ольге-то с чего? Молодая, красивая, дом полная чаша…

– Да при чем здесь деревенская полная чаша? Во всем виновата красота. У меня она легкая, легкомысленная, можно сказать, а у нее трагичная. Потому и поняла безысходность раньше меня. Не знаю, каким был уголовник, в которого она влюбилась, но подозреваю, что крах случился еще до того, как его посадили. Сбежала в деревню. Надеялась отогреться, а в деревне еще холодней, чем в городе. Оттого и появился твой отец. Назло обманутым надеждам.

– Все ты напридумывала.

Никому не говорил, держал слово, данное Ольге, а здесь не выдержал, выпил для храбрости рюмку и рассказал, что она была его первой женщиной.

– А ты знаешь, я не удивлена. Это нисколько не противоречит моей версии. Отчаяние загнало ее на топчан грязного деревенского мужика, а потом, чтобы полностью прочувствовать глубину падения, она совратила его сына.

– А с чего ты взяла, что отец грязный? – обиделся он.

– Извини, не грязный, разумеется, это для образности. Не исключаю, что в ту трагическую ночь Ольга призналась твоему отцу, что совратила тебя.

– Ну, наплела.

– Мужикам этого не понять. Но она любила своего уголовника. А я не любила никого, потому и живу до сих пор. Ни-ко-го. Даже тебя.

– Я-то с какого боку?! Ты Тулупа в ухажерах держала.

– Держала. Он отличник был, а ты второгодник. Его держала, а тебя хотела. Но вы были сопляками, а я – женщиной. Или ты хочешь сказать, что не